Дмитрий Глуховский - Рассказы о Родине
— Сейчас пора бы сбалансировать либеральную истерику, — подсказал Богову Внутренний Голос.
— За всю историю наблюдений в последние десять лет такого не было! — встрял Богов.
Но инициативу перехватил Жириновский — наверное, у него имелся собственный Внутренний Голос, и он тоже призывал к действию.
— Да что вы нас пугаете?! Что вы народ пугаете? Нас не запугать! У нас пенсии во как растут! У нас военные квартиры получают! У нас медицина! У нас космос! Балет! Нанотехнологии! Мы народ, победивший фашизм! — удар за ударом уминая нос Немцова, перешел в решающее наступление Владимир Вольфович.
— Но почему…
— Брейк! И у нас вопрос участникам схватки от одного из судей! — Богов знал, что слишком быстрое поражение обернется низким рейтингом. — Слово поэту Игорю Перепелкину.
Перепелкин, худой и сломленный, скверно одетый, с эполетами из перхоти на костлявых плечах, поднялся со своего места. Обычно он был подавлен, выглядел как алкоголик и сильно заикался, поэтому его часто звали защищать либеральные ценности в политические ток-шоу.
Но сейчас Перепелкин держался непривычно уверенно и почти не горбился. Богов насторожился, опасаясь провокации.
— А… А… Ска-а-… Ска-а-жите. А если ветер во… вообще сти… стихнет? — с искренним интересом спросил он.
— Так… Готовимся уводить студию… На резерве две серии «Ментовских войн»… - окреп и стал раздавать приказы Внутренний Голос.
Понимая, что вот-вот случится непоправимое, Богов, не прислушиваясь к нему больше, сам перешел в наступление.
— Да что вы говорите такое? Ветер в нашей стране дул всегда!
— Еще до Петра Великого, до Ивана Грозного, со времен основания государства Российского деньги тут делались из воздуха! — поддержал его Жириновский. — Говорить, что ветер однажды иссякнет, может только вредитель! Только трус! — он разбежался, оттолкнулся от ограждения и с лету заехал Немцову локтем в лицо.
— Погодите с сериалом, — смилостивился Внутренний Голос.
— Воздуху, как основе благосостояния нашего государства и нашего народа нет замены! — Богов, увлекшись, сам перелез за ограждение, и побежал к сжавшемуся Немцову.
— А я-то что? Я ничего и не говорил… — тот прятал голову в руках, пытаясь защитить от ударов лицо.
— Ветер дул, ветер дует, ветер будет дуть всегда! — Жириновский сел на Немцова сверху и принялся топить его в грязи. — А такие наймиты, такие враги народа как вы просто мутят воду, потому что надеются однажды сами оседлать наши воздушные шары…
— По итогам зрительского голосования победил Владимир Вольфович Жириновский! — Богов схватил Жириновского за пятерню со сбитыми в кровь костяшками. — Борису Немцову засчитывается поражение! — он пнул ойкнувшего политика.
— Еще поживешь, — шепнул ему Внутренний Голос.
— Спасибо вам! — крикнул Богов. — Спасибо всем, кто смотрел эту передачу! Воздуха хватит на всех! Дышите глубже!
— Всем спасибо! — прогундосил на всю студию режиссер. — Эфир окончен.
Богов, изможденный, но абсолютно счастливый, присел на краешек ринга и закурил. Подошел Иванов, ласково потрепал его по загривку.
— Двенадцать с половиной процентов. Доля тридцать. Пятьдесят тысяч звонков в Доминиканскую республику, твой интерес учтен.
Богов устало улыбнулся, развел руками.
— Слышь, Владимир Петрович, че-то он не дышит, — рабочий попинал лежащего лицом в грязи Немцова.
— Черт, увлеклись… — Богов почесал в затылке. — Но зато какие цифры… — он зажмурился и затянулся глубоко, как после оргазма.
* * *«Прослушайте прогноз погоды на завтра, 1 июня 2008 года. В Москве будет солнечно, температура — днем плюс двадцать, ночью плюс пятнадцать градусов. На всей территории России завтра будет дуть сильный западный ветер. Ветер будет дуть и всю неделю…»
— Ветер теперь будет дуть всегда, — подмигнул себе в зеркало заднего вида Богов и переключил радио на музыку.
Благое дело
— Ничтожество! — взвизгнула Наташка.
Антон машинально пригнулся. После трех сорокапятидневных командировок в Чечню опасность он чувствовал спиной: тело реагировало независимо от сознания, с солидным опережением.
Граненый стакан ударил в стену прямо над его головой, взорвался стеклянной крошкой, хлестнул Антона по щекам и градом осыпался на пол. Антон разогнулся, стряхнул стекло с лаконичного мужского бутерброда — докторская на бородинском — и непоколебимо харкнул.
— Ничего, ничего ты не можешь! — вопила она.
От Наташкиного фальцета выла тихонечко пыльная посуда в серванте, согласно покачивала головой фарфоровая собачка на полке в коридоре и ползли вниз по холодильнику неказистые магниты с названиями городов: «Сухуми», «Кисловодск», и даже самодельный «Грозный».
Когда у Наташки перехватывало дыхание, и она с хрипом набиралась воздуху на следующий заход, паузу заполнял вкрадчивый бубнеж занявшего господствующую высоту кухонного телевизора. На заросшем жиром экране мелькали откормленные лица; кажется, шла вечерняя аналитическая программа.
Двести сорок миллиардов, подумал Антон. Двести. Сорок.
В комнате проснулся и заревел Сашка. Жалко пацана. Пойти, что ли, уложить его?
Антон встал с колченогого табурета, но сразу оказался перед шкафчиком с посудой. Кухня — ничего лишнего. Шесть квадратных метров. Плюнул на экранных политиков — и попал, щелкнул кнопкой и уткнулся в нержавеющего артиста Каневского. Антон кивнул Каневскому как старому другу. Открыл шкаф, достал новый стакан, сел, налил. Закрыл глаза.
— Что же ты тогда работу такую себе выбрал, мать твою?! Ведь семнадцать тысяч рублей! Я даже школьным подругам признаться не могу!
Антон нащупал на клетчатой скатерти, сплошь покрытой колото-резаными, свой законный бутерброд и откусил. Колбаса, теплая, подозрительно упругая, жевалась нехотя. Антону на миг показалось, что это Наташкин язык у него во рту, что она его целует. С голодухи чего не покажется… Все последние месяцы в постели она от него отворачивалась. Воспитывала. Наказывала за медленный карьерный рост.
Тем временем в ящике вертелся артист Каневский, эксгумирующий преступников советских времен и, заодно, — собственную, той же поры, славу.
— В те времена коррупция казалась делом неслыханным, — гнул свое Каневский. — Именно поэтому расследование получило такой резонанс. Следствие вели…
Он замолчал, сквозь жир на экране пристально вглядываясь в кухонную мизансцену. Антон вздохнул и налил еще. С легендарным майором-знатоком пить было все-таки не так одиноко. Коньяк нахлынул, мутным черноморским прибоем уютно зашумел в голове. Антон зашел в зеленые воды с надувным матрацем, закачался на пенных волнах, задумался.
