Владимир Чивилихин - Память (Книга первая)
Как трудно бывает найти слово, более или менее точно выражающее мысль, оттенки чувств и настроений, а в поэме все усложнено многозначностью художественных тропов, предельной сжатостью формы, глубочайшей историчностью содержания. Аполлон Майков в свое время заметил, что в поэме, «может быть, больше исторических откровений, чем в массе драгоценных, но однообразных летописных повествований!». В октябрьском выпуске «Журнала Министерства народного просвещения» за 1870 год Н. А. Лавровский опубликовал статью, в которой утверждал, что «Слово о полку Игореве» есть «историческая поэма в точном смысле этого слова, и это составляет ее важнейшее историко-литературное значение». Об историзме, как характернейшей особенности «Слова», размышляли многие и в более поздние времена. Один из крупнейших советских ученых, академик-историк восхищался тем, что автор «нас просто удивляет не только широтою своих исторических познаний, но и глубиною понимания исторических событий» (Б. Д. Греков. «Киевская Русь», М., 1944, стр. 347). С тонким пониманием художественной специфики и необыкновенной исторической емкости «Слова» пишет об этом современный исследователь памятника, ученый-филолог, академик: «Каждое слово в „Слове о полку Игореве“ весомо, полнозначно, имеет глубокий исторический смысл, каждое его упоминание, каждый факт приведен не в поэтической беспорядочности, а со строгим выбором и с большой лаконичностью. Исторический комментарий к „Слову“, раскрытие его исторических параллелей, сопоставлений, исторического значения тех или иных выражений и мыслей автора „Слова“ открывает в „Слове“ все большие и большие примеры поэтической точности и исторической содержательности» —(Д.. С. Лихачев «Слово о полку Игореве» и культура его времени Л., 1978, стр. 116).
Это была воистину «трудная повесть»! Вероятно, автор «Слова» всю жизнь копил языковые сокровища, искал выразительные художественные образы и, отдавая всего себя добровольному каторжному труду, начал непосредственную письменную работу, быть может, действительно во время междоусобной войны 1196 г. или сразу после нее. Чеканил строчку за строчкой, вскакивал по ночам, чтобы вписать жемчужное слово, несущее историческую правду, многозначный смысл и глубокую символику, не нарушавшие ни ритмического строя поэмы, ни ее изумительной звукописи, ни речевой музыкальности, ни слоговой гармонии. От такой работы можно было сойти с ума. И не исключено, что он, идущий совершенно неизведанным литературным путем, не успел завершить свою великую поэму и полностью перебелить черновики — «темные места», за которые мы виним переписчиков, быть может, идут от протографа, надстрочных вписываний и заметок на полях.
Каждый серьезный автор чувствует, знает, что выходит из-под его пера, и творец «Слова», будучи очень серьезным автором, это, конечно, тоже знал. Совершенно, повторяю, нереально, чтоб «Слово» было написано в один, как говорится, присест, и потому не могло — даже в силу своего острейшего политического содержания и полемических выпадов — быть прочитано летом 1185 года на пиру у Святослава. Прошло немало времени после похода, прежде чем появллся первый вариант «Слова» — это можно почувствовать по ретроспективному отношению автора к событиям 1185 г., по легкой дымке забвения, окутывающей их. В памятнике нет ни одной даты, нет маршрута войска Игоря, который просто «поеха по чистому полю», нет реляционных деталей главной битвы, строгой последовательности рассказа, однако сохраненные подробности сражения на Каяле, пленения и бегства могли остаться только в цепкой памяти их участника, строго отбиравшего из множества впечатлений-воспоминаний самое существенное, художественно ценное и емкое, все подчиняя сверхзадаче — созданию патриотического произведения громкого, на всю Русскую землю, звучания.
«Слово», будучи произведением такого мировоззренческого содержания, политической остроты, художественной силы, исторического значения, вероятно, писалось тайно, однако и в незавершенном виде оно, кажется, становилось известным узкому кругу наиболее осведомленных лиц того времени, а имя творца, очевидно, быстро перестало быть тайной. Опираюсь, в частности, на любопытное предположение Б. А. Рыбакова, который считает, что поименование «Святославличь Игорь внук Олгов» в летописном своде 1198 г. — перекличка с заголовком «Слова», идущим, как считают многие ученые, от протографа….
У меня, между прочим, давно вызывает недоумение полное заглавие памятника — «Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославова, внука Олегова». Зачем в нем быть этому многослойному, частично тавтологическому уточнению имени князя, свершившего поход? Не обозначил ли здесь первый великий русский писатель свое имя, отчество и фамилию, если прочесть заголовок так, как я, рассчитывая на современное читательское восприятие, напечатал его во второй книге «Памяти»: «Слово о полку Игореве» Игоря сына Святославля внука Ольгова? И, конечно, без традиционных, ничем не оправданных запятых, идущих от первого издания, но отброшенных еще А.; С. Пушкиным. Оставляя во всех без исключения изданиях эти запятые, не уподобляемся ли мы тому издателю, который бы напечатал, например, такой заголовок к пушкинским кавказским очеркам: «Путешествие в Арзрум, Александра, Сергеевича, Пушкина»?..
Интересно, что первые ценители «Слова» (Херасков-, Мусин-Пушкин, Калайдович, позже Е. Барсов и другие), упрощая полное название памятника, волей-неволей наталкивали читателя на смутную догадку об авторстве Игоря — они называли .поэму «Игоревой песнью» или «Игоревым Словом». К. Маркс в письме Ф. Энгельсу от 29 февраля 1856 года писал: «Я заказал „Слово о полку Игореве“… Однако в подлиннике поэма названа по-другому — „Siegeslied Igors“, то есть „Победная песнь Игоря“…
И воистину это великое чудо словесного искусства, описывающее поражение Игоревых полков, воспринимается как победный гимн — оно полно энергии, духовной мощи, жизнеутверждения. Француз А. Мазон, отрицавший подлинность позмы, озаглавил, однако, свою книгу, вышедшую в 1940 году в Париже, во время фашистской оккупации, «Le Slovo d'Igor», то есть «Игорево Слово». Американский исследователь Р. Якобсон, не оставивший камня на камне от умозрительных построений Мазона, назвал свой основательный научный труд «La Geste du prince Igor» — «Великое деяние (подвижение) князя Игоря». В 1977 г. у нас вышла научно-популярная книга Евгения Осетрова «Мир Игоревой песни».
Остановимся на чрезвычайно важном. Если наука признает, что полный заголовок «Слова» идет от протографа, изначального авторского текста, то поэма, вышедшая из-под пера Игоря сына Святославля внука Ольгова, не была анонимной и уже в заголовке раскрывала имя автора. В качестве одного из доказательств этой истины, к которой, к сожалению, не подступал никто из исследователей, приведу несколько подобий из литературы средневековой Руси, свидетельствующих, что автор «Слова» следовал сложившейся в XII веке письменной традиции.
