Рональд Х. Бэлсон - Исчезнувшие близнецы
– Ха! Возить продукты евреям? Разумеется, нет! Он же не хочет, чтобы его расстреляли! Неужели ты думаешь, что евреям доставляют масло и молоко? Это запрещено! Противозаконно. В наше время евреям повезет, если удастся заполучить краюшку хлеба. А мне, жене фермера? Мне тоже не достается молока и масла. Все отбирают нацисты. Ты же из города пришла, неужели не видишь, что происходит?
Я кивнула.
– Вилли доставляет продукты нескольким оставшимся клиентам. Нацисты отбирают девяносто процентов того, что мы производим. Немцы приезжают в своих крытых брезентом грузовиках и обыскивают ферму, словно лисы курятник. Они ничего не покупают, просто отбирают, а потом еще велят Вилли развезти все продукты им по домам. Дома у меня едва ли найдется кусочек масла. Деточка, немцы отобрали большинство предприятий в Хшануве – лесопилку, угольную шахту, электростанцию, булочную и, разумеется, цех. Если твоя мама еще в городе, скорее всего, она именно там. Работает в Цеху.
– В каком цеху? – спросила я.
– В том самом Цеху. На старой швейной фабрике на Речной улице. Сейчас фабрика стала в три раза больше, а рабочих там в десять раз больше, все шьют форму и шинели для немцев. Все еврейки, которые еще остались в городе, трудятся на этой фабрике за гроши. И поляки тоже там, потому что всем нужна работа. Деньги платят в зависимости от выработки. С тех пор как немцы оккупировали город, у нас появилось много рабочих мест. Немцы хвастались, что они обеспечили полную занятость. Смешно! Вилли говорит, что и мне придется выйти на работу, если он потеряет оставшихся клиентов. Но я не стану гнуть спину на немцев. – Она обвела взглядом кладовую, где постелила мне постель. – Раньше я хранила здесь белье. Кладовка небольшая, но тебе подойдет.
Пани Тарновская слабо улыбнулась. Я понимала, что мое присутствие ее стесняет, но она изо всех сил старается сдерживаться. Что ни говори, но эта грубоватая деревенская женщина приютила меня.
– Иногда они наведываются сюда, нацисты, просто чтобы проверить нас. Хотят убедиться, что мы не прячем масло, и это несмотря на то, что мы отдаем все, что у нас есть. – Она поджала губы и вызывающе подбоченилась. – Иногда они и цыплятами не брезгуют. Если немцы придут и увидят тебя, скажешь им, что ты – Лена Тарновская. Они разницы не заметят.
Я сказала, что благодарна ей, но было предельно ясно, что я не только обуза, но и бомба с часовым механизмом для этой семьи. Я решила, как только представится возможность, двигаться дальше – не стоило настаивать на том, чтобы она выполнила свое обещание.
Проснулась я от оживленного разговора между паном и пани Тарновскими, больше похожим на ссору. Несколько раз прозвучало мое имя. Когда я вошла в кухню, они вздрогнули.
– Какие они были, Лена, – спросила Кэтрин, – эти Тарновские?
– Пани Тарновская была крепкой женщиной. Здоровая деревенская баба. Вся жизнь под солнцем и ветром – кожа загрубела и потрескалась. Темные с сединой волосы всегда аккуратно причесаны и частенько украшены цветным бантиком. Она носила домашние мешковатые платья. Пан Тарновский походил на медведя. Широкоплечий, с крупными руками, очень высокий. Ни бороды, ни усов, всегда тщательно выбрит. Они были прекрасной парой. Хорошие люди.
Когда я вошла в кухню, они тут же замолчали и предложили мне стакан молока. Такое поведение было немного странным, ведь все мы понимали, что я – главная тема сегодняшних разговоров. Я выпила молоко – свежее, прямо из-под коровы. Ничего нет вкуснее парного молока.
Лена улыбнулась, глаза ее просияли.
– Я до сих пор люблю молоко. Пью каждый день. Но парное молоко – это совершенно другое. Вы когда-нибудь пробовали свежее молоко на ферме?
Кэтрин покачала головой:
– Как будто пьешь мороженое, только вкуснее. Когда-нибудь попробуйте. Для беременных женщин это очень полезно. – Она кивнула в подтверждение своих слов.
Кэтрин покраснела:
– Как вы догадались, что я беременна?
Лена улыбнулась и пожала плечами:
– Для этого не нужно ничего говорить.
Кэтрин взглянула на свой живот.
Лена засмеялась:
– Не там. Это написано у вас на лице. И на лице вашего мужа.
Кэтрин удивленно вскинула брови:
– Откуда…
– Бабушка всегда говорила, что в нас течет цыганская кровь. – Лена вновь засмеялась.
– Я буду очень признательна, если вы не…
Лена подняла вверх указательный палец:
– Даю слово.
И она продолжила свой рассказ.
– Не считайте меня неблагодарной, – сказала я Тарновским, сидя за столом, – но, наверное, для всех будет лучше, если я вернусь в город. Думаю, мне нужно найти семью. Я уверена, что они там, где и остальные евреи.
Пан Тарновский покачал головой:
– Не делай ошибки, оставайся у нас, здесь тебе ничего не грозит. А в Хшануве евреям небезопасно. Я знаю, что многих заставили переехать в небольшой район, но немцы еще не закрыли этот вопрос. Для них евреи – враги, а мы на войне. Нацисты не позволят им жить самостоятельно, не вмешиваясь в их уклад и не притесняя. У евреев нет защитников в Европе. Они будут жить столько, сколько в них будут нуждаться немцы. А потом умрут. Когда евреи исчезнут, они примутся за католиков-поляков. Немцы говорят о Lebensraum[21]. Они намерены развиваться, очистить Польшу для немцев. Мы же не дети. Я тоже кое-что планирую.
– Тихо, довольно! – оборвала его пани Тарновская. – Не стоит говорить о своих планах. – Она повернулась ко мне. – Ты можешь отправиться с нами, когда придет время. А пока никому ни слова.
Я осталась у Тарновских до конца месяца, помогая им по хозяйству, как могла. Я никогда не жила на ферме, и мое невежество даже в простейших вещах являлось предметом постоянных шуток. Каждый вечер мы ужинали в шесть, а в восемь уже ложились спать. Я знала, что у них есть сын, но дома он не появлялся, и за столом никто о нем не упоминал, и вообще ни слова о сыне сказано не было. И я никогда не поднимала эту тему.
Две недели спустя беспокойство взяло верх, и я сказала Тарновским, что возвращаюсь в Хшанув. Они отговаривали меня, но желание найти свою семью пересиливало здравый смысл. На следующее утро, когда пан Тарновский повез в город молоко, я отправилась с ним. Роковое решение!
На глаза Лены навернулись слезы. Она замолчала и сделала глоток воды. Казалось, она хотела что-то сказать, но передумала и покачала головой.
– Я пока остановлюсь. Мы не могли бы прерваться? Может, встретимся через пару дней?
– Как хотите, – ответила Кэтрин. – Позвоните мне, когда решите продолжить.
Глава седьмая
– На этом вы и закончили? – уточнил Лиам.
Кэтрин кивнула:
– Я сказала, что Лена может продолжить, когда пожелает, не торопиться и рассказывать свою историю столько, сколько заблагорассудится. Воспоминания очень тяжело ей даются.
