Альбер Коэн - Любовь властелина
— Походка выдает богиню! — объявил он во весь голос, весь светясь от невинной радости.
Точно! Не обращать внимания на это «vera»! Не следовать слепо оригиналу! «Истинная» в соединении с «богиней» дает тафтологию, богиня всегда истинная, с точки зрения язычника, конечно же. В общем, Вергилий вставил это «vera» исключительно для просодии. «Vera» — это только слово для рифмы, а во французском переводе оно бесполезно и даже вредно.
— Походка выдает богиню! — Добряк еще раз попробовал на вкус новую фразу.
Звоня в дверь Дардье, он улыбался богине, которой так повезло с походкой. Он не сомневался, что влюблен в эту юную охотницу с открытыми коленями, что явилась Энею, и его тщательный и выверенный перевод был своего рода почтительным ухаживанием.
Вернувшись в Шампель, он уже не смог от усталости повесить в шкаф одежду и бросил ее на стул. В ночной рубашке с красной вышивкой он залез под одеяло и вздохнул от удовольствия. А ведь еще только три часа ночи. Ему удастся поспать не меньше четырех часов.
— Да будет сила Твоя и слава Твоя отныне и присно и во веки веков, — прошептал он, закрыл глаза и погрузился в сон.
Расхаживая по просторной гостиной в Онексе, в плоской шляпе, с раскрытым зонтиком, его сестра Валери повторила, что в дверь звонят, и приказала ему пойти открыть. Он протер глаза, понял, что она ошиблась, звонил на самом деле телефон. Который час? Четыре. Он снял трубку и сразу узнал этот теплый серебристый голос.
— Дядюшка Гри, я не могу уснуть. Скажите, может быть, вы приедете посидеть со мной?
— Сейчас приехать в Колоньи?
— Да, пожалуйста, мне так нужно вас видеть. Но только я не хочу, чтобы вы ехали на вашей машине, она наверняка сломается, и я буду волноваться, лучше я позвоню, чтобы за вами прислали такси. Мы поболтаем всласть, правда?
— Да, поболтаем, — сказал он, не открывая глаз и пытаясь сохранить еще немного сна.
— А потом я лягу, и вы будете сидеть возле моей постели, не правда ли?
— Конечно, — сказал он и сел, подложив под спину подушку.
— А потом вы почитаете мне книгу, держа меня за руку, и это поможет мне уснуть. Но руку надо вынимать не сразу, а потихоньку, чтобы не разбудить меня.
— Да, дитя мое, потихоньку. Ну, я пойду одеваться.
— Послушайте, дядюшка Гри, я так счастлива, потому что ко мне приедет подруга, которую я очень люблю, она приезжает послезавтра вечером, она такая умная, если б вы знали, такая благородная.
— Ах, вот как, — сказал он, с трудом скрыв зевок.
— Она протестантка?
— Нет, не протестантка.
— Католичка?
— Иудейка.
— Ах, вот как, это хорошо, очень хорошо. И вообще это народ, избранный Богом.
— Ох, да, да, дядюшка Гри, избранный народ, я в этом уверена. Послушайте, мы вместе позавтракаем, сидя друг напротив друга, и я расскажу вам о ней. Ее фамилия Солаль.
— Ах, вот как, прекрасно, прекрасно. Солаль, слышал — в Париже есть такой известнейший кардиолог.
— Скажите, дядюшка, как продвигается ваша работа над рукописью о Кальвине.
— Я закончил двадцатую главу, — сказал он, внезапно оживившись. — Я посвятил ее Иделетте де Бюр, почтенной вдове, многодетной матери, на которой наш реформатор женился в тысяча пятьсот сорок первом году при посредничестве Бусера из Страсбурга, поскольку кандидатка, предложенная Фарелем ему показалась неподходящей. А Иделетта, наоборот, ему понравилась за ее кроткость и скромность. Очень трогательно, что он потом, как отец, заботился о ее детях от первого брака. Увы, дочь Юдит, вышедшая замуж в тысяча пятьсот пятьдесят четвертом году, совершила в пятьдесят седьмом году адюльтер. Падчерица самого нашего великого реформатора совершила адюльтер!
— Да, это ужасно! — Он был охвачен невыразимым горем.
— Это и правда очень грустно. Одним словом, поторапливайтесь, я сейчас вызову такси.
— Да, я потороплюсь, — сказал он и вылез из постели, высокий, в длинной рубашке.
Двадцать минут спустя, переодевшись в новый костюм из «Блудного сына» и водрузив на голову панаму, которую поддерживал шнурок, закрепленный на верхней пуговице жилета, он улыбался в такси детской улыбкой и вдыхал свежий предрассветный воздух, чувствуя себя бодрым и проснувшимся. А вокруг дрозды делились друг с другом своими маленькими радостями и распевали о радости жизни.
Он скрестил ноги, улыбнулся Ариадне, которая была похожа на богиню, явившуюся Энею, на охотницу с открытыми коленями. С каким прелестным энтузиазмом она говорила об этой мадемуазель Солаль, а она наверняка родственница того кардиолога, то есть из хорошего общества. Какая же его дорогая Ариадна красивая, ну просто портрет ее бабушки в ту пору, когда та была невестой! Жаль, что он не догадался взять последние страницы рукописи. Славная малышка так интересуется его работой. Недавно ей очень понравилась глава о догмате пред-определения, он это явно заметил. А сейчас история про адюльтер падчерицы Кальвина вызвала у нее крик возмущения, крик, идущий от сердца. Она истинная дочь нашего дорогого Фредерика. Точно, подтвердил он, кивнув головой. Ну ладно, раз нет рукописи, он почитает ей тринадцатую главу Первого Послания к Коринфянам, оно такое прекрасное, такое трогательное, а потом они вместе его обсудят. Он посмотрел на небо и улыбнулся, уверенный в Высшей истине. Дорогой мой старик Агриппа, добрый, нежный, настоящий христианин, я любил тебя, а ты об этом и не подозревал. Дорогая Женева моей юности, о, ее древние радости — о, благородная республика, о, славный город. Дорогая моя Швейцария, ты мир и благость жизни, ты честность и мудрость.
LXIVВот ваш кофе, вы, небось, не то чтоб кажный день такой пьете, и скоренько мне тут кушайте круассаны, пока они с пылу с жару, и давайте поторапливайтесь, и следите, чтобы ваша мазня мне гобелены не замарала, они, между прочим, дорогие, только попробуйте их мне испортить.
Она стояла, сложив ручки на животе и с удовольствием наблюдала за двумя малярами, молоденькими и хорошенькими, которые уписывали за обе щеки круассаны, запивая их кофе. Прямо умницы эти молодые мазилы, даже принесли две колодки для натирания пола, чтобы паркет тоже блестел после покраски. Когда они вновь принялись за работу, она села на табурет и принялась лущить горох, провожая глазами каждый мазок кисточки, всем существом радуясь за мадам Ариадну, которая будет довольна, когда увидит, как сияет ее маленькая гостиная — ну, прям как игрушка.
К полудню курьер доставил пакет, она сразу угадала, что в нем, и бросилась его развязывать, сияя отраженным светом хозяйкиной радости. Достала красивый пеньюар, расстелила перед собой.
