Фатерлянд - Мураками Рю
Тела большинства солдат и офицеров ЭКК находились под завалами, и определить точное число погибших корейцев никто не мог. Офицеров в командном пункте разорвало на куски. Поскольку у экспертов не было ни образцов ДНК, ни стоматологических карт, опознать убитых не представлялось возможным. Шестеро сотрудников ЭКК в момент взрыва работали на удаленных объектах и остались живы, но, вернувшись на развалины отеля, застрелились, чтобы не попасть в плен к японцам. Еще один офицер — старший лейтенант Чо Су Ём — находился в телестудии; после взрыва он был взят под стражу полицией Фукуоки. Правительство и НПА немедленно потребовали его выдачи, но местные власти не спешили выполнять приказ центра.
Кроме того, погибли все сотрудники мэрии, работавшие в здании отеля, и все арестованные Специальной полицией ЭКК.
И тем не менее оставался открытым вопрос: кто же установил заряды в здании отеля? Некоторые информационные агентства считали, что за этим стоит японское правительство. Кабинет министров не подтверждал, но и не опровергал эту информацию. Просматривая коллекцию пластинок, Санзё подумал, что все-таки акцию провели американцы. Спецназ установил взрывчатку, а потом привел ее в действие при помощи дистанционного управления. Но в таком случае все же оставалось много вопросов. Во-первых, нахождение «повстанческой» армии в Фукуоке было на руку США, так как это обстоятельство позволяло сдерживать военноэкспансионистскую политику Японии. К тому же это дало бы повод направить в Японию тысяч десять военнослужащих в качестве миротворческих сил ООН. А если бы разразилась война, закономерно возникла бы потребность в технике и вооружении, что позволило бы многим фирмам получить свой профит. Так как ЭКК именовался «повстанческой армией», конфликт не повлиял бы на отношения между КНДР и Китаем.
В конце концов Санзё пришел к выводу: если отель взорвали «морские котики», они вряд ли сделали бы это без одобрения японских властей.
Первым в баре появился Каи Томонори из Министерства внутренних дел. Санзё выразительно посмотрел на часы, которые показывали семь тридцать вечера, но Каи сказал, что пораньше ушел с работы, поскольку все равно делать было нечего. Фукуока не давала никакой информации, и все клерки целый день били баклуши. Фукуока, очевидно, потеряла всякое доверие к центру.
— Что-нибудь из Уэса Монтгомери бы, — сказал Каи.
Санзё выбрал пластинку Full House и включил проигрыватель. Они молча слушали музыку. Такого гитариста, как Монтгомери, не было ни до, ни после. Монтгомери играл октавами, беря одну и ту же ноту на разных струнах. Конечно, было множество гитаристов, которые применяли те же приемы, но Уэс был первым среди них. Когда-то джаз был настоящим движением, не то что нынче… Теперь он жил в старых записях, которые слушают знатоки. Молодежь вроде Каи никогда не слышала джаз в период его расцвета и имела о нем смутное представление.
— А на фортепьяно, кажется, Уинтон Келли. Я прав, Санзё-сан? А разве он не играл с Майлсом Дэвисом в то время?
Санзё заметил, что Уинтон, скорее всего, играл с Дэвисом, но мог работать и с Монтгомери, что ж тут такого? Уэс Монтгомери не умел читать ноты. Он случайно нашел и потом развил свою октавную технику, потому что гитара действительно красиво звучала, и он ощущал это. Играть джаз и чувствовать его — все же разные вещи…
Каи не говорил о взрыве отеля. Зато накануне он неоднократно звонил Санзё, спрашивая, кто, по его мнению, мог это сделать. В то, что к этому причастно правительство, верилось с трудом, поскольку даже министры ничего не могли сказать. Как бы то ни было, за рубежом действия японского правительства были оценены чрезвычайно высоко. Разрешение серьезнейшего кризиса ценой менее двухсот человеческих жизней признавалось большим успехом.
Как считал Санзё, если правительство не имело к взрыву никакого отношения, то Япония в скором времени должна опуститься еще ниже. Каи и другие знакомые чиновники говорили ему, что правительство не очень-то стремилось расследовать историю с подрывом гостиницы. Никто не собирался выяснять реальные факты и допрашивать местных чиновников и граждан. Конечно, правительство не могло отрицать свою инициативу по объявлению блокады Фукуоки, но, как всегда, министры хотели избежать столкновения с неприятной действительностью.
Настоящая жизнь была преисполнена всякого рода неприятностями и проблемами. Но послевоенная Япония не спешила встать лицом к лицу с жестокой реальностью, отдавая себя под защиту США. Аморфные государства успешно совершенствуют свое гражданское общество и культуру, но в конечном счете теряют все свои преимущества. Отчасти Санзё даже жалел, что Экспедиционный корпус Корё был уничтожен. Останься они на острове, рано или поздно Япония не смогла бы избежать военного конфликта — то есть оказалась бы перед лицом реальности. Скорее всего, в конфликт были бы втянуты США и Китай, и остров Кюсю превратился бы в поле сражения. Санзё хотелось бы, чтобы ЭКК подольше оставался в Фукуоке, но, впрочем, он вскоре раскаялся в своем желании.
Дверь бара снова отворилась. Вероятно, это были либо чиновники, либо кто-нибудь из бомонда — они всегда спрашивали дорогое вино и коньяк, словно вокруг ничего не происходило. Санзё беспокоило еще одно соображение: что же случилось с деньгами арестованных корейцами «преступников»? Судя по всему, на чьем-то личном счете скопилась немалая сумма. И этот кто-то неплохо нагрел на этом деле себе руки.
Санзё все еще продолжал думать об этом, но его язык уже автоматически произносил: «Добро пожаловать!» — приветствуя дорогих гостей.
Эпилог 2
5 мая 2014 года, остров Сакито
Йоко Сераги взяла билет на поезд из Фукуоки до станции Хёйстен-Бос, что в Сасебо, а там села на автобус, который шел на остров Сакитодзима, который был связан с Кюсю несколькими мостами. На острове находилась клиника, которую открыл врач, обучавшийся в свое время у ее деда в медицинском центре Кюсю. Этот доктор каждый год аккуратно отправлял подарки в середине лета и на Новый год — то лобстера, то морского леща, то морских ушек. Сегодня в клинике намечалось небольшое празднество, на которое была приглашена Йоко.
Приморский городок искрился на солнце. Вдоль дороги цвели азалии, сквозь открытое окно автобуса дул приятный ветерок.
— Великолепная погода, не правда ли? — обратилась к Йоко сидевшая рядом старушка.
Пожилая дама говорила на том же диалекте, что и Йоко, но все же с заметным акцентом.
— Да, и азалии просто прекрасны! — ответила ей Йоко.
Старушка держала в руках женский еженедельный журнал, в котором Йоко заметила большую фотографию ведущей телекомпании «Эн-эйч-кей» по имени Хосода Сакико. Хосода слыла ярой защитницей единственного выжившего офицера ЭКК по имени Чо Су Ём. Во время оккупации Фукуоки Чо вел телепрограмму и благодаря приятной внешности приобрел множество поклонниц среди местных телезрительниц. Даже теперь, спустя три года, Хосода часто посещала Чо в тюрьме.
Когда произошел взрыв, Чо Су Ём как раз находился в телестудии, где записывалась ежедневная программа с его участием. Там его и настигла весть о гибели всего Экспедиционного корпуса Корё. Узнав, что шестеро инженеров ЭКК покончили с собой, Чо сам сдался японской полиции. Правительство объявило его врагом государства, но жители Фукуоки, причем как сочувствовавшие ЭКК, так и недоброжелатели, активно возражали против его выдачи. Поскольку правительство не оказало острову никакой помощи и даже не пыталось вести переговоры с командованием Корпуса, то с его распоряжениями можно было не считаться.
Хосода Сакико была одной из первых, кто выразил протест против выдачи Чо Су Ёма представителям центральной власти.
— Да, он должен ответить за свои преступления, — заявила она в одной из передач. — Но следствие и суд должны проводиться именно здесь, в Фукуоке!
Хосоду многие поддержали. Со временем личность лейтенанта Чо превратилась в символ противостояния Фукуоки и центральной власти. В конце концов правительство перестало упоминать Чо Су Ёма в своих отчетах, положив дело в долгий ящик. Чо судил местный суд и приговорил к пожизненному заключению. Некоторые считали такое наказание чрезмерно суровым, если учитывать, что Чо не совершал убийств или похищений людей. Однако другие считали, что красавца-лейтенанта правильно поместили под надежную охрану, так как он, возможно, был вовлечен в международный заговор. Как бы то ни было, Чо посещала хорошенькая телеведущая, а сам лейтенант сочинял рассказы и писал стихи.
