Джаннетт Уоллс - Серебряная звезда
– Твой папа был убит, – вздохнула тетя Эл, – потому что защищал честь твоей мамы.
Кларенс поклялся отомстить, продолжила она, но Бакки посадили в тюрьму, а когда он вышел, то уехал из штата прежде, чем кто-либо узнал об этом. Тетя Эл добавила, что она была рада тому, как все это обернулось, но исчезновение Бакки заставило Кларенса еще больше обозлиться на мир.
Она вынула фотографию моего папы из альбома и вложила ее мне в руку.
– Это тебе.
– Я чувствую, как все переменилось, – сказала я Лиз. На обратном пути в «Мэйнфилд» мы толкали руками велосипед, потому что мне хотелось поговорить. – Теперь я знаю, кем был мой папа.
– И теперь ты знаешь, кто ты, – произнесла Лиз. – Ты дочка Чарли Уайетта.
– Да, – сказала я. – У меня глаза папы и волосы папы, и тетя Эл сказала, что во мне есть его искра. Я дочь Чарли Уайетта.
Мы прошли мимо дома, где женщина подметала грязный двор. Утоптанная земля выглядела такой гладкой, будто была покрыта терракотовыми плитками. Женщина, сидевшая под портиком, помахала нам, и я помахала ей в ответ.
– Вот, ты уже приветствуешь людей, которых не знаешь, – сказала Лиз и ухмыльнулась. – Ты становишься местной.
Мы добрались до подножья фабричного холма.
– Я думаю, мне нравится то, как умер мой папа, – заключила я.
– Это все-таки лучше, чем дурацкий несчастный случай на фабрике, – заметила Лиз.
– Как сказала тетя Эл, он защищал мамину честь.
– Он не был простым механиком – хотя в этом нет ничего плохого.
– Я чувствую, что должна о многом расспросить маму, – сказала я. – Какого черта! Когда же она позвонит?
– Позвонит…
Глава 9
Когда мы вернулись домой, дядя Тинсли сидел за столом в столовой и работал со своей генеалогической картой семьи Холлидей.
– Бин, как все прошло?
– Ну, она узнала, как умер ее папа, – сказала Лиз.
– А вы знали?
– Конечно, – ответил дядя. Он указал на имя на карте. – Чарльз Уайетт, 1932–1957.
– Почему же вы мне не рассказали?
– Это было не мое дело, – сказал он. – Но весь Байлер наверняка знал об этом. Месяцами не говорили ни о чем другом. Или даже – годами.
Фабричные рабочие, которые пили пиво в бильярдном зале, всегда отчаянно дрались, бились на ножах, сказал он, и время от времени убивали друг друга. В этом не было ничего удивительного. А вот этот инцидент был особенным, он касался Шарлотты Холлидей, дочери Мерсера Холлидея, человека, на которого работали почти все в городе. Когда Бакки Малленс предстал перед судом, Шарлотта появлялась на людях, и все знали, что она носит ребенка наладчика станков, которого убил Бакки. Это был страшный скандал, и мама с папой ощущали себя униженными. Так же, как и Тинсли с Мартой. Все четверо чувствовали, что имя Холлидеев – имя, стоящее на проклятой фабрике, имя главной улицы города – было запятнано. Мама перестала ходить в клуб садоводов, папа отказался от игры в гольф. Каждый раз, когда дядя Тинсли проходил по городу, сказал он, он знал, что люди у него за спиной судачат о нем.
Мама и папа, продолжил он, не могли показать Шарлотте, что они испытывали. Она приехала домой, когда ее брак рухнул, и ожидала, что тут ее поддержат. В то же время она объявила, что поскольку теперь уже взрослая, то будет делать все, что ей нравится. И в результате опозорила всю семью. Шарлотта, со своей стороны, чувствовала, что семья отказалась от нее, и она возненавидела маму и папу, а также и Тинсли с Мартой.
– Вскоре после того как ты, Бин, родилась, Шарлотта покинула Байлер, поклявшись, что никогда больше сюда не вернется, – сказал дядя Тинсли. – Это был один из тех редких случаев, когда она приняла верное решение.
Ночью я никак не могла уснуть. Лежала, переваривая все, что узнала в этот день о маме и папе. Я всегда хотела узнать больше о своей семье, но оказалась к этому не готова. То, что у меня была своя собственной комната, на самом деле было отвратительно, потому что мне не с кем было поговорить. Я встала и, притащив свою подушку в комнату Лиз, забралась к ней под одеяло. Сестра положила руку мне на плечо.
– Теперь я действительно знаю кое-что о моем папе, – сказала я. – Есть о чем подумать. Может, когда мама появится здесь, ты скажешь ей о том, что хочешь встретиться со своим отцом?
– Нет, – резко бросила Лиз. – После того как он бросил маму и меня, я никогда не буду иметь с ним никаких дел. Никогда. – Она глубоко вздохнула. – Выходит, ты счастливая. Твой папа мертв. А мой сбежал.
Мы немного полежали молча. Я ждала, что Лиз скажет что-нибудь умное. Так по-Лизиному было бы помочь мне осмыслить все, что мы узнали за этот день. Но вместо этого она начала играть в слова, как всегда делала, когда что-то расстраивало ее и ей нужно было все уяснить.
Сестра начала со слова «головешки». Сначала она изменила его на «голова кошки». Потом сказала – «голова в лукошке», затем – «голова в окошке», после – «голова на брошке» и наконец – «голова на ножках».
– И совсем не смешно, – заметила я.
Лиз помолчала минутку и вздохнула:
– Ты права…
Глава 10
На следующее утро я выпалывала сорняки в цветочных клумбах вокруг бассейна, все еще размышляя о том, что я дочь Чарли Уайетта, и о том, как мама, забеременев мною, создала для всех такие проблемы. Дятел стучал по платану, этот звук заставил меня поднять голову, и через прогалину в больших темных кустах я увидела идущего по дороге Джо Уайетта с мешком на плече. Я встала. Заметив меня, Джо направился ко мне так, будто просто вышел пройтись по улице и случайно наткнулся на меня.
– Привет, – сказал он, почти подойдя ко мне.
– Привет, – ответила я.
– Ма сказала, что я должен пойти поздороваться, поскольку мы родственники и все такое прочее.
Я посмотрела на него и поняла, что у него такие же темные глаза, как у моего папы и у меня.
– Вроде бы мы кузены.
– Вроде бы так.
– Извини за то, что назвала тебя вором.
Он опустил глаза, и я увидела усмешку на его лице.
– Бывало, называли и хуже, – сказал он. – Слушай, куз, ты любишь ежевику?
Куз. Мне это понравилось.
– Еще бы.
– Ну так пойдем, наберем себе.
Я побежала в сарай, чтобы найти мешок.
Был конец июня, и влажность продолжала усиливаться. Земля была сырой от дождя, прошедшего ночью. Мы шли по большому лугу, и там, где земля не высохла, приходилось идти по хлюпающей грязи. Кузнечики, бабочки и маленькие птицы легко и быстро порхали прямо перед нами. Мы подошли к ржавой проволочной ограде, отделявшей луг от леса. Поскольку ежевика любит солнце, сказал Джо, то лучше всего ее искать по краям тропинок и там, где лес встречается с полем. Двигаясь вдоль ограды, мы скоро подобрались к огромным колючим кустам ежевики с толстыми, жирными, темными ягодами. Первая ягода, которую я положила в рот, оказалась такой кислой, что я ее выплюнула. Джо объяснил, что надо рвать только те ягоды, к которым едва можно прикоснуться. Та, которую ты сорвала, еще недостаточно созрела для того, чтобы ее можно было есть.
