Евгений Гришковец - Следы на мне (сборник)
Володя весело и подвижно вёл себя дома и когда заходил к нам. По улице же он ходил очень солидно и медленно. Он работал в организации, которая называлась «Водоканал». Работал каким-то техническим мелким специалистом, но выглядел, когда шёл на работу, как главный инженер, и когда возвращался с работы и был не пьян, тоже смотрелся солидно.
Зимой он ходил в пальто с очень широкими плечами, на шее у него всегда был белоснежный шарф, на голове высокая, как папаха, шапка. Осенью и весной он носил очень объемную куртку, которая на нём смотрелась, как пузырь, или длинный белый плащ, если не было слякотно и грязно. Брюки его всегда были тщательно отутюжены. Обувь Володя носил только на высоком каблуке. Весной и осенью от головных уборов он отказывался, а белый шарф заменял на белое кашне. Летом его часто можно было увидеть в чистеньких джинсах, в светлой рубашке с коротким рукавом, заправленной в джинсы, и при галстуке. В особо жаркие дни ко всему этому могла добавиться кепка-бейсболка синего цвета с надписью «Montana» и орлом. Дома Володя ходил в халате бордового цвета с отливом и опоясанный поясом с кистями. В таком виде он мог зайти к соседям или, если выпивал, а выпивал он частенько, мог отправиться в близлежащий магазинчик. Шёл он при этом, расправив плечи и заложив руки в карманы халата, но не полностью, а только по пальцы. Во всей другой одежде он никогда не ходил руки в брюки. Он ходил немного разведя руки в стороны, как будто мощная мускулатура не давала рукам опуститься и повиснуть вдоль тела.
Когда мы занесли все наши вещи в квартиру и думали, как и куда поставить, хотя бы в общих чертах, Володя топтался в прихожей, покашливал и чего-то явно ждал.
— Жека! — вдруг сказал он. — И что? Так и будем стоять, будто ничего не случилось?
— А что случилось? — удивился я.
— Как что? — вытаращил он на меня свои блестящие глаза, — ты шутишь? Ты чё, как маленький! — он сделал паузу. — Так, понятно! Объясняю! Ты въехал в новую квартиру, так?!
— Так, — ответил я, ещё не понимая, к чему он клонит.
— Это событие? — спросил он и подождал, пока я кивну. — Это не событие, это праздник! Ещё, здесь твои друзья, которые тебе помогали. Это для тебя тоже пустой звук, что ли? А ещё мы только что познакомились и нам долго вместе жить в этом…
— А-а-а! Понятно! — догадался я. — Леночка, придумай чего-нибудь, а я сбегаю…
— Куда ты тут побежишь, — перебил меня Володя, — и чё у тебя Ленка может придумать, когда вы только заехали? Погоди, сейчас сбегаю я.
Он именно что сбегал. При нашем знакомстве он был одет в старые чистенькие джинсы, очень обтягивающие его толстые ножки, и белую маечку, очень обтягивающую его упругий торс. На майке было написано «Биатлон».
Володя вернулся с хлебом, куском колбасы, банкой огурцов, миской квашенной капусты и бутылкой водки.
Если бы я знал тогда, что каждую неделю, обычно в четверг, он будет заходить ко мне с бутылочкой или звать к себе, а чувство благодарности и какого-то долга за его помощь и угощение не дадут мне возможности сказать ему, что я занят, я бы отказался тогда от его содействия и щедрости.
А тогда мы выпили с ним, закусили. Лена нашла какую-то посуду. Мы пили стоя, разложив закуску на двух сдвинутых табуретках. Стол был разобран, а собирать его не было времени. Володя ждать не мог. Водку выпили быстро, моментально, можно сказать. Нас было четверо: Володя, два моих приятеля (третий приятель и Лена отказались выпивать) и я. Водка иссякла. И как только Володя стал рассуждать вслух о том, что нужно бы купить ещё. В общем, как только Володя стал рассуждать о продолжении, явилась Людмила, его жена, и увела безропотного Володю домой.
Людмила, как звали её мы, или Люся, как звал её Володя, была крупная дама, младше Володи лет на десять и сантиметров на пятнадцать выше. У неё был очень большой бюст и почти всегда очень высокая причёска. На её пальцах было много золотых колец разной формы, а на ногтях ярко-красный лак.
Каждый раз, когда Володя приходил ко мне с бутылочкой, он рассказывал мне истории своей жизни. Все эти истории заканчивались монологом о том, как он встретил Люсю, как долго её добивался, как он её любит, как они страдают оттого, что у них нет, и не может быть детей, и какая Люся хорошая хозяйка. Истории жизни были разные, а монолог о Люсе почти всегда одинаковый. Правда, в него добавлялись подробности о том, как много мужиков пытались добиться Люсиного расположения, но он у всех её увёл. В другой раз он мог поведать о том, как много мужиков сейчас за ней волочиться, а её директор просто её преследует и готов оставить семью и бросить всё к её ногам, но Люся любит только его, Володю. Если Володя приходил уже выпивший, то он успевал в монологе о Люсе дойти до того, как он её уважает, носит на руках и пылинки с неё сдувает, хотя очень много женщин помоложе так и жаждут володиных ласк. Если монолог доходил до этой темы, Володя пускал слезу и выпивал, не закусывая. Но в любом случае, в какой-то момент являлась сама Люся и уводила Володю, испепеляя меня гневным взглядом, как собутыльника и совратителя.
Людмила работала где-то на какой-то базе или складе. Дама она была немногословная, суровая и очень властная. Частенько она лежала по больницам. Володя ездил к ней каждый день с гостинцами и цветами. А когда она уезжала в какой-нибудь санаторий, Володя просто не просыхал.
В Володиной квартире всё говорило, или даже кричало, о том, что здесь живёт Володя и никто другой. Там было его усилиями очень чисто и очень красиво на Володин вкус. Вся обстановка у него в доме сообщала и утверждала: «Красиво жить не запретишь!» И Володя многое делал своими руками.
Из его рассказов я узнал, что жизнь его побросала. Что он работал в разных концах страны. Был моряком на Дальнем Востоке, обошёл на сухогрузе почти весь мир. Потом работал на Севере, где, не помню. Где-то ещё он работал, а однажды приехал в родной город повидать родителей, познакомился с Люсей, да так и остался. Он рассказывал, что у него было много женщин, что на Севере его очень ценили, и там квартира у него была, не квартира, а хоромы. Но он пообещал мне как-то, что из этой однокомнатной квартиры, которую он с таким трудом добыл, он сделает настоящий дворец.
— Пока так поживём, — сообщил он мне, когда мы сидели с ним вдвоём у него, в Люсино отсутствие, — но я знаю, что нужно сделать, чтобы было красиво, и чтобы Люся порадовалась. Я сделаю. Погоди! А пока так поживём.
Мы прожили в доме № 13 по улице Свободы чуть больше двух лет, и я не успел увидеть окончательной реализации Володиного замысла. Мы переехали в двухкомнатную квартиру, ближе к центру. Но больше года мы очень ощущали, что Володя слов на ветер не бросает, что он не боится задач любой степени сложности и что доводит начатое до конца.
