Игорь Шенфельд - Исход
А потом Александр позвонил Валенкову и попросил дать его машину, чтобы сбить преследователей со следа, на случай, если их уже засекли. Он помнил, как они ехали с Колей Кинг-Конгом всю ночь в Москву, и как всю дорогу безучастным комочком вжималась в угол сиденья Аэлита, молча глядя в пол и не отвечая на вопросы Александра, не разговаривая и ни на что не реагируя. И Александр был в полном отчаянии: из-за Никитина и из-за Аэлиты — из-за всего, что случилось и из-за всего, чему еще суждено произойти. Однако, лишь одно было важно в тот момент: Элю нужно вывезти как можно дальше и спрятать как можно надежней. Бандиты будут искать ее и убьют, чтобы расчистить себе дорогу к никитинскому заводу. Учитель! Только на него надеялся Александр; только Хромов мог в этой ситуации сделать что-то, придумать что-то, обеспечить девочке защиту. Он вез Аэлиту к Учителю и говорил ей, что они едут к ее дедушке. Он знал о той сказке, которую придумала сама себе Аэлита, и в которую она до сих пор верит: что у нее есть замечательный, необыкновенный дедушка, которого она очень любит. Про милого дедушку своего она врала всем своим подружкам, но это трудно было назвать ложью, потому что она сама, кажется, искренне верила в свою придумку. Никитин удивлялся однажды: «Не понимаю, откуда у нее этот бзик взялся. Ну, ладно бы ей в семье любви не хватало, заботы и тепла. Ведь принцессой же растет, да нет — ангелом во плоти, на которого все молятся буквально. Так нет же — дедушку ей подавай! Про бабушку и не вспоминает даже: именно о дедушке мечтает. «А где мои дедушки?», — спрашивает, — у меня их два должно быть: папин папа и мамин папа». Умница моя: это она нам в четыре годика выдала. «Умерли оба, — объяснил я ей, — старенькие уже были». (О том, что один от водки помер, а другой — в тюрьме, я ее, само собой, не просвещаю, чтобы не отравить ее веру в человечество раньше времени). Так нет же, не хочет смириться, Саша: «Нет, — говорит, — не умерли мои дедушки: один умер, да, а другой в лесу живет, пишет книжки про зверей и умеет разговаривать со всеми животными! Я это точно знаю!». И с таким отчаянием в голосе нам это заявляет, что мы с ней и спорить не решаемся. Я уже и к психиатру ее отвести собирался, но Диана говорит: «А, пусть ее придумывает. Вырастет из этой сказки и забудет когда-нибудь. В мультике увидела, небось, что-то про доброго дедушку, и захотелось ей такого же иметь». Вот ведь ребенок какой, а? Что скажешь на это? Ничего? А я скажу так: это гениальный Моцарт души, а не ребенок! Такая чувствительность! Такая душевность! Такая потребность в любви! Вся в меня, хе-хе-хе…».
Все это вспоминалось Александру теперь, в вагоне скорого поезда, несущего его в Москву. Даже хорошо, что Учитель его позвал: Александр в любом случае хотел поговорить с Хромовым об Аэлите. Ведь с тех пор, как он привез ее к Андрею Егоровичу, он почти ничего не знал о девочке. Он не знал даже — учится ли она?: ведь учебный год давно начался, уже вторая четверть кончается. И если она учится, то под каким именем? Не мог же Учитель рискнуть отправить ее в школу под фамилией Никитина: в этом случае бандитам очень легко было бы ее отследить. Нет, Учитель таких ошибок не делает, Хромов — разведчик-профессионал и стреляный воробей к тому же… И тут же вспомнилась Александру первая встреча Аэлиты с ее «дедушкой», и его собственное потрясение от внезапного наблюдаемого им чуда, когда еще минуту назад совершенно отрешенная от всего Аэлита кинулась вдруг на шею к незнакомому старику Хромову и принялась кричать: «Дедушка, дедушка, где же ты был все это время? Я все время так ждала, что ты приедешь!..». Но чудо происходило не только с этой детской, но и с другой, взрослой стороны: железный, суровый, седой Хромов заплакал как ребенок, и обнял девочку и стал шептать ей странные слова: «Какая разница, что так долго не ехал, зато ты теперь снова со мной, и все будет хорошо…». Помнится, Александр даже усомнился на мгновенье: а не спятил ли старик от внезапного стресса? Но несколько секунд спустя Учитель снова обрел контроль над собой, и выслушав рассказ Александра, объявил ему, что девочку он берет под свою опеку до выяснения всех обстоятельств с заводом, с бандитами и со всем прочим; и что к этому выяснению он немедленно подключит Грачика, а Александр должен срочно возвращаться в Питер и принять все необходимые меры в соответствии с ситуацией. «А с девочкой все будет в порядке, ты не беспокойся за нее, — заверил он Александра, — твоя забота сейчас только одна: оборвать все следы к ней». И они договорились тогда — как им всем следует действовать.
Так Аэлита осталась у Учителя. А потом был приезд Грачика в Санкт-Петербург, было расследование, блестяще проведенное ребятами Грачика и людьми из «Белой Гвардии», был громкий акт возмездия, после которого питерские бандюги до осени боялись на улицу выходить. А в сентябре спецназовец Грачик, успевший когда-то давно, сразу после школы окончить технологический институт по специальности «Деревообработка», перевез с Урала свою семью в Санкт-Петербург и возглавил завод Никитина, чем спас комбинат — на первое время, во всяком случае. Теперь, однако, возникала уже новая ситуация: прошло полгода после гибели Никитиных, и нужно было юридически оформлять законные права наследницы, то есть Аэлиты. И теперь главное слово и дело были за юристом Александром Бадичевым, но он пока никак не мог сообразить, как можно оформить наследные права на ребенка, который исчез. Ведь если наследник не заявляет о своих правах более полугода, то возникает прецедент… С другой стороны, «легализовать» Аэлиту все еще опасно, и даже особенно опасно именно сейчас, когда созрел срок оформления прав на наследство. Вот это все и хотел Александр обязательно обсудить с Учителем. Хотя, возможно, именно за этим Хромов его и вызвал: Учитель все и всегда делает правильно и вовремя.
* * *Во вторник, шестнадцатого, как и обещал, Александр явился по знакомому адресу: это была приватизированная квартира Савелия — покойного друга Учителя, которую Хромов унаследовал по завещанию. В последнее время актив «Белой Гвардии» собирался здесь, потому что больному Дементьеву ездить за город, «на базу», к Эдику, а тем более в Рязань становилось все трудней. Дверь открыл Грачик.
Все были уже в сборе: Дементьев, Грачик, Померанцев, Эдик. Настроение у всех было подавленное, и Александр хотел знать — почему, что случилось?
— Сам скажет, — отмахнулся Грачик.
— Что-то с Элей? Где она? — всполошился Александр.
— С ней все в порядке, не волнуйся. Она у нас сейчас, у моих, — успокоил его Эдик.
— Как она?
— Ну, ничего, как… молчит все время… только Андрей Егорыча и слушается… а так — разумно себя ведет, без фокусов. «Трех мушкетеров» читает.
Из кухни вышел Учитель, обрадованно улыбнулся Александру, поставил парящий самовар в центр стола, потом подошел, поздоровался за руку, затем обнял Александра, сказал: «Здравствуй, Саша, пойдем-ка, поможешь…», и они пошли вдвоем на кухню, где Александр забрал поднос с чашками, ложками, сахаром, вазой с печеньем и понес в комнату. Учитель с большим заварочным чайником следовал за ним. После того как все расселись, Андрей Егорович сказал:
— Ну что, друзья мои: спасибо, что вы все пришли. Поговорить мне надо с вами. По личному делу, так сказать, но и по общему тоже. Сообщить мне нужно вам нечто важное… Не знаю с чего и начать, друзья мои, соратники мои дорогие, милые мои люди. Очень трудный для меня день сегодня… И так и эдак обдумывал, как бы правильней все сказать вам, чтобы вы меня лучше поняли… Так и не решил по сей миг. Так что буду говорить все подряд как на язык ляжет… Надеюсь, что вы поймете меня и не осудите жестоко, ну а осудите — что ж: в конечном счете, всему один Судья, он пусть нас всех и рассудит. Я же ни на кого из вас не обижусь, даже если и осудите, потому что как я могу на вас обижаться, если вы мои самые родные и близкие мне люди… ну вот, предисловие затягивается… В общем так: перед вами стоит сейчас человек, которого зовут уже не Андрей Егорович Хромов, но Аугуст Бауэр. Я — в пятом поколении потомственный поволжский немец. Ни Хромова Андрея Егоровича, ни Марченко Вячеслава, ни других персонажей моей личности, которых мне довелось представлять в жизни, больше нет и не будет. Я теперь уже окончательно — Аугуст Бауэр, который вышел на финишную прямую своей жизни, покидает Россию насовсем, и собрал вас здесь для того, чтобы попрощаться с вами. Вижу: кто-то из вас делает изумленные глаза — ваше удивление мне понятно. Пару лет назад я и сам удивлялся бы этим своим словам не меньше вашего. Но что-то изменилось во мне за последние годы. На самом деле я, конечно, знаю — что именно: это явление называется старостью. «Дед чудит», — говорят обычно в таких случаях. Возможно, и вы так подумаете. Да, старость пришла. Однако, мое решение уехать — это не старческая блажь. За ним скрывается нечто другое, долго копившееся, долго сражавшееся и бунтовавшее в душе, и в сердце, и в сознании… Путь к этому решению был долог и непрост. С этим решением я и стою сейчас перед вами.
