Джонатан Франзен - Поправки
Большую часть года Уэйндел оставался заброшенным уголком с выгоревшей травой, грязными прудами и непритязательными беседками из известняка. Хуже всего он выглядел в декабре при свете дня. Пестрые провода, наскоро проложенные линии электропередачи крест-накрест пересекали лужайки. Подмостки, каркасы, все очевидно утилитарное и временное, с выпирающими металлическими сочленениями. Сотни деревьев и кустов были опутаны гирляндами лампочек, ветви проседали под ними, словно прибитые застывшим ливнем из стекла и пластика.
Но к ночи парк преображался в «Страну Рождества». Инид затаила дыхание, когда «олдсмобиль» поднялся на залитую светом гору и пополз дальше по ярко освещенной местности. Как животные в легендах о сочельнике обрели дар речи, так и пригороды преобразились: обычно темное предместье сияло и переливалось, обычно оживленная дорога сейчас была темна, и машины продвигались по ней чуть ли не ощупью.
Пологие склоны холмов Уэйндела, словно повторявшие контуры низкого неба, – самый что ни есть среднезападный пейзаж. И терпеливая вежливость водителей – свойство Среднего Запада, и небольшие купы дубов и кленов, тесно сплоченные, словно поселения пионеров, – тоже Средний Запад, думала Инид. Восемь раз подряд она встречала Рождество в изгнании, на чуждом ей Восточном побережье, а теперь наконец-то осталась дома. И могилу бы обрести в этом краю. Она была бы счастлива, если б ее кости упокоились на одном из холмов.
Вот они, переливающиеся блеском павильоны, светящийся северный олень, ожерелья и подвески, гроздья лампочек, Санта-Клаусы, исполненные в стиле электропуантилизма, высоченный айсберг полыхающих леденцов.
– Немалая работенка, – одобрил Альфред.
– Да, жаль, что Джона не смог приехать, – отозвался Гари таким тоном, словно до сих пор вовсе об этом не сожалел.
Все зрелище сводилось к сверкающим в темноте огням, но Инид буквально онемела. Так часто от нее требовали детской доверчивости, так редко удавалось достичь этого состояния, но здесь, в парке Уэйндел, она насладилась им вполне. Кто-то постарался доставить удовольствие всем посетителям парка, и Инид добросовестно получала удовольствие. Завтра приедут Дениз и Чип, они пойдут на «Щелкунчика», а в среду достанут из кармашка на календаре младенца Христа и прикрепят скорлупку грецкого ореха к ели – столько радостей впереди!
Утром Гари поехал в Госпиталь-Сити, ближний пригород, где были сосредоточены крупные медицинские центры Сент-Джуда. Он растерянно замер в толпе мужчин весом едва восемьдесят фунтов в креслах-каталках и пятисотфунтовых женщин в похожих на палатки платьях, запрудивших все подходы к зданию центра медицинского оборудования. Гари готов был возненавидеть мать за то, что она послала его сюда, но понимал, насколько он счастливее Инид, насколько свободнее, привилегированнее, так что стиснуть зубы и вперед, уклоняясь от соприкосновения с туземцами, которые запасаются шприцами и резиновыми перчатками, ирисками от кашля, впитывающими прокладками всех мыслимых форм и размеров, оптовыми упаковками открыток с пожеланиями выздоровления (144 открытки в комплекте), дисками с записями концертов для флейты, видеокассетами с упражнениями, сменными пластиковыми трубочками и емкостями – их подсоединяли к твердому пластиковому оборудованию, вшитому в живую плоть.
Помимо того что в таких местах скоплялось множество человеческих тел, а Гари человеческая плоть в больших количествах раздражала, соприкосновение с болезнями было неприятно еще и потому, что хвори – удел низших классов. Люди курят и десятками пожирают пропитанные жиром пончики. Женщины рожают от близких родственников. Антисанитария, экологически опасные трущобы. Бедняки со всеми их недугами – особая разновидность человечества, с которой Гари, по счастью, никогда не сталкивался, разве что в больнице или в таком вот медицинском магазине. Тупая, мрачная, жирная, терпеливо страдающая порода. Хроники – низший класс, и Гари решительно предпочитал держаться от него подальше.
Однако в Сент-Джуде Гари преследовало чувство вины за кое-какие утаенные от Инид обстоятельства, и потому он дал себе слово в течение трех дней быть образцовым сыном. Совладав с отвращением, он пробился сквозь толпу убогих и калек, вошел в просторный мебельный отдел центрального магазина медицинского оборудования и огляделся в поисках табурета, на который Альфред мог бы присесть, когда будет принимать душ.
Из скрытых в стенах репродукторов лилась полная симфоническая версия «Маленького барабанщика», скучнейшей в мире рождественской песни. За зеркальными стеклами витрин искрилось морозное, ветреное утро. Вокруг счетчика на парковке обмотался газетный лист, любовно-отчаянно приник к нему. Навесы потрескивали, брызговики машин трепетали.
Огромное разнообразие медицинских сидений и недугов, о которых они свидетельствовали, повергло бы Гари в растерянность, если б он не подходил к делу с эстетическими мерками.
К примеру, почему обязательно бежевые? Почему медицинские изделия из пластика красят в бежевый или в лучшем случае в мрачно-серый цвет? Почему не в красный? Не в черный? Не в болотный?
Может, пластмассу красят в бежевый цвет, чтобы мебель использовалась исключительно в медицинских целях? Неужели производитель опасается, что люди начнут раскупать стулья для домашних надобностей, если сделать их чересчур красивыми?
Вот так проблема: чересчур большой спрос на вашу продукцию!
Гари покачал головой. Ну и идиоты же эти фабриканты!
Он выбрал крепкий, приземистый алюминиевый табурет с широким бежевым сиденьем. Приглядел и надежную (бежевую!) перекладину для душа. Цены, однако, заламывают, точно за сложную технику! Гари отнес оба предмета на кассу, и приветливая уроженка здешних мест (вероятно, из бедной лютеранской семьи, парчовая блуза, прореженная челочка) подставила штрих-коды под лазерный луч и с провинциальной оттяжечкой сообщила Гари, что алюминиевые стулья – отличная вещь.
– Такие ле-охкие, можно сказать, вечные, – сказала она. – Это для вашей матери или для отца?
Гари было неприятно вторжение в частную жизнь, он предпочел бы промолчать, но невольно кивнул.
– Старичков наших начинает пошатывать в ванной. Полагаю, всех нас это ждет, верно? – Философски настроенная продавщица сунула карточку «Ам экс» в прорезь автомата. – Приехали на праздники помочь родным?
– Знаете, для чего и вправду пригодился бы такой табурет? – сказал Гари. – Чтобы повеситься, вот для чего. Вы так не думаете?
Улыбка на лице девушки увяла.
– Не знаю.
– Легкий, удобный – оттолкнул, и готово.
