Юрий Поляков - Гипсовый трубач
Сложив газету и протерев тряпкой запотевшие, как в бане, стекла, Кокотов стал глядеть в окно на убегающий пейзаж. Писатель подумал: не будь Вероника такой дрянью, и он, возможно, узнав про ее измену, тоже, покончил бы с собой, как Железная Тоня. Пресса, конечно, откликнулась бы… Поскромней, но все-таки: «Добровольно ушел из жизни прозаик Андрей Львович Кокотов, более известный широкой публике как Аннабель Ли…» Валюшкина, внимательно следя за успехами одноклассника, прочла бы некролог и заплакала. А потом, когда ребята, собравшись в очередной раз «На дне», спросили бы: «А где же Кокотов?» — она бы тихо ответила: «Его. Больше. Нет. Совсем».
— У вас есть с собой права? — спросил Жарынин с беспокойством.
— Что?
— Права, — повторил режиссер и, включив аварийные лампы, съехал на обочину.
— Я же сказал, что не вожу машину. А в чем дело? Мы сломались?
— Пока не сломались. Но вот он мне сильно не нравится! — игровод кивнул на шоссе.
Метрах в ста от них, на обочине стоял, облокотившись о желтый капот милицейских «жигулей», гаишник. Похлопывая полосатым жезлом по ладони, милиционер смотрел на трассу взором ушкуйника, стерегущего на перекате купеческие струги.
— А как же — ЕКХ? — простодушно удивился Кокотов.
— Береженого Бог бережет. Значит так, я изображаю поломку, а вы идете к нему и спрашиваете, нет ли «прикурить»!
— А если он не курит?
— Боже! Когда мы снимем фильм, я подарю вам машину и куплю права с инструктором. Скажете ему: сдох аккумулятор!
— А-а, понял…
Выслушав просьбу, гаишник посмотрел на писодея с ленивым удивлением, потом перевел взгляд на режиссера, залезшего под капот, как в пасть аллигатора, и задумался. Некоторое время его лицо оставалось таким, какое бывает у ребенка, с трудом считающего в уме, потом он покачал головой и неохотно посоветовал вызвать «Дорожного ангела» или толкать машину до автосервиса. А это — метров триста, за поворотом…
— Отлично! Я знал, что он так ответит! — тихо воскликнул Жарынин, выслушав доклад. — Тут, слава богу, действительно какой-то «шиношантаж» есть…
Режиссер по-орлиному огляделся и позвал на помощь расхристанного мужика, бредшего по обочине в пьяном целеустремлении. Втроем они протолкали автомобиль мимо гаишника, который не обратил на них никакого внимания, так как в это время вымогал подорожную пошлину у нарушившего его покой водителя «газели». Если не считать легкого морального неудобства (проезжавшие мимо смотрели на «сломавшихся» с обязательным в таких случаях злорадством), все обошлось, и минут через пятнадцать шоссейный ушкуйник благополучно скрылся за поворотом. Игровод щедро одарил помогавшего мужика, и тот целеустремленно двинулся в обратную сторону.
— Никогда не садитесь за руль в пьяном и опохмелившемся виде! — наставительно заметил режиссер, когда, взметая гравий, они сорвались с места. — Хотя, знаете… Один мой знакомый актер всегда водил спьяну. И хоть бы одно ДТП! Его, конечно, останавливали, но тут же отпускали, так как он сыграл роль капитана милиции в знаменитом фильме «Полосатый жезл». Помните?
— Еще бы!
— И чем, вы думаете, все кончилось? Однажды у него заболел зуб, и он поехал к врачу трезвым, так как на пьяных «заморозка» не действует. В результате не вписался в поворот и рухнул на своей новенькой «Хонде» прямо в подземный переход… Вообразите!
— Я помню. Редкий случай. В «Катастрофах недели» показывали.
— Как говаривал Сен-Жон Перс, привычка свыше нам дана!
— Это Пушкин… — робко возразил Кокотов.
— С вами, писателями, невозможно разговаривать. Чуть что — сразу Пушкин или Бродский! Просто какой-то нездоровый фетишизм!
Некоторое время он вел машину обиженно сопя и мрачно наблюдая, как соавтор скрипит ветошью, вытирая запотевшие стекла.
— Наверное, если выжать тряпку, выйдет чистая горилка! — наконец примирительно заметил игровод.
— Попробуйте! — предложил злопамятный писодей.
— Ладно, не дуйтесь! Придумали что-нибудь?
— Я? Зачем? Вам все равно не подойдет…
— Зато я прям, честен и незлопамятен. Вы еще не знаете коварных режиссеров, питающихся мозгами сценаристов. Ну, смелее! Чем необычней идея — тем больше шансов на успех. Однажды мне предложили синопсис об Элвисе Пресли, который не умер, а пошел бродить по Руси и осел в Соловках. Но я отказался — не люблю американских идолов.
— Может, у гипсового трубача соберутся одноклассники? — неуверенно предложил Кокотов.
— Одноклассники? В этом что-то есть! Через сколько лет они соберутся?
— Через двадцать пять, тридцать…
— Хорошо. Они встречаются. И что?
— Ничего… Кто-то разбогател, кто-то наоборот. Девочка, из-за которой все сходили с ума, состарилась, стала инвалидом.
— Стоп! Зачем нам бабка-инвалид? Вы будете смотреть такое кино? И я не буду. Хотя, знаете, фильм про медбрата, выносившего «утку» из-под парализованной старухи и влюбившегося в нее до помрачения, лет пять назад взял серебро в Венеции. Сцена их первой брачной ночи буквально потрясла зажравшуюся Европу! Но это, коллега, не наш путь! Нам нужна зрелая женщина в цвету! Знаете, как они вспыхивают, прежде чем облететь? О-о, я-то знаю! В них появляется что-то такое, от чего можно сойти с ума…
— Можно, — кивнул автор «Сумерек экстаза».
— Как мы ее назовем?
— Кого?
— Героиню, в которую влюблялись одноклассники.
— Таисия?
— Слушайте, вы еще какие-нибудь женские имена знаете? Давайте уж тогда сразу — Наталья Павловна Лапузина.
— А если Катя?
— Нет, не Катя, а Юлия… Юлия… — повторил Жарынин, точно пробуя имя на вкус. — Решено — Юлия. Она у нас кто?
— Может, в банке служит?
— Нет! Ни за что! У меня были две банкирши. Ничего хорошего. Даже в постели они напоминают машинки для счета купюр. Тр-р-р…
— Тогда — учительница?
— Учительница? Отлично! Не всё же снимать кино про б…й и бандитов! А фильм наш начнется с того, что детям задали сочинение: «Что такое счастье?» Юлия написала тему на доске и смотрит, смотрит, красивая и печальная, в дождливое окно…
— Сейчас такие сочинения не пишут! — вздохнул Кокотов.
— И очень хорошо! Юля у нас необычная учительница, педагог-экспериментатор. И вот дети сочиняют счастье, а она смотрит в дождь! Ах, как я это сниму, как сниму! Я дам ее лицо сквозь струйки воды, размытое, словно плачущее. Лицо умной, тонкой, красивой неудачницы. К тому же она мать-одиночка.
— Это обязательно?
— Разумеется, мой недогадливый друг! В красивой матери-одиночке всегда есть некая тайна. Сразу возникает масса вопросов. Кто отец? Почему он бросил такую женщину? Нет, это невозможно! Значит, бросила она! За что?
