Абсолютно ненормально - Стивен Лора

Порой Аджита не тот человек, с которым хочется обсудить щекотливый вопрос. Она мастерски умеет манипулировать и подстраивать невероятно неловкие ситуации и разговоры, что довольно интересно, когда на крючке ее проницательности кто-то другой. Но не так забавно, когда пешкой на ее шахматном поле душевных терзаний становишься ты.

Она свернулась в кресле, как самодовольный питон, из-за чего мне приходится сесть рядом с Дэнни на двухместный диван. Кресло-мешок куда-то испарилось. Бьюсь об заклад, она заплатила десять баксов Праджешу, чтобы он утащил его в свою комнату и навонял, сидя на нем, тем самым делая его непригодным для нашей встречи. Но я это ей припомню, и если она и вправду окажется «розовой», то ни капли не посочувствую ей.

Первый признак того, что Дэнни ОБО ВСЕМ знает: он не поднимает головы, когда я «случайно» спотыкаюсь на последних трех ступенях. Аджита фыркает, как дикий кабан. Но Дэнни сидит так, словно палку проглотил. Я опускаюсь на диван рядом с ним.

– Что с вами, ребята? – спрашиваю я с такой улыбкой, которой позавидовала бы миссис Веселье с Национальной недели веселья, и пододвигаю к себе горстку начос.

Они едва к ним притронулись, что является еще одним признаком того, что у меня не разыгралось воображение и здесь действительно повисла «атмосфера».

Аджита выразительно смотрит на меня, но без ее умелого дозирования физического насилия мне трудно расшифровать ее взгляд. Наверное: «Будь осторожна, он злится». Но это лишь бесит меня, поскольку у него нет никаких, даже воображаемых, прав на мою вагину. Так с какой кстати я должна чувствовать себя дерьмом за то, что иду на поводу у упомянутой вагины?

Поэтому я использую свой фирменный крученый прием от Иззи О’Нилл:

– Как поживает Мишель Обама-младшая? – ухмыляясь и пихая его локтем, как в старые добрые времена, спрашиваю я.

Мне кажется, что я выбрала отличную тактику, указав на его поведение, а не на собственное, пока не слышу бормотание:

– А как поживают Вон, Карсон и остальная часть баскетбольной команды?

Я вздрагиваю.

– Я буду наверху, – говорит Аджита, что удивляет меня, потому что она живет ради таких, невероятно неловких, ситуаций.

Но больше всего меня огорчает, что она забирает начос с собой, и я до глубины души жалею об этой потере.

Сверху доносится щелчок закрывшейся двери, и я начинаю ухмыляться, хоть и ненавижу себя за это. Не знаю почему. Иногда мне кажется, что наши тела справляются с сильным напряжением посредством неконтролируемого смеха. Как на уроках, когда учитель говорит тебе перестать хихикать, но от этого смех вырывается еще сильнее, и тебя выгоняют из класса, чтобы ты успокоилась. А как только тебе это удается и ты возвращаешься, тебя вновь накрывает истерика. Да, я об этом.

– Это не смешно, Иззи, – возмущается Дэнни.

В углу бесшумно работает телевизор, освещая пурпурный бархат на бильярдном столе, на котором оставлены шары от недоигранной партии.

– Почему? – спрашиваю я, искренне желая узнать ответ.

– Ты действительно хочешь, чтобы у тебя была такая репутация? – его голос холоднее, чем климат на Северном полюсе до глобального потепления.

И внезапно – мне уже не смешно. Решив придерживаться наступательной тактики, которую я эффективно использовала до этого, повторяю:

– Что с тобой?

– Я забочусь о тебе, Иззи. Мне не нравится, что ты выставляешь себя идиоткой.

Он теребит свои украшения: кожаные часы из какого-то винтажного магазина в центре, акулий зуб на шнурке, как у серферов, совершенно не подходящий ему, и браслет с летнего фестиваля, на котором стерлись все буквы и который теперь выглядит как пластиковое кольцо.

– Я просто хорошо проводила время, Дэнни. Не понимаю, как это делает меня идиоткой. Разве кто-то осудил бы парня за то, что он переспал с двумя девушками за одну ночь?

Теперь уже он ошеломленно смотрит на меня.

– Ты переспала с обоими? Я думал, что с Воном ты просто целовалась! Иисус, Иззи. Что с тобой?

Меня охватывает злость, но я отчаянно пытаюсь проглотить ее, чтобы не вбивать клин между нами.

– Со мной все в порядке, черт тебя побери.

Ой, я не хотела его проклинать.

– Они же просто используют тебя.

Он выглядит таким грустным, что я чувствую себя виноватой, хотя, по-моему, нелогично и бесполезно сожалеть о случившемся. Вообще-то, я ни о чем и не жалею. Просто мне не хочется причинять ему еще больше боли.

– Что с этого? – более спокойным голосом спрашиваю я. – Я тоже использую их, Дэнни. И не собираюсь выходить за кого-либо из них замуж. Я молода. Мне разрешено веселиться.

Он вздыхает, все еще уставившись на свой потертый браслет с фестиваля. А затем подталкивает очки на носу.

– Не лучше ли спать с тем, кто действительно заботится о тебе? Кто захочет общаться с тобой и на следующий день? Кому нравится не только твое тело, но и ты сама?

Я покусываю губу, которая потрескалась от чудовищного похмельного обезвоживания.

– И кто же это, Дэнни?

Наконец он встречается со мной взглядом, и в его глазах я вижу ответ. Молчание окутывает нас, как ядовитый газ.

Дыхание учащается. Когда мне стало тяжело дышать? Воздух искрится.

– Ох. Прости, – наконец выговариваю я.

А затем наклоняюсь, чтобы обнять его – а что вы делаете, когда вашему лучшему другу грустно? И он обнимает меня так нежно и ласково, что «атмосфера» становится еще более напряженной. Его сердце бьется у моего плеча, и он невероятно теплый, в отличие от большинства худых людей. Что-то щекочет мне шею, и сначала я думаю, что это волосы, но это его спокойное дыхание, отчего у меня в груди тоже зарождается волнение.

Что происходит? Бэтти убедила меня, что я не хочу этого, а сейчас предательское тело утверждает обратное. Но я не могу. Нет-нет. Чувак влюблен в меня! Я не могу себя так вести! Остановись, Иззи. Стоп!

Нет! Но теперь я, кажется, прижалась лицом к его шее – и ох, он так хорошо пахнет: дело не в одеколоне, а в запахе чистоты, просто он, ну, знаешь, пользуется действительно хорошим мылом, вероятно, украденным из роскошного отеля… Но КАКОГО ЧЕРТА, ЭТО ЖЕ ДЭННИ! Помнишь Дэнни? Он видел твои слезы и сопли, когда ты сломала запястье, играя в классики на школьном дворе, как ты выставила себя полной дурой, пародируя Кевина Спейси, и как в одиночку съела огромную порцию в ресторане TGI Friday’s, и…

Подождите, почему, вообще, я думала, что это плохо? Разве не здорово, что он, зная это, все еще хочет поцеловать меня? О! Теперь я поняла, к чему он клонит. Все ощущается острее и так прекрасно, будто я очутилась дома. И даже если голос в глубине души настойчиво повторяет, что я этого не хочу, он становится все тише и тише. Поэтому, когда Дэнни отстраняется всего на несколько сантиметров, а наши губы почти соприкасаются, я ничего не делаю, чтобы помешать ему. Затем его губы прижимаются к моим, и мое тело охватывает дрожь, а потом…

Потом мы целуемся, и это совсем не ужасно, и все, что, мне казалось, я знаю, разлетается вдребезги.

Заметили, что меня затянуло в круговорот мыслей: «Это неправильно, нет правильно, нет неправильно, но разве это не прекрасно»? Не помню, чтобы я когда-либо так много думала во время поцелуев, а я много целовалась и много думала, просто никогда не делала это одновременно.

Дэнни неплохо целуется. Лучше, чем Карсон, но хуже, чем Вон. Думаешь, это жестоко? Думаешь, не стоит устраивать соревнование между парнями, как в какой-нибудь лиге поцелуев? О-о-о, а может, организовать анонимное онлайн-голосование, где учащиеся смогут отметить свои лучшие и худшие поцелуи, и настроить его так, чтобы результаты видела только я? И тогда в следующий раз я с умом подойду к выбору, и никто при этом не пострадает.

Он переплюнет даже «Фейсбук». Возможно, стоит продать эту идею Марку Цукербергу, чтобы не пришлось заниматься разработкой, или дизайном, или поддержкой сайта. Уверена, у него есть люди, которые справятся с этим. Или, может…

Христос на велосипеде, О’Нилл. ХВАТИТ. ДУМАТЬ.