Илья Стогов - Мачо не плачут
— Да погоди ты... Захлебнусь!
Шумела вода. Как хлопнула деревянная дверь, я не расслышал. Феликс облокотился рукой о стену и икнул. Из-под мокрых черных волос торчали глаза, а сразу за ними начинался скрюченный рот. Все целиком лицо было похоже на тонированное стекло автомобиля. Другой рукой он придерживал себя за пах.
— Ты долго?
— Чего ты хотел?
— Угадай.
— А меня обязательно прерывать?
— Ну, ты хоть долго?
Дверь открылась еще раз, и в душевую вошел Сологуб. Интересно, они все на самом деле считают, что эрекция — это что-то похожее на дрессированных кремлевских часовых?
— Феликс, пойдем! Не мешай!
— Погоди, я хочу посмотреть!
— Скажи ему!
— Я тихонечко. Мешать не буду.
— Можно я побуду один, а?
— А чего такого?
— Феликс, выйди, пожалуйста. Я не хочу. Я, понимаешь?
— Ничего-ничего! Давайте, парни, отдерем эту падлу как следует!
— Насмотрелся мультиков про Бивиса и Батхеда?
— А чего такого-то? Слышь, падла, поворачивайся!
— Прекрати. И вообще, отстань от девушки.
— Какая она девушка?! Заплатили ей? Пусть поворачивается!
— Феликс, я тебя прошу!
— Любишь, когда тебя в задницу дерут, а? Лю-убишь, сука!
— Мне больно! Слышь! Что ты делаешь?
— Ну-ка, давай!
— Феликс, хватит! Только проблем в бане нам не хватало!
— Какие проблемы? Пусть эта сучка отрабатывает! Давай-давай, коза, бля! Задницей поворачивайся!
За Сологубом хлопнула дверь. Проститутка покосилась в мою сторону и вздохнула. На ее бледной коже ладони Феликса казались очень загорелыми. Позавчера он рассказывал, что нынешним летом отдыхал с женой где-то на море.
— Совсем охуела? Учти, если мне не понравится, то я...
Я вышел в раздевалку. Там было холоднее, чем в душевой. Держать сигарету мокрыми пальцами было неудобно. Ногти казались неправдоподобно розовыми.
— Успел? Хоть чего-нибудь?
— Успеешь с этим Феликсом!
— Да-а. И с Дженнет этой... тоже неловко вышло.
— Водка еще осталась?
Губы тоже были мокрыми. Я совсем не чувствовал вкус дыма. Зато чувствовал вкус голода. При каждом резком движении в глазах что-то скакало. По краям изображение теряло четкость и расплывалось. Хоть помылся, и то хорошо.
— А мне она понравилась. Такая нежная.
— Нежная?
— Сделала — как родному.
— Хорошо тебе.
Окно в раздевалке было выложено плитками толстого непрозрачного стекла. Снаружи понемногу светлело. Сологуб что-то говорил и ерзал в кресле.
— Что-то долго они. Сходи посмотри, а?
В школе по анатомии я имел твердую четверку. Но как он умудрился таким образом скрутить ей ноги, так и не понял. На спине у Феликса было несколько противных складок. Заканчивалась спина неожиданно впалыми ягодицами. Тоненькие женские руки упирались в скользкие стены. Все вместе напоминало работающий бульдозер или, например, схватку единорога с канализационной трубой. Из-под покатого мужского плеча торчала сморщенная проституткина мордочка. Она кривилась от боли и издавала положенные всхлипы.
Говорят, до революции, падшие женщины ловили богатеньких господ на фразу: «Я — Незнако-умка. Не желаете ознако-умиться?» Принято считать, что проститутки это по-своему красиво. Но пробовали ли покупать проститутку лично вы?
В Петербурге Квартал Красных Фонарей расположен на нескольких проспектах вокруг Московского вокзала. У Площади Восстания улицы темны и пустынны. Ближе к Александро-Невской Лавре становится посветлее. Вывески модных бутиков придают району европейский вид. В 24-часовых магазинах здесь продается до двух дюжин разновидностей презервативов.
Как и все женщины, вынужденные проводить много времени вместе, проститутки сбиваются в кучки, ставят на место зарвавшихся нахалок и улыбаются подругам. То, что фонари на этих улицах редкость, на руку дебелым, сальноволосым и прыщавым продавщицам розничной любви. Найти покупателя удается не каждую ночь. Девушки толкутся у обочин, болтают с продавщицами ларьков, обсуждают учебу, куда сходили вчера и что за юбку сшила Светка.
Уровень образования категорически упал. Блока больше никто не читает. Подойдите к девушкам, и они, как продавщицы капусты, в лоб назовут вам цену. И, поверьте, нет ничего интересного в сексе, который вы за эту цену приобретете. Дамы закомплексованы, истеричны, почти не двигаются и называют то, что делают, дурацким словом «работа». Трусы они натягивают таким же суетливым движением, как та мясистая десятиклассница, которая когда-то лишила меня невинности. Никогда не возникало у меня желания полностью с ними расплатиться.
* * *
Когда мы вышли на улицу, дождь все еще шел. По грязным рекламным щитам текла мутная вода. Феликс мотнул головой и спросил, сколько времени. Пожалуй, он дойдет до работы. Ехать домой смысла нет.
— Зря. Шел бы отсыпаться.
Феликс молча развернулся и убрел за угол. Улица напоминала черно-белую фотографию. Сологуб долго шарил по карманам. На такси не хватало. Я тоже пошарил. Интересно, что я надеялся отыскать? Мы зашагали к метро. Голова немного болела.
— Завтра в Смольный пойдешь?
— Пока не знаю.
— Я-то пойду. Мне нужно. Кандидаты эти... заебали.
У женщины, сидевшей в будке возле эскалатора, была красная форменная шапочка и красные глаза. Есть хотелось так, что казалось, меня сейчас вырвет. Как ни странно, какие-то люди уже поднимались по эскалатору вверх.
— Хорошая проститутка.
— Да-а.
— Зря Феликс с ней так. Какая бы ни была, все-таки девушка.
— Да-а.
В вагоне было совсем мало народу. Мужчина уже в пальто, пара девушек. Одна внимательно читала толстую книгу. На обложке читалось «Русско-японский словарь». Несколько человек, мотая головами, спали. Как обычно с утра, было чувство, что произошла катастрофа, а ты о ней забыл.
Поезд двигался рывками, а потом и вообще встал. Где-то ниже диафрагмы во мне лежал протухший булыжник. Я смотрел на свое отражение в стекле напротив. Если подойти поближе, то будет заметно, какие желтые у меня белки глаз. Это от плохого питания. Китайская лапша быстрого приготовления, булка, чипсы, бесконечные пельмени, снова булка. Чистая питательность, еда бедных — как сухие корма для собак. От таких кормов уже через полгода псы мочатся кровью. Потом у них отнимаются задние ноги. Через год мертвую собаку зарывают в землю.
Пахло мокрой одеждой. С обуви на пол стекала вода. Ботинки были похожи на переваренные пельмени. Помню, в детстве я терпеть не мог гречневую кашу с молоком. В детском саду меня как-то даже вырвало от одного ее вида.
Мы молчали. Поезд не двигался. Потом в вагоне неожиданно погас свет.
— Оп-па!
