Норман Мейлер - Нагие и мёртвые
Сплошь усеянный валунами горный хребет с одной стороны обрывался почти вертикально; далеко внизу торчали острые скалы. Высокая трава иногда совершенно закрывала опасные места, поэтому продвигаться приходилось ощупью, держась обеими руками за стебли травы. Винтовки болтались поверх рюкзаков. Через полчаса изнурительного движения по горному кряжу разведчики остановились на короткий отдых. Прошло немногим более часа с тех пор, как Крофт привел их к первой лощине. Солнце еще находилось на восточной стороне, а их силы уже иссякли. Усталые солдаты с удовольствием расположились цепочкой на узкой вершине хребта.
В последние двадцать минут Вайман тяжело дышал и теперь молча лежал на спине в ожидании, когда в ногах опять появятся силы.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Рот.
— Выдохся, — покачав головой, ответил Вайман. Вайман знал, что они будут продолжать двигаться в таком темпе весь день. По опыту этого похода он понял, что до конца ему не дойти. — Думаю выбросить что-нибудь из рюкзака, чтобы было легче, — добавил он.
Однако все вещи были необходимы. Вайман раздумывал, что же выбросить: продукты или одеяло. Они взяли с собой по двадцать одному пакету сухого пайка, но пока только семь из них было съедено. Однако, если они преодолеют гору и пойдут на разведку японского тыла, придется пробыть в пути еще не меньше недели. Вайман не захотел рисковать. Он вытащил из рюкзака одеяло и отшвырнул его на несколько ярдов.
Крофт увидел это и подошел к ним.
— Чье это одеяло?
— Мое, сержант, — отозвался Вайман.
— Пойди забери его и положи в рюкзак.
— Но оно не нужно мне, — тихо возразил Вайман.
Крофт пристально посмотрел на него. Теперь, когда не было Хирна, за дисциплину отвечал он. При Хирне появились вредные привычки, их надо было искоренить. Кроме того, Крофт терпеть не мог, когда к вещам относились так бесхозяйственно.
— А я говорю, забери его.
Вайман вздохнул, поднялся и притащил одеяло. Пока он складывал его, Крофт немного смягчился. Ему было приятно, что Вайман так быстро и послушно выполнил его приказание.
— Тебе пригодится это одеяло. Нынешней же ночью проснешься с холодной задницей и будешь рад, что захватил его с собой.
— Хорошо, — согласился Вайман без энтузиазма. Он думал, сколько может весить одеяло.
— Как чувствуешь себя, Рот? — спросил Крофт.
— Хорошо, сержант.
— Сегодня тебе не удастся бить баклуши.
— Конечно. — Однако Рот разозлился. Наблюдая, как Крофт, не спеша подойдя к солдатам, стал о чем-то беседовать с ними, он со злостью схватил куст травы и с силой выдернул его. — Сволочь, давит на всех! — прошептал он Вайману.
— Да, лейтенант был совсем другой… — Настроение у Ваймана испортилось. Теперь для него многое прояснилось. Прежде, с Хирном, было гораздо легче. — Разве это отдых, — сказал он с горечью.
Рот кивнул в знак согласия. По его мнению, Крофт должен был бы дать солдатам как следует отдохнуть, а он, наоборот, набрасывается как волк.
— Если бы я командовал взводом, — проговорил он медленно, — то непременно давал бы ребятам отдохнуть, старался бы быть справедливым и видеть в каждом что-то хорошее.
— Я бы тоже, — согласился Вайман.
— Не знаю, как бы это получилось, — вздохнул Рот.
Когда-то ему пришлось быть таким же, как Крофт. Первой работой, которую удалось найти после двух лет безработицы во время экономического кризиса, была служба агентом по недвижимости. Он должен был собирать квартирную плату. Рот не любил свою работу; приходилось выслушивать массу оскорблений от жильцов, которые ненавидели его. А однажды его послали на квартиру, которую занимали престарелые супруги, задолжавшие плату за несколько месяцев. История стариков была печальной, подобной многим, которые ему тогда приходилось выслушивать, — они лишились всех своих средств в результате банкротства банка. Рот колебался и был готов дать им месяц отсрочки, но в таком случае он не мог бы вернуться в контору. В этот день ни с кого не удалось получить деньги. Не давая воли своему сочувствию, он стал нарочито грубым по отношению к должникам, угрожал им выселением. Они просили и унижались перед ним, и ему понравилась эта новая роль: его угрозы внушали людям страх. «Меня не касается, где вы возьмете деньги, — сказал он им. — Доставайте где хотите».
Теперь, когда он вспоминал об этом, его мучила совесть. Он жалел, что не был добрее тогда, словно это могло бы облегчить его собственную судьбу. «Да ну, все это ерунда, — думал он, — и не имеет ничего общего с тем, что происходит сейчас. А приходят ли Крофту подобные мысли, когда он проявляет жестокость? Вряд ли. Это было бы нелепо. В общем, дело прошлое, пора забыть об этом», — говорил он себе. И все-таки что-то его беспокоило.
А Вайману пришла на память футбольная игра на песчаной площадке. Команда из ребят с его улицы выступала против ребят соседней улицы. Он играл нападающим. В памяти сохранился неприятный случай, когда во второй половине игры его ноги вдруг перестали слушаться и соперники воспользовались этим, свободно обходили его, а он едва волочился. Ему хотелось покинуть площадку, но не оказалось запасных игроков, и в итоге в ворота его команды забили несколько мячей. В команде был один парень, никогда не терявший присутствия духа. Почти всегда он играл в нападении, и игроки постоянно слышали его ободряющие крики. И чем сильнее был натиск соперников, тем агрессивнее становился этот игрок.
«Нет, я не такой», — думал о себе Вайман. И вдруг он осознал, что не принадлежит к числу героев; раньше эта мысль парализовала бы его, а теперь ему только стало грустно. «Никогда не поймешь таких людей, как Крофт; лучше держаться от них подальше. И все же, что заставляет их быть такими? Что ими двигает?»
— Ненавижу эту проклятую гору! — обратился он к Роту.
— Я тоже, — вздохнул тот.
Гора была очень оголенная и очень высокая. Даже лежа на спине, невозможно было увидеть ее вершину. Она как бы нависла над ним, волнами вздымались один хребет за другим, и казалось, что там, в вышине, только камни и камни. Рот ненавидел джунгли и пугался каждый раз, когда какое-нибудь насекомое ползло по нему или в кустах неожиданно начинала кричать птица. Он ничего не мог различить в густых зарослях, а дурманящие запахи, которыми был напоен лес, душили его. Но теперь ему хотелось бы оказаться в джунглях. Там куда безопаснее, чем здесь, среди голых скал и мрачных неизведанных каменных и небесных сводов, которые будут постоянно встречаться на пути вверх. В джунглях опасности подстерегали на каждом шагу, но они не казались столь страшными, по крайней мере, он привык к ним. А здесь — один неверный шаг и… смерть. Нет, лучше жить в подземелье, чем ходить на высоте по проволоке. Рот со злостью вырвал еще один пучок травы. Почему Крофт не повернул назад? На что он надеется?
У Мартинеса ломило все тело. Пережитое прошлой ночью давало себя знать и утром. Преодолевая подъем в гору, он еле тащился. Ноги дрожали, все тело было мокрым от пота. Мысли путались, связь между ночной разведкой и смертью Хирна как-то уже не ощущалась или, во всяком случае, ощущалась не так остро. Но после второй засады у Мартинеса появилось странное опасение, как бывает у человека во сне, — он сознает, что совершил преступление и его ждет наказание, но вот в чем заключается его преступление, не может вспомнить.
С трудом преодолевая первые склоны горы, Мартинес думал об убитом им японском солдате. Сейчас, под палящими лучами утреннего солнца, он отчетливо представил себе лицо убитого, гораздо отчетливее, чем прошлой ночью. В памяти пронеслось каждое движение японца. Мартинес живо представил, как струилась кровь по пальцам, оставляя липкий след. Осмотрев свою руку, он с ужасом обнаружил черную запекшуюся полоску крови между двумя пальцами. Он зарычал от жуткого отвращения, как будто раздавил насекомое.
И тут же представил того японца, ковырявшего в носу.
Да, это он виноват.
Но в чем? Теперь они поднимаются на гору, а если бы он не… если бы он не убил японца, они вернулись бы на берег. Но это также не меняло положения. Мартинес по-прежнему испытывал какую-то тревогу. Он старался больше об этом не думать и, с трудом преодолевая подъем в гору вместе со взводом, не находил ничего облегчающего душу. Чем сильнее он уставал, тем больше напрягались его нервы. Конечности ныли, как у больного лихорадкой.
На привале он бухнулся рядом с Полаком и Галлахером. Хотелось поговорить с ними, но он не знал, с чего лучше начать.
— Что скажешь, разведчик? — ухмыльнулся Полак.
— Да ничего, — тихо пробормотал он. Он никогда не знал, как отвечать на подобный вопрос, и всегда испытывал неловкость.
— Они должны были бы дать тебе денек отдохнуть, — сказал Полак.
— Да. — Прошлой ночью он оказался никудышным разведчиком, все сделал не так, как нужно. Ох, если бы он не убил этого японца! Ведь с этого и начались все его ошибки. Он не мог перечислить всех своих ошибок, но был убежден, что их много.
