Теодор Рошак - Киномания
— Вот, значит, как вы развлекаетесь, — смотрите кино.
Он сделал кислое лицо.
— Смотрю? Ну, это вряд ли. То, что они присылают, большей частью просто дерьмо. Хуже не бывает. Я не смотрю. Нет ничего такого, что мне хотелось бы посмотреть. Я творю. Это не кинотеатр. Это студия, — Он подошел к какому-то громоздкому укрытому одеялом предмету рядом с металлическим корпусом генератора, сдернул одеяло — под ним оказалась мувиола, а точнее остатки разобранной мувиолы, лишенной приблизительно половины деталей, — Мне повезло, что в первые годы у меня было это. Я ее собрал из трех установок. А потом она сломалась, и починить я уже не смог. Новую они прислать не пожелали. Но некоторые детали оказались полезными. Теперь у меня есть только это, но и этого достаточно.
Он стащил одеяло с еще одного предмета. Под ним оказалась какая-то удивительная механическая помесь в духе конкурса Руба Голдберга. Я долго рассматривал эту штуковину, прежде чем сообразил, что передо мной самодельный монтажный столик. Под пустыми или частично заполненными пленкой бобинами почти потерялись две перемоточные катушки, между которыми к столу был прикручен видавший виды монитор, обтянутый еще большим количеством клейкой ленты и провода, чем проектор.
— И что — это работает? — спросил я.
Он протянул руки, взял два оголенных провода и осторожно сунул их в розетку. Маленький монитор сразу же засветился изнутри, и я увидел на нем кадр с пленки, заправленной в монтажный столик. Перевернутое лицо женщины. Он крутанул ручку одной из катушек, и неподвижный кадр сразу же превратился в живую картинку, ринувшуюся прочь с экрана. Под панорамирующей камерой появился обнаженный и сверкающий от пота женский торс и сразу же исчез в клубке мужских и женских тел. Монитор заполнили гениталии. Порнофильм. Грязный старик!
В принципе, на такой штуковине можно было монтировать фильм. Рядом с монитором я заметил древний склеечный пресс, бритвенные лезвия, бутылочки с клеем, катушки с майларовой лентой, нечто похожее на хирургический скальпель. Здесь же было множество пузырьков с краской, несколько кисточек, цветные карандаши.
— Самое ценное — это клей и лента, — объяснил он, — Я с каждым рейсом посылаю письма, умоляя их прислать мне еще. Иногда приходится ждать по нескольку месяцев. Потом — маленький акт милосердия — я получаю несколько бутылочек, несколько катушек… но их всегда не хватает. Я пытался делать синтетические смеси. Пчелиный воск, смола, птичий помет, различные соки. Наилучшие результаты дает известь и древесный сок, нужно только дать им затвердеть. Иногда место склейки заедает в проекторе, и тогда пленка начинает гореть. Но нередко этот состав все же держит пленку, пока не пришлют клея.
Я не поверил ни слову из того, что он наговорил. Я знал — в один прекрасный день мне придется признать, что я соседствую с сумасшедшим. Вот такой день и настал. Но даже если все это оборудование не работало, каким-то образом оно сюда попало — зачем?
— Неужели это вам прислали сироты?
— Многое здесь уже было, когда я появился. Больше, чем вы сейчас видите. Камеры, мувиолы, проекторы. Все лежало кучей в бунгало, которое было совсем разрушено, когда меня привезли. И фильмы. Множество коробок с пленками. Небольшая горка кинофильмов. Я обрадовался, увидев их, потому что здесь, конечно же, был генератор, электричество — все, что нужно для запуска этой техники. Но радость моя длилась всего несколько секунд — очень быстро я увидел, что это просто свалка. Бесполезный, ломаный, старый хлам из киношкол. Сюда присылалось все ненужное и разбитое — настоящее кладбище киноаппаратуры. Я понял. Таким было чье-то садистское представление о подходящем для меня наказании. Я тоже был хламом. Это стало моей мукой — доживать свои дни среди ржавеющего оборудования, рваных пленок. Такое представление о проклятии достойно пера Данте… Но поскольку времени мне было девать некуда, я занялся ремонтом. Среди этой груды мусора нашлось то, что требовалось мне больше всего: коробка с майларом. Двадцать четыре катушки. С его помощью я мог ремонтировать пленку, я даже мог латать технику. Так вот, беря детальку оттуда, детальку отсюда, я запустил один проектор. Но ненадолго. Долго ничто не работает. Лампы сгорают, ремни лопаются, пленка рвется. Я помню первый фильм, увиденный в изгнании. Я смотрел, и слезы стояли у меня в глазах. Джозефин Бейкер. «Зузу»{367}. Вместо проектора — простыня, звука нет. Ах, какое наслаждение. Я встречался с ней в Париже. Увы, она пробыла со мной всего десять минут. Пленка загорелась — может быть, от ее игры. Le jazz hot[57] {368}, да?.. Но я не опускал рук. Сюда привозили еще всякое старье. Учебные ленты, куски, вырезанные в монтажных классах, самые бесполезные отходы, оскорбление вкусу. Но даже среди этого мусора я находил годные к использованию фрагменты из других фильмов — архивные пленки, киножурналы, вырезки из классических лент, даже несколько эпизодов из моих работ, улучшенных каким-нибудь юным киномясником… И только три или четыре года спустя наметились перемены. В один прекрасный день я получил хороший проектор — не новый, но хороший, а также несколько фильмов во вполне приличном состоянии. Может быть, кто-то решил, что я достаточно настрадался. Может быть, где-то в высших эшелонах церкви у меня есть тайный благотворитель — поклонник, мой бывший ученик, кто-то решивший меня пожалеть. Как бы там ни было, но я немедленно, с тем же судном, отправил письма, в которых умолял о прощении, просил прислать кое-что. Мои просьбы стали выполняться все чаще. То, что мне присылали, побывало, конечно, в употреблении, но оставалось вполне работоспособным. А потом появился Альбрехт. Как и вы, он был киноведом, которого заинтересовали мои фильмы. Бедняга! Его обуяло любопытство насчет Oculus Dei. Поэтому его отправили сюда коротать свои дни. Он был моложе вас. Мы вместе построили то, что вы теперь видите, — нашу «студию». Это позволило решить самую трудную мою проблему. Климат. Слишком жарко. Пленка на такой жаре портится очень быстро, особенно в местах склейки. Мы вырыли эту пещеру и покрасили стены. Вы чувствуете, как здесь прохладно. Правда, слишком сыро. Но пленка все равно сохраняется дольше.
Установки, не рассыпающиеся лишь потому, что связаны проволокой, пленка, склеенная известью и древесным соком… даже если все это — не фантазии свихнувшегося старика, то ведь на монтажном столике фильма не сделаешь, если только у тебя уже нет фильма для монтажа. Если он и в самом деле снимал какое-то кино, то как? И что он снимал? Никакой камеры здесь я не видел.
— И как же вы снимаете? — спросил я.
— У меня нет камеры, — сказал он.
— Тогда откуда же берутся ваши фильмы?
Он сделал высокомерный жест в сторону жестянок в глубине пещеры.
— Я стал первым в мире режиссером-каннибалом. Мой фильм пожирает их фильмы. Это выживание наиболее приспособленных.
— Так вы просто монтируете и больше ничего?
— Я называю это прореживанием. Как в саду. Я прореживаю лишнее, оставляя самую суть. Даже в лучшем фильме есть что-то лишнее, даже в худшем есть какая-то суть — что-то смешное, что-то таинственное, что-то жуткое. Может быть, всего один кадр — глаз, улыбка, естественный жест актера, свет, отраженный драгоценным камнем. В моих собственных фильмах по-настоящему важными были какие-нибудь несколько секунд. Даже если бы с неба свалились все нужные мне деньги, ничего бы не изменилось — остались бы всё те же несколько секунд. Как видите, в этой моей маленькой целлулоидной вселенной я — бог. Я решал, что останется, а что погибнет. Я стал режиссером режиссеров.
Я прошел в глубину пещеры, чтобы осмотреть полки, несомненно, самой полной фильмотеки в акватории Индийского океана. Просматривая бирки, которые можно было прочесть в сумерках пещеры, я не мог с ним не согласиться — в основном это было дерьмо. Ковбойские фильмы студии «Монограм», субботние сериалы, подающие надежды дивы, порнография. Целую полку занимали какие-то учебно-производственные фильмы, все они учили правильно обращаться с машинами и химическими веществами. Другую полку занимало нечто под названием «Избранные места дерби выживания». Но мой глаз не стоял на месте, выхватывая названия фильмов Ренуара, Трюффо, Бунюэля, Куросавы, Хичкока, Бергмана, Росселини. Там были мультфильмы Диснея, вестерны Джона Форда, слезливые фильмы с участием Бетт Дэвис, «Наблюдения» Пита Смита, комедии Престона Стерджеса стояли вперемешку со старыми киножурналами, географическими фильмами, «Маршем времени»{369}. На нижней полке последнего стеллажа я увидел с полдесятка коробок с надписями: «Учебные проекты — отходы». А рядом стояли последние фильмы коллекции — два этих названия сразу же привлекли мое внимание: «Обжора» и «Недо-недо». Значит, он видел работы главного своего ученика. Что он о них думает? Я отложил этот вопрос на потом и на том завершил свою короткую экскурсию.
