Ханья Янагихара - Маленькая жизнь
Когда он снова открыл глаза, Джуд сидел на краешке кровати и улыбался ему, и его переполнила радость: какой он красивый, какой родной, как легко его любить.
– Не уходи, – сказал он.
– Мне пора.
– Пять минут.
– Пять, – сказал Джуд и скользнул под одеяло, Виллем обнял его, осторожно, чтобы не помять костюм, и закрыл глаза. И это он тоже любил: знать, что в такие моменты он делает Джуда счастливым, знать, что Джуду нужно тепло и он тот человек, который может его дать. Самонадеянность? Самодовольство? Гордыня? Пожалуй нет, да и не важно. В ту ночь он предложил Джуду рассказать все Гарольду и Джулии, когда они поедут к ним на День благодарения.
– Ты уверен, Виллем? – тревожно спросил Джуд, и он знал, что на самом деле Джуд спрашивает, уверен ли он в их отношениях: он всегда держал дверь открытой, давал понять, что Виллем может уйти, если захочет. – Я хочу, чтобы ты хорошенько подумал, прежде чем мы им скажем.
Он мог бы этого и не говорить, Виллем сам знал, каковы будут последствия, если они скажут Гарольду и Джулии, а потом он передумает. Они простят его, конечно, но отношения изменятся навсегда. Они всегда будут на стороне Джуда. Он знал это: так и должно было быть.
– Я уверен, – сказал он, и так они и сделали.
Он вспоминал тот разговор, когда наливал Киту стакан воды и ставил на стол тарелку сэндвичей.
– Что это? – спросил Кит, глядя на сэндвичи с подозрением.
– Поджаренный на гриле крестьянский хлеб с вермонтским чеддером и инжиром, – сказал он. – И салат эскариоль с хамоном и грушами.
Кит вздохнул.
– Ты же знаешь, я стараюсь не есть хлеб, Виллем, – сказал он, хотя Виллем этого не знал. Кит откусил кусок сэндвича. – Вкусно, – признал он с неохотой. И добавил, откладывая сэндвич: – Ну давай, говори.
И он рассказал и добавил, что, хотя он и не собирается афишировать эти отношения, но и скрывать их не собирается, и Кит застонал.
– Твою мать! Я так и думал. Не знаю почему, но думал. Твою мать, Виллем! – Он уткнулся лбом в стол. – Подожди, дай мне прийти в себя, – сказал он столу. – Ты уже говорил Эмилю?
– Ага.
Эмиль был менеджером Виллема. Кит и Эмиль лучше всего работали вместе, когда объединялись против Виллема. Когда их мнения совпадали, они нравились друг другу, а когда нет – нет.
– И что он сказал?
– Он сказал: «О боже, Виллем, как я рад, что ты наконец нашел человека, которого действительно любишь и с которым тебе хорошо, я так рад за тебя, ведь я твой друг и мы знаем друг друга много лет». (На самом деле Эмиль сказал: «Елки. Ты уверен? Ты уже говорил с Китом? Что он сказал?»)
Кит поднял голову и стал сверлить его взглядом (с чувством юмора у него было так себе).
– Виллем, я рад за тебя, – сказал он. – Я хорошо к тебе отношусь. Но ты подумал, что будет с твоей карьерой? Ты подумал, какие роли будешь играть? Ты не знаешь, что такое быть актером-геем в нашем бизнесе.
– Но я не считаю себя геем… – начал он, но Кит только закатил глаза.
– Не будь таким наивным, Виллем. Если ты дотронулся до члена – ты гей.
– Сказано изящно и тонко, как всегда.
– Виллем, ты не можешь позволить себе на все наплевать.
– Я не плюю, Кит. Но я ведь и так не на первых ролях.
– Ты любишь так говорить! Но это не так – нравится тебе это или нет. Ты так рассуждаешь, как будто твоя карьера будет идти по той же траектории как ни в чем не бывало! Помнишь, что случилось с Карлом?
Карл был клиентом коллеги Кита, одной из главных звезд предыдущего десятилетия. Когда его вынудили открыто признать свою гомосексуальность, его слава померкла. Ирония заключалась в том, что именно внезапный упадок популярности Карла дал толчок карьере Виллема – он получил по крайней мере две роли, которые раньше автоматически достались бы Карлу.
– Конечно, ты гораздо талантливее Карла, и амплуа у тебя разнообразнее. И сейчас другой климат, чем когда стало известно про Карла, по крайней мере в Америке. Но я бы оказал тебе дурную услугу, если бы не предупредил, что тебя ожидает период охлаждения. Ты никогда не афишировал личную жизнь – нельзя ли все это держать в секрете?
Он не ответил, потянулся за новым сэндвичем, а Кит изучал выражение его лица.
– Что думает Джуд?
– Что мне останется только петь куплеты на манер Кандера и Эбба на каком-нибудь круизном лайнере у берегов Аляски, – признался он.
Кит фыркнул.
– Тебе надо держаться середины между собственными представлениями и пророчествами Джуда, – сказал он. – После всего, чего мы достигли вместе, – добавил он траурным тоном.
Он тоже вздохнул. Первый раз, когда Джуд встретился с Китом, почти пятнадцать лет назад, он потом повернулся к Виллему и сказал с улыбкой: «Это твой Энди». И с годами он все больше понимал, насколько это верно. Кит и Энди даже оказались каким-то загадочным образом знакомы – вместе учились, были соседями по общежитию на первом курсе, к тому же каждый из них видел в себе творца Джуда и Виллема соответственно. Они были их защитниками и опекунами, но также и пытались при каждом удобном случае определять порядок и форму их жизни.
– Я надеялся хоть на какую-то поддержку, Кит, – сказал он печально.
– Почему? Потому что я гей? Быть агентом и геем совсем не то, что быть актером твоего калибра и геем, Виллем. – Он снова фыркнул. – Ну, кое-кто будет поистине счастлив. Ноэл, – Кит имел в виду режиссера «Дуэтов», – будет в полном восторге. Такая реклама для его скромного проекта. Надеюсь, тебе нравятся гей-фильмы, Виллем, потому что, возможно, ты будешь сниматься в них до конца жизни.
– Я не считаю «Дуэты» гей-фильмом, – сказал он и, прежде чем Кит успел закатить глаза и продолжить нотацию, быстро добавил: – А если даже и так, ничего страшного.
Он сказал Киту то же, что Джуду:
– Не волнуйся, без работы я не останусь.
(«Но что, если тебя перестанут приглашать сниматься в кино?» – спросил Джуд. «Буду играть в пьесах. Буду работать в Европе, мне всегда хотелось больше работать в Швеции. Джуд, обещаю тебе, я не останусь без работы». Джуд помолчал. Они лежали в постели, было поздно. «Виллем, я совсем не против, чтобы ты держал это в секрете». – «Но я не хочу», – сказал он. Он и вправду не хотел – у него не было на это сил, умения все планировать и рассчитывать, терпения. Он знал парочку актеров – постарше, гораздо более раскрученных, чем он, – которые, будучи геями, были женаты на женщинах, и он видел, какая искусственная, какая фальшивая это жизнь. Он не хотел для себя такой жизни, не хотел продолжать играть роль, уйдя с площадки. Когда он был дома, он хотел чувствовать себя дома. «Я просто боюсь, что станешь тяготиться мной», – сказал Джуд глухо. «Я никогда не буду тобой тяготиться», – пообещал он.)
