Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы
Рассел пообещал.
Назавтра день выдался ветреный и ясный, бодряще свежий, прихотливо переменчивый — то улыбался, то хмурился, — день уже не летний, но еще не осенний, в точности как тот, когда утонула свинья. После обеда миссис Надд и Памела пошли на аукцион. Между ними установилось что-то вроде перемирия, хотя Памела по-прежнему вмешивалась в хозяйство и нетерпеливо ждала часа, когда Уайтбич будет по праву принадлежать ей. Ренди, исполненный самых добрых намерений, стал, однако, подумывать, что жена слишком уж тоща, да и знакома вся наизусть, а желание в нем отнюдь не угасало, и разок-другой он ей изменил. Последовали обвинения, признанье, а там и примиренье, и Памела с удовольствий ем говорила обо всем этом с миссис Надд, стремясь, как она объясняла, узнать «правду» о мужчинах.
Среди дня детей оставили на Ренди, и он повел их на берег. Отец он был любящий, но нетерпеливый, и так бранил Бинкси, что слышно было в доме.
— Я тебе что-то говорю, Бинкси, не потому, что хочу, насладиться звуком своего голоса, я говорю для того, чтобы ты меня слушался.
Как миссис Надд сказала Расселу, в то лето у них не было служанки. Хозяйство вела Эстер. Стоило кому-нибудь намекнуть, что хорошо бы пригласить уборщицу, и она говорила:
— Мы не можем себе этого позволить, да и все равно мне же нечего делать. Я совсем не прочь убирать, только, пожалуйста, помните: не надо натаскивать в гостиную песок.
Муж Эстер провел отпуск в Уайтбиче, но уже давно вернулся на службу.
В тот день мистер Надд сидел на веранде под жарким послеполуденным солнцем, и к нему с письмом в руках подошла Джоун. Она смущенно улыбнулась и забубнила нарочито ровным голосом — эта ее манера всегда раздражала отца.
— Папочка, я решила не ехать завтра с вами. Я решила немного здесь задержаться, — сказала она. — В Нью-Йорке мне делать нечего. Что мне сейчас ехать, правда? Одна я не буду, я написала Элен Паркер, и она приедет и поживет со мной. Вот ее письмо. Она пишет, что с радостью приедет. Я думаю, мы побудем здесь до рождества. За все годы я ни разу не была здесь зимой. Мы с Элен хотим написать книжку для детей. Я напишу, а она проиллюстрирует. Ее брат знаком с одним издателем, и он говорит…
— Джоун, дорогая, нельзя тебе оставаться здесь на зиму, — мягко сказал мистер Надд.
— Нет, можно, папа, можно, — возразила Джоун. — Элен понимает, что комфорта не будет. Я написала ей все как есть. Мы готовы обойтись без удобств. Покупать продукты будем в Мэйкбите. Будем ходить по очереди. Я загодя куплю топливо, и много консервов, и…
— Джоун, дорогая, этот дом не так построен, чтобы в нем жить зимой. Стены тонкие. Воду придется выключить.
— Да бог с ней, с водой… будем брать воду из озера.
— Джоун, дорогая, послушай, — решительно сказал мистер Надд. — Нельзя тебе остаться здесь на зиму. Тебя хватит на какую-нибудь неделю. И мне вовсе не улыбается приезжать за тобой и закрывать дом дважды. — Прежде в голосе его сквозило раздражение, теперь он ласково увещевал: — Ну подумай, дорогая, как это будет — без отопления, без воды, и рядом никого родных.
— Папочка, я хочу остаться! — воскликнула Джоун. — Хочу остаться! Пожалуйста, позволь мне остаться! Я так давно это задумала…
— Это просто смешно, Джоун, — прервал мистер Надд. — Ведь дом летний.
— Папа, но мне ведь так мало надо! — воскликнула Джоун. — Я уже не ребенок. Мне почти сорок. И я никогда ни о чем тебя не просила. Ты всегда был такой строгий. Никогда не давал мне воли.
— Джоун, дорогая, постарайся рассуждать здраво, пожалуйста, постарайся рассуждать мало-мальски здраво, постарайся представить себе…
— Эстер получала все, что хотела. Дважды была в Европе, и, когда училась в колледже, у нее была машина, и меховое манто было.
Джоун вдруг опустилась на колени, потом села на пол. Это было безобразно и делалось нарочно, назло отцу.
— Хочу остаться, хочу остаться, хочу остаться, хочу остаться! выкрикивала она.
— Ты ведешь себя как малый ребенок, Джоун! — прикрикнул отец. Вставай.
— Хочу вести себя как ребенок! — завизжала она. — Хочу вести себя как ребенок, хоть недолго! Да, хочу вести себя как ребенок, хоть недолго, что в этом страшного? Нет у меня больше в жизни никакой радости. Когда мне тошно, я пытаюсь вспомнить время, когда я была счастлива, и уже не могу вспомнить.
— Встань, Джоун. Встань на ноги. Встань как следует.
— Не могу, не могу, не могу, — рыдала она. — Мне больно стоять… у меня болят ноги.
— Джоун, встань. — Он наклонился, нелегко ему, старику, было поднять дочь и поставить на ноги. — Детка моя, бедная моя детка! — сказал он и обнял ее за плечи. — Пойдем в ванную, я тебя умою, бедная ты моя детка.
Она позволила вымыть ей лицо, а потом они выпили и сели играть в шашки.
Рассел пришел в Уайтбич в половине седьмого, и, сидя на веранде, они выпили джину. Спиртное развязало ему язык, и он принялся болтать про то, как воевал, но сегодня здесь царил дух терпимости и всепрощения, и он знал: что бы он в этот вечер ни сделал, все сойдет. После ужина опять расположились на веранде, хотя вечер был прохладный. Закат не окрасил облака. В отраженном свете гора лоснилась, как рулон бархата. Миссис Надд укутала ноги одеялом и любовалась этой картиной. Сколько лет минуло, и лишь это удовольствие оставалось неизменным. Пережиты бум, крах, депрессия, спад, нездоровая атмосфера надвигающейся войны, сама война, бум, инфляция, опять спад, кризис, теперь опять нездоровая атмосфера, но все это никак не повлияло на вид с веранды, ничто не изменилось: ни единый камень, ни единый лист.
— Вы ведь знаете, мне уже тридцать семь, — сказал Ренди. Говорил он многозначительно, словно пронесшиеся над его головой годы — штука необыкновенная, интересная и притом подлая. Он поковырял языком в зубах. Если я в этом году поеду в Кеймбридж, это будет уже пятнадцатая ежегодная встреча нашего курса.
— Подумаешь, — сказала Эстер.
— А ты знаешь, что Титеры купили дом старика Хендерсона? — спросил мистер Надд. — Вот кто нажился на войне. — Он встал, перевернул свой стул вверх дном, постучал кулаком по ножкам. Его сигарета намокла. Когда он снова сел, пепел с сигареты упал на рубашку.
— Я выгляжу на свои тридцать семь? — спросил Ренди.
— А знаешь, ты сегодня упомянул про свои тридцать семь уже восемь раз, — сказала Эстер. — Я считала.
— Сколько стоит билет на самолет в Европу? — спросил мистер Надд.
Разговор перекидывался от стоимости океанского плавания до рассуждений о том, когда приятней приехать в незнакомый город — утром или вечером. Потом вспоминали чудные имена гостей Уайтбича: среди них были мистер и миссис Перец, мистер и миссис Нуишторм, мистер и миссис Плод, Чистопороден, Лужас и еще Лук.
В эту осеннюю пору день угас мгновенно. Только что было солнечно — и вот уже темно. Мэйкбит и вся горная цепь наклонились под углом к закатному небу, в первые мгновения казалось невероятным — неужели за этими горами лежит что-то еще, неужели это не край земли. Стена чистого, отливающего медью света словно возникла из бесконечности. Потом загорелись звезды, горы снова стали на свое место, призрак бездны исчез. Миссис Надд огляделась по сторонам, и ей показалось — и час этот, и все окрест исполнены значения. Это не подделка, подумала она, и не в обычае дело это единственный на свете уголок земли, единственный, неповторимый воздух, им мои дети отдали все, что было в них лучшего. Но сознание, что никто из ее детей не преуспел в жизни, заставило ее вновь сгорбиться в кресле. Она смигнула выступившие на глазах слезы. Что такое заключалось в лете, что делало его островом в жизни, думала она, и отчего так мал был этот остров? В чем они ошибались? Что делали не так? Они любили ближних своих, были умеренны, ставили честь превыше корысти. Отчего же тогда они лишились способности соображать и действовать в этом мире, лишились воли, силы? Отчего эти хорошие и милые люди, окружающие ее, кажутся персонажами некой трагедии?
— Помните тот день, когда свинья упала в колодец? — спросила она. Сейчас небо было бесцветное. У подножия черных гор по мертвенно-серому озеру ходили волны. — Ты как раз играл тогда с Эстер в теннис, да, Рассел? Эстер в то лето увлекалась теннисом. Ты ведь выиграл эту свинью на ярмарке, Ренди? Выиграл в каком-то аттракционе, где бросают в мишень бейсбольные мячи. Ты всегда был такой прекрасный спортсмен.
Все учтиво ждали своей очереди. Вспоминали утонувшую свинью, моторную лодку, налетевшую на Скалу чаек, вывешенный в окне корсет тети Марты, пожар в облаках и неистовый северо-западный ветер. Не могли удержаться от смеха, вспоминая, как Нора упала с лестницы. Вмешалась Намела и напомнила, как они объявили о своей помолвке. Потом вспомнили, как мисс Кулидж поднялась к себе в комнату и вернулась с папкой, набитой нотами, стала у двери, чтобы лучше видеть, и исполнила обычный репертуар сельской протестантской церкви. Пела она больше часу. Нельзя же было ее остановить. Во время исполнения Эстер и Рассел ушли с веранды и отправились в поле хоронить утонувшую свинью. Было свежо. Рассел рыл могилу, а Эстер держала фонарь. Тогда они и решили, что, даже, если влюбятся друг в друга, все равно им не пожениться — ведь он нипочем не расстанется с Мэйкбитом, а она нипочем не станет тут жить. Они снова поднялись на веранду, когда мисс Кулидж уже кончала петь, потом Рассел ушел, а все остальные отправились спать.
