Артур Хейли - Аэропорт
— Эй, — окликнул его Уэйн Тевис, — в чём дело?
— Вот, — сказал ему Кейз, — возьми. Кому-нибудь пригодятся.
Он сунул наушники в руки Тевису и вышел из комнаты. Кейз понимал, что должен был так поступить много лет тому назад.
Он чувствовал какую-то странную приподнятость, почти облегчение. И, выйдя в коридор, подумал: отчего бы это?
Не потому же, что он посадил рейс два: на этот счёт иллюзий у него не было. Да, конечно, Кейз квалифицированно провёл посадку, но любой другой на его месте провёл бы её так же, а может быть, и лучше. И притом события сегодняшнего дня — как он и предугадывал — ничего не изменили: ни искупить прошлое, ни зачеркнуть его они не могли.
Не имело значения и то, что ему удалось преодолеть внутреннюю скованность, которая охватила его десять минут тому назад. Всё было ему сейчас безразлично — он только хотел побыстрее отсюда уйти. Ничто не могло поколебать его решения.
Быть может, подумал он, тут помогла ярость, внезапно овладевшая им несколько минут тому назад, мысль, которой он прежде ни на миг не допускал, что он ненавидит авиацию, всегда ненавидел. Сейчас, с опозданием на пятнадцать лет, он пожалел, что не понял этого раньше.
Он вошёл в гардеробную, где стояли деревянные скамьи и висела заклеенная объявлениями доска. Открыл свой шкафчик и снял с вешалки костюм. На полках лежало несколько его личных вещей. Пусть они лежат. Ему хотелось взять с собой только цветную фотографию Натали. Он осторожно отодрал её от дверцы шкафчика.
Натали — в бикини; озорное смеющееся лицо эльфа в веснушках… распущенные волосы… Он посмотрел на снимок и чуть не расплакался. За паспарту фотографии была заткнута записка:
«Я счастлива, милый, что нежность и страсть
Имеют над нами по-прежнему власть».
Кейз сунул снимок и записку в карман. Остальные вещи кто-нибудь выбросит отсюда. А ему не нужно ничего, что напоминало бы об этом месте.
И вдруг он замер.
Замер, осознав, что незаметно для самого себя пришёл к новому решению. Он ещё не знал, к чему это решение приведёт, каким оно покажется ему завтра, и даже — сможет ли он жить, приняв его. Но если не сможет, выход у него всегда есть: бежать из жизни с помощью таблеток, лежащих в кармане.
А пока главное то, что он не пойдёт в гостиницу «О'Хейген». Он поедет домой.
Только одно он теперь уже знал твёрдо: если он останется жить, авиации в его новой жизни не будет места. Правда, осуществить это не так-то просто, как уже обнаружили до него многие, кто раньше работал диспетчером.
«И даже если удастся вырваться, — сказал себе Кейз, — учти: прошлое то и дело будет напоминать о себе». Он будет вспоминать международный аэропорт Линкольна, Вашингтонский центр в Лисберге — и то, что произошло и здесь и там. Можно от всего убежать, но нельзя убежать от воспоминаний. А воспоминания о гибели семейства Редфернов… о маленькой Валери Редферн… никогда не покинут его.
Однако память ведь приспосабливается — правда? — ко времени, к обстоятельствам, к реальности жизни. Редферны мертвы. А в Библии сказано: «Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов». Что было, то прошло.
И Кейз подумал: может быть… может быть… теперь… он сумеет жить, если будет думать прежде всего о Натали и о своих детях, а Редферны останутся грустным воспоминанием, и только.
Он не был уверен, что ему это удастся. Не был уверен, что у него хватит моральных и физических сил. Давно прошло то время, когда он вообще был в чём-то уверен. Но попытаться можно.
Он сел в лифт и спустился вниз.
На дворе, по дороге к своей машине, Кейз остановился. Движимый внезапным импульсом, сознавая, что, может быть, позже он пожалеет об этом, Кейз вынул из кармана коробочку и высыпал таблетки в снег.
18
Из своего автомобиля, стоявшего на ближайшей к полосе три-ноль рулёжной дорожке, Мел Бейкерсфелд видел, как самолёт «Транс-Америки», не задерживаясь, покатил к аэровокзалу. Мела отделяла от самолёта уже половина лётного поля, однако, несмотря на дальность расстояния, ему отчётливо были видны быстро удалявшиеся огни. По радио, настроенному на «землю», Мел слышал, как диспетчеры задерживают у перекрёстков другие самолёты, чтобы дать пройти пострадавшей машине. Ведь на борту её находились раненые. Рейсу два было приказано подрулить прямо к выходу сорок семь, где их ждала «скорая помощь» и служащие компании.
Мел смотрел, как уплывают огни самолёта, сливаясь с галактикой аэровокзальных огней.
Машины «скорой помощи» и аварийки, так и не понадобившиеся, стали разъезжаться.
Таня и Томлинсон были уже на пути к аэровокзалу. Они ехали с Патрони, который поручил кому-то отрулить самолёт «Аэрео-Мехикан» в ангар.
Таня непременно хотела быть у выхода сорок семь, когда с самолёта начнут сходить пассажиры. Похоже, что она могла там понадобиться.
Прежде чем расстаться с Мелом, она спокойно спросила:
— Вы всё-таки приедете ко мне?
— Мне бы очень хотелось, — сказал он. — Если вы не считаете, что уже слишком поздно.
Он смотрел на Таню. Она отбросила с лица прядь рыжих волос, устремила на него свой прямой, открытый взгляд и улыбнулась.
— Нет, не поздно.
Они условились встретиться у главного выхода через три четверти часа.
Томлинсон намеревался взять интервью сначала у Патрони, а потом у команды рейса два. Ведь через несколько часов члены команды, как и Патрони, станут героями. Драматическая история бедствия, которое терпел самолёт, и его благополучное возвращение на землю, подумал Мел, наверняка затмят его высказывания по поводу более обыденных проблем, связанных с трудностями, переживаемыми аэропортами.
Хотя, может быть, и не совсем. Томлинсон, с которым Мел поделился своими соображениями, был репортёр вдумчивый, умный, которому, возможно, придёт в голову связать нынешнюю драматическую ситуацию с не менее серьёзными и не сиюминутными проблемами.
Мел увидел, как покатили куда-то «боинг» компании «Аэрео-Мехикан». Самолёт был, видимо, целёхонек. Теперь его вымоют, тщательно обследуют и отправят в беспосадочный полёт в Акапулько.
Следом за ним двигались разнообразные служебные машины, неотлучно находившиеся при нём, пока он был в плену у стихий.
Мел тоже мог больше не задерживаться на поле. Он сейчас уедет — через минуту-другую. Но уединённость лётного поля, непосредственная близость к полётам — всё это настраивало на размышления.
Именно здесь несколько часов назад, вспомнил Мел, у него возникло предчувствие беды. Ну, и в известной степени оно оправдалось. Беда случилась, хотя, по счастью, и без рокового исхода. И не аэропорт — будь он плохой или хороший — виноват в том, что произошло.
