Джон Ирвинг - Сын цирка
— А то, останетесь ли вы в Бомбее и в Индии? — спросил доктор.
— Вы предлагаете мне работу? — поинтересовался полицейский.
Фарук засмеялся.
— Конечно, нет. Мне просто интересно, остаетесь ли вы, — признался доктор.
— Это же моя страна, а вот вы здесь в гостях, — сказал ему заместитель комиссара полиции.
Это было ужасно. Вначале от Вайнода, а теперь от детектива Патела доктор узнает то, что ему неприятно слышать.
— Если вы когда-либо приедете в Канаду, буду счастлив принять вас и покажу все достопримечательности, — выпалил доктор Дарувалла свое приглашение.
Теперь засмеялся заместитель комиссара полиции.
— Более вероятно, что я увижу вас, когда вы снова вернетесь в Бомбей, — сказал он.
— Я не вернусь в Бомбей, — отрезал Дарувалла. Доктор не в первый раз принимал такое решение и безапелляционно сообщал о нем. Хотя Пател вежливо его выслушал, доктор мог поклясться в том, что заместитель комиссара полиции ему не верит.
— Ну, пока, — произнес Пател.
Вот все, что ему оставалось сказать. Не «до свидания», а просто «ну, пока».
Ни словаМартин Миллс снова исповедовался отцу Сесилу, который на этот раз не смог заснуть. Дэнни умер, и мать потребовала приехать в Нью-Йорк и помочь ей. Будущий священник узрел в этом знак свыше — все иезуиты проявляют упорство в поисках воли Всевышнего, а Мартин был фанатичным иезуитом. Будущий священник не только искал ее, но и полагал зачастую, что совершенно спонтанно ощущает ее присутствие. Мартин исповедывался сейчас в том, что мать все еще может заставить его испытывать чувство вины, поскольку зовет приехать в Нью-Йорк, а ехать туда ему не хочется. Это противоречие угнетало будущего священника, подобная слабость и невозможность отказать Вере были для него свидетельствами отсутствия настоящей веры, без чего невозможно посвящение в духовный сан. К тому же девочка-проститутка, которую он невзлюбил, не только предала цирк и возвратилась к жизни в грехе, но и обрела перспективу погибнуть от СПИДа. В напастях, свалившихся на Мадху, Мартин углядел мрачный знак, своего рода предупреждение, что он окажется несостоятельным в роли священника. — Очевидно, мне дано знать, что на меня не снизойдет благодать Божья во время посвящения в духовный сан, — каялся Мартин престарелому отцу Сесилу.
Пастор хотел, чтобы эти слова услышал отец-ректор и поставил бы на место зазнавшегося дурака. Как это дерзко и нескромно — анализировать свои сомнения, принимая их за знак Всевышнего! Какой бы ни была воля Всевышнего, отец Сесил был уверен, что не Мартина Миллса избрали для того, чтобы он почувствовал волю Бога так сильно; как ему казалось.
Отец Сесил всегда защищал Мартина, поэтому его слова поразили Миллса.
— Если вы так сильно в себе сомневаетесь, Мартин, может быть, вам не следует становиться священником? — спросил его отец Сесил.
— О, благодарю вас, святой отец! — Отца Сесила удивило явное облегчение в голосе теперь уже бывшего кандидата в священники.
Новость о шокирующем решении Мартина вернуться к мирской жизни (и не становиться «одним из наших», как говорят о себе иезуиты) не доставила удовольствия отцу-ректору, однако он отнесся к ней философски.
— Индия не та страна, где может жить каждый, — заметил отец Джулиан, предпочитая дать светское объяснение поведению Мартина. Он как бы сваливал всю вину на Бомбей. Кроме того, как англичанин, отец Джулиан с сомнением относился к возможностям американских миссионеров. Ведь даже на основе немногих фактов из досье Мартина Миллса отец-ректор высказал ряд сомнений. Индиец отец Сесил пожалел, что молодой Мартин уезжает, поскольку его преподавательская энергия очень подошла колледжу Святого Игнатия.
Брат Габриэль, который любил Мартина и восхищался им, тем не менее вспомнил окровавленные носки в руках будущего священника, не говоря уже о молитве «Я закажу индюшку». Престарелый испанец по своему обыкновению удалился в комнату с коллекцией икон, где изображения страданий на русских и византийских иконах его хорошо утешали. Усекновение головы Иоанна Крестителя, Тайная вечеря, даже такие ужасные сцены, как снятие с креста тела Христова, были для него более предпочтительны, чем тогдашний вид Мартина Миллса, который невольно врезался в память бедного старого брата Габриэля. Этот придурок из Калифорнии, обмотанный бинтами. выглядел как обобщенный образ погибших миссионеров прошлого. Вероятно, Божья воля состоялась в том, что Мартина Миллса следовало вызвать в Нью-Йорк.
— Что ты собираешься сделать? — не веря себе, закричал доктор Дарувалла.
Ибо пока доктор переговаривался по телефону с Вайнодом и детективом Пателом, Мартин не только дал католическую интерпретацию произведения Грэхема Грина, но и объяснил для себя волю Бога: Мартин понял, Всевышний не хочет, чтобы он становился священником. Ему следует вернуться в Нью-Йорк!
— Правильно ли я тебя понял? — спросил его Дарувалла. — Ты решил, что трагедия Мадху является твоей личной неудачей. Мне знакомо это чувство. Оба мы хорошие дураки. Вдобавок ты не уверен в необходимости принять духовный сан, потому что тобой все еще можно манипулировать, как это делает твоя мамаша, построившая карьеру на манипулировании всеми людьми. Итак, ты едешь в Нью-Йорк только для того, чтобы утвердить власть над тобой, а также для того, чтобы исполнить волю Дэнни, хотя Дэнни уже не узнает, ездил ли ты в Нью-Йорк или нет. Или ты думаешь, что Дэнни это станет известно?
— Это очень упрощенный вариант объяснения. У меня, возможно, отсутствует необходимая воля для того, чтобы стать священником, однако я не до конца потерял свою веру, — сказал Мартин.
— Твоя мать — сука, — не отступал доктор.
— Это упрощенный вариант объяснения. Кроме того, мне давно ясно, кто она такая, — повторил Мартин.
Теперь доктора одолело искушение сообщить Мартину все, и сообщить немедленно.
— Естественно, я верну вам деньги и не возьму билет в качестве подарка. В конце концов меня больше не сдерживает обет жизни в нищете. У меня есть академические удостоверения на право преподавания. Больших денег я не получу, но долг вам возвращу, если вы дадите мне немного времени, — объяснял Мартин.
— Дело не в деньгах. Я в состоянии купить тебе билет на самолет. Я могу позволить себе двадцать таких билетов! — воскликнул Фарук. — Ты ведь отказываешься от своей цели, вот что меня смущает. Ты сдаешься — и по таким глупым причинам! — рассердился Дарувалла.
— Это не причины, а мои сомнения. Судите сами — мне уже тридцать девять лет и если бы я хотел стать священником, то давно бы уже им стал. Ни на кого из людей, которые и в тридцать девять лет все еще ищут себя, нельзя положиться, — произнес Миллс.
Дарувалла подумал, что как раз сам хотел сказать эти слова, но получилось у него совсем иное:
— Не переживай о билете. Я его тебе куплю. Каким потерянным казался этот дурак! Мартин действительно был дураком, но дураком-идеалистом, в чем немалая доля вины его, доктора Даруваллы. Мартина отличала от его брата-близнеца искренность, меньше чем за неделю доктор узнал от него больше, чем от Джона Д за тридцать девять лет.
Являлись ли отстраненность Джона Д от этого мира и тяжелый характер частью его сути? Возникли они изначально или тогда, когда он стал Инспектором Дхаром? Если один близнец гомосексуалиста-отца имеет 52%, чтобы стать ему подобным, то равны ли при этом возможности у Джона Д и Мартина? Ведь у них остается 48% чтобы не походить друг на друга. Кроме того, что доктор сомневался в отцовстве Дэнни Миллса, ему все больше нравился Мартин и было стыдно его обманывать.
«Скажи ему, скажи ему сейчас», — приказывал себе Фарук, но… не мог произнести ни слова. Только самому себе не раз повторял он то, что хотел бы сообщить Мартину.
Не следует тебе возиться с останками Дэнни, сказал бы он ему. Скорей всего твой отец — Невил Иден, а его останки похоронены много лет назад. И не надо помогать матери, которая хуже, чем сука. Тебе неизвестно, что она собой представляет, или ты не знаешь всю ее подноготную. Но в то же время существует один человек, которого ты, быть может, захочешь узнать. Вы можете оказаться полезны друг другу. Он научит тебя расслабляться, научит развлекаться. Ты дашь ему уроки искренности, того, как не быть актером, по крайней мере, все время.
Но доктор промолчал. Он не произнес ни слова.
Доктор Дарувалла принимает решение— Итак, он человек, который пасует перед трудностями, — сказал Инспектор Дхар о своем брате-близнеце.
— Во всяком случае сейчас он в смятении чувств, — отозвался Фарук.
— В тридцать девять лет мужчина не должен все еще заниматься поисками себя, — объявил Джон Д.
Актер произнес это почти с искренним негодованием, забыв, что эта проблема в свое время не обошла и его.
