Альберто Моравиа - Римлянка
— Вот что значит быть бедняком! — воскликнул он с пафосом.
— Ты обиделся? — наконец решилась спросить я.
— Нет, но я оскорблен, — ответил он, качая головой, — другой на моем месте не просил бы представить его, не говорил бы о помолвке… а поступил бы так, как поступают все.
Я сказала:
— Какое это имеет значение? Я ведь тебя люблю. Этого вполне достаточно.
— Если бы я пришел с кучей денег, — продолжал он, — и даже не заикнулся бы о браке… вот тогда твоя мать с радостью приняла бы меня.
Я не осмелилась спорить, ведь он говорил чистую правду.
— Знаешь, что мы устроим? — начала я. — В ближайшие дни я просто приведу тебя к нам, мама поневоле должна будет познакомиться с тобой, не станет же она отворачиваться от тебя.
В условленный день я ввела Джино в нашу комнату. Мама только что кончила работу и освобождала один конец большого стола для ужина. Я подошла к ней и сказала:
— Мама, это Джино.
Я ожидала какой-нибудь выходки с ее стороны, поэтому на всякий случай предупредила Джино. Но, к величайшему моему удивлению, мама окинула его взглядом с головы до ног и сухо произнесла:
— Очень приятно.
И вышла из комнаты.
— Вот увидишь, все будет хорошо, — сказала я, приблизившись к Джино, и, подставив губы, попросила: — Поцелуй меня.
— Нет, нет, — произнес он шепотом, отталкивая меня. — Твоя мать тогда будет вправе думать обо мне плохо…
Он всегда знал, что надо делать и чего не надо. В глубине души я не могла не признать справедливости его слов. Вошла мама и сказала, не глядя на Джино:
— Откровенно говоря, я приготовила ужин только на двоих… ты меня не предупредила… но сейчас я схожу и…
Ей не удалось договорить. Джино шагнул вперед и перебил ее:
— Ради бога… ведь я пришел сюда не есть, разрешите пригласить вас и Адриану отужинать со мной.
Он держался чинно, как вполне благопристойный человек. Мама не привыкла к такому тону и приглашениям, поэтому с минуту она колебалась, потом, взглянув на меня, сказала:
— Мне все равно, как Адриана.
— Мы можем пойти в ближайшую остерию, — предложила я.
— Как вам будет угодно, — ответил Джино.
Мама сказала, что пойдет переоденется. Мы остались одни. На душе у меня было радостно, мне казалось, что я одержала величайшую победу, тогда как в действительности это была лишь комедия, в которой только одна я не принимала участия. Я подошла к Джино и порывисто поцеловала его, так что он даже не успел оттолкнуть меня. Этим поцелуем я хотела выразить свою радость освобождения от того тревожного состояния, в котором я пребывала много дней, уверенность, что теперь наша свадьба наверняка состоится, и благодарность Джино за то, что он так мило разговаривал с мамой.
У меня не было никаких затаенных мыслей, я вся была как на ладони: я хотела выйти замуж, я любила Джино и маму. Я была искренна, доверчива, беззащитна, какой бывает девушка в восемнадцать лет, когда разочарование еще не затронуло ее душу. Только гораздо позднее я поняла, что такая наивность волнует и нравится очень немногим, а большинству людей она кажется просто смешной и толкает их на подлые поступки.
Мы все трое отправились в остерию, которая находилась недалеко от нашего дома, по ту сторону городской стены. За столом Джино даже не глядел в мою сторону, он направил все свое внимание только на маму с явным намерением завоевать ее симпатию. Его желание понравиться маме казалось мне закономерным, и поэтому я не придавала значения той неприкрытой лести, которую он щедро расточал. Он называл маму «синьора», что было для нее непривычно. Он старался повторять это слово как можно чаще, оно звучало как припев то в начале, то в середине фразы. Как бы невзначай он говорил: «Вы женщина умная и, конечно, поймете…» или «Вы знаете жизнь, поэтому вам не нужно объяснять такие вещи…» И еще более кратко: «С вашим умом…» Джино даже счел нужным сказать маме, что в моем возрасте она была, наверное, красивее меня.
— Откуда ты знаешь? — спросила я, немного обидевшись.
— О, это само собой разумеется… есть вещи, которые понятны и так, — неопределенно ответил он вкрадчивым голосом.
Бедняжка мама только хлопала глазами от такого потока лести, лицо ее стало ласковым, приятным, нежным, она, как я заметила, беззвучно шевелила губами, точно повторяла про себя слащавые комплименты, на которые не скупился Джино. Я уверена, что впервые в жизни ей говорили такие слова, и ее изголодавшееся по ласке сердце никак не могло насытиться. А мне, как я уже сказала, это лицемерие казалось выражением искреннего уважения к маме и внимания ко мне, что явилось новым ярким дополнением ко всем достоинствам Джино.
Между тем за соседний столик уселась компания молодых парней. Один из них был явно навеселе, он уставился на меня и громко произнес по моему адресу довольно неприличный комплимент. Джино услышал эту фразу, тотчас же встал и подошел к молодому человеку:
— А ну-ка, повторите, что вы сейчас сказали!
— А тебе какое дело? — спросил парень, притворяясь совсем пьяным.
— Синьора и синьорина пришли со мной, — повысил голос Джино, — и, пока они со мной, все, что касается их, касается и меня… поняли?
— Понял, успокойся… Ладно, ладно, — ответил тот, оробев.
Все остальные смотрели на Джино с неприязнью, но не осмеливались поддержать дружка. А тот, притворяясь еще более пьяным, чем был на самом деле, наполнил бокал вином и предложил его Джино. Но Джино решительно отказался.
— Не хочешь выпить, тебе не нравится это вино? — заорал пьяный. — Не хочешь, как хочешь… вино — первый сорт… сам выпью.
И он залпом выпил вино. Джино еще раз строго посмотрел на него и вернулся на свое место.
— Невоспитанные люди, — сказал он, садясь на стул и нервно одергивая пиджак.
— Зачем вы разговаривали с ними? — сказала польщенная вниманием мама. — Вы же знаете, что это за сброд…
Но Джино, очевидно, считал, что он еще не до конца показал свою галантность, поэтому ответил:
— Как это зачем? Я стерпел бы, если бы находился здесь с какой-нибудь… надеюсь, вы меня понимаете, синьора, — стерпел бы, говорю я… Но быть в таком месте, в ресторане с синьорой и синьориной… В конце концов этот тип понял, что я шутить не намерен, и, как вы видели, сразу притих.
Это происшествие окончательно покорило маму. А кроме того, Джино уговаривал ее пить вино, которое опьяняло ее не меньше, чем все его комплименты. И как бывает с подвыпившими людьми, она, несмотря на невольную симпатию к Джино, все-таки не сумела скрыть своего огорчения из-за того, что он стал моим женихом. При первом же удобном случае она решила намекнуть ему, что все равно останется при своем мнении.
