Тони Парсонс - Моя любимая жена
Они познакомились и подружились в школе-интернате. Заведение это располагалось в мрачном, готического вида здании, похожем на волшебный замок. Его окружали лесистые холмы графства Бакингемшир, также добавлявшие в их существование толику сказочности. Когда дружба Бекки с Элис только начиналась, они одинаково одевались, носили одинаковые прически и обе мечтали стать журналистками. Им было приятно, когда сверстницы и учителя называли их сестрами-близнецами. Однако уже тогда за внешним сходством проступали кое-какие противоречия.
Несмотря на вроде бы приличные заработки отца, Бекка не смогла бы учиться в этом привилегированном интернате без специальной государственной дотации. А семья Элис владела сетью ресторанов в самых бойких местах Сингапура, и девочка относилась к деньгам с легкой небрежностью, какая бывает у тех, кто с ранних лет привыкает тратить незаработанные деньги.
В ту пору Бекка не особо задумывалась о финансовом неравенстве. Она с благодарностью принимала щедрость Элис, точнее, родителей ее подруги: веселые прогулки по магазинам Гонконга, где Элис творила чудеса с помощью кредитной карточки, полеты первым классом в Сингапур во время долгих летних каникул. Элис фамильярно называла этот город Синджи, и к своим двенадцати годам Бекка тоже привыкла так его называть.
«А не прошвырнуться ли нам в Синджи, Бекки?» — обычно спрашивала Элис, и они весело хохотали.
Когда Бекка узнала, что Элис сейчас тоже в Шанхае и работает независимой журналисткой, она обрадовалась, как девчонка.
Элис приехала к ним вечером, в то время, когда Бекка обычно купала и укладывала спать Холли. Они обнялись, и пятнадцати лет как не бывало.
Они вместе выкупали Холли, с первых же минут очарованную «тетей Элис». Та наговорила ей кучу комплиментов. Бекка чувствовала, что это не просто вежливая болтовня, и радовалась возобновлению их дружбы. Более того, сейчас, когда у нее появились тылы — семья, прекрасная квартира и такие же прекрасные перспективы на будущее, — Бекка держалась увереннее. Пусть с запозданием, но она тоже входит в мир, в котором Элис жила с рождения.
Уложив Холли, они перешли на кухню. Элис встала у окна, разглядывая двор. Бекка извлекла из холодильника бутылку вина, взяла пару бокалов и присоединилась к своей вновь обретенной подруге.
— Так ты забросила журналистику? — небрежным тоном спросила Элис.
Вопрос как вопрос. Бекка и сама не понимала, почему он ее задел.
— Пришлось. Сейчас я, в основном, занимаюсь Холли.
Бекка начала рассказывать о том, как у дочери вдруг обнаружили астму. Элис сочувственно кивала, однако Бекка быстро прекратила рассказ и стала разливать вино. Ей вдруг показалось, что она оправдывается. С какой стати?
— Мне и дома дел хватает, — промолвила Бекка и вновь одернула себя: «Ты еще извиняться начни за то, что оставила работу!»
Она решила переменить тему.
— А что тебя привело в Шанхай? Я думала, ты выберешь Гонконг или тот же Синджи.
Элис поморщилась, и Бекка сразу увидела в ней ту девчонку, какой Элис была в свои одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет… Избалованная, щедрая. Тогда Бекке казалось, что Элис просто невозможно не любить.
— Это только название красивое: независимая журналистка, — вздохнула Элис.
Они чокнулись, пожелав друг друга здоровья.
— Независимая ты или нет, но изволь выдавать то, чего жаждет публика. А она нынче жаждет рассказов о «китайской мечте» и «китайском чуде». Разверни любую газету. «Китай преобразует мир». «Три миллиарда новых капиталистов». «Великий Китай охвачен золотой лихорадкой». Меня тошнит от одних только заголовков. — Элис повернулась к окну. — Западные издания требуют сказок о чудесах. По-моему, больше всего они страшатся, что массовый читатель вдруг узнает, что в Шанхае далеко не все попивают банановый дайкири в дорогущих ресторанах Бунда.
— Ты о чем? — спросила Бекка, уловив раздраженные нотки в голосе Элис.
Боже, неужели и она станет говорить о проблемах? А Бекке так хотелось сидеть потягивать вино и просто говорить. Ну почему в свои одиннадцать они находили столько тем для разговоров?
— Я о главной причине роста китайской экономики. Она растет потому, что иностранные идиоты хотят вкладывать в нее свои капиталы, — отрезала Элис.
Бекка вспомнила, как в детстве ее подруга ненавидела копуш и тупиц, которым нужно по двадцать раз объяснять простейшие вещи. Некоторые девчонки в интернате даже побаивались Элис.
— Любая западная промышленная или финансовая шишка больше всего боится «проморгать Китай». Как же, удар по репутации! Я уже слышать не могу все это блеяние о «китайском экономическом чуде». Какое, к чертям, чудо, если полмиллиарда китайцев живут на жалкие гроши? Меньше доллара в день! Этого никто не желает замечать, зато во все глотки орут, что к середине века объем китайской экономики превзойдет американскую. А почему превзойдет? Да все из-за тех же пятисот миллионов, которые и тогда будут получать меньше доллара в день… Так что чудо-то вонючее, и весьма.
Элис глотнула из бокала.
— Приятное вино, — сказала она.
— Но ведь в Китае достаточно людей, сумевших вырваться из нищеты, — осторожно возразила Бекка. — И их число неуклонно растет. Начальник Билла постоянно говорит об этом. Динамически меняющийся социальный статус — вот как он это называет.
— Верно. В Китае есть богатые люди, — согласилась Элис. — Несколько миллионов. По сравнению с нищей массой — капелька в море. Китайцы заслуживают не показного, а реального изобилия. Им нужна чистая вода, доступное жилье вместо пустующих небоскребов, власть закона, а не взяток. Им нужна по-настоящему свободная пресса, а не эта широковещательная коммунистическая пародия. Им нужно образование. А прежде всего — настоящая, не показная демократия. Балахоны с эмблемой «Prada» и наспех сляпанные местные «ауди» — это не демократия и не изобилие.
— Я думала, что наша шанхайская жизнь будет похожа на Гонконг, — призналась Бекка. — Точнее, на знакомый нам с тобой Гонконг. Помнишь? Путешествия на острова, уик-энды на чьей-нибудь яхте. Воскресные обеды в каком-нибудь уединенном ресторане.
— Идиллическая картинка, — рассмеялась Элис.
— Но ведь у нас с тобой когда-то было именно так, — упрямо стояла на своем Бекка.
— Здесь не Гонконг, — сказала Элис, перестав улыбаться. — Шанхай всегда был частью континентального Китая. Только не напоминай мне, что кто-то называл Шанхай «Парижем Востока». Придумать красивый эпитет легче, чем построить красивую жизнь. Гонконг для англичан был их владением. А Шанхай они так и не сумели сделать своим.
