Элеонора Долгилевич - Яблоки на асфальте
— К своему заполотновскому на Казармах я тоже привыкла. На высоте, просторно. И деревья, которые мы сажали, получив квартиры двадцать пять лет назад, выросли.
…Вот и стремнина. Прозрачная гладь воды. Ширь… Анна ложится на спину:
— Мне всякий раз кажется, когда доплываю сюда, что я сливаюсь с Волгой…
Пока она венчается с рекой и первозданностью, Волга мягко обволакивает, пеленает меня всю, ласково пригортая к себе, как мама когда-то в детстве. Бережно ласкает, укрывает мою деревянную, уставшую спину, унося хроническую боль всё дальше и дальше от меня. Тревоги и страхи мельчают, как всё, что осталось на берегу. Застывшая душа тает, в мощной пучине становится сильней и устремляется ввысь, к свободе…
— Аня, а твой палец в воде не вдарится в судорогу?
— Его-то в воде и не ощущаю. А ты теперь как себя чувствуешь?
— Я себя — чувствую!
— Тогда айда назад.
Плывём не спеша, почти за течением, сберегая силы. Чайки опускаются низко, даже рядом. Одна резко стрелой бросилась вниз и ущипнула воду, но осталась с пустым клювом. Вот и дно. Мулистое, болотное. И пластиковые бутылки-утопленницы слоем… дышат, жутковато проминаясь телами под ногами.
— Аня, а дно бутылочное, топкое. Отдыхающие постарались с прошлого года.
— Знаю. Дай руку — не могу выпутаться из паутины водорослей.
Наконец-то спасительный песок. Берег. Предлагаю с вопросами:
— Походим? Побегаем?
— Потрусим.
Трусим. Шлёп-скок то по мокрому песку, то по сухому. До поворота Волги. Впереди кусты. Чайки на зелёной мели пасутся и вороны цаплями.
— Волгу жалко. Замусорили. Не чистят.
— С весны вон там, за коленцем, долго стоял высокий гусак с ковшом. Мы всё ждали, что начнут наконец чистить реку. Зря надеялись. Нет гусака.
— А где же он?
— Наверное, и его попилили на металлолом.
Притрусили назад, к камню. Простынка на солнце согрелась. Песок мягко захрустел под ней. Полениться. Полежать, отдавшись нежности утреннего солнца. Глаза закрыть. Послушать шум речной волны. Чаек. Покой и свежесть. Рай здесь — вот он, со мной, а я в раю…
— Народу-то с утра мало.
— Любители нагрянут в самую спеку.
— И талий у них несколько. Аня, а ты в курсе, что означает твоё имя?
— Э-э… что-то связанное с внешностью. Миловидность и грация, кажется.
— А как ты думаешь — мы-ы… ничего?
— Мы — амазонки-водолазки в климаксе. Ну почти.
Похихикав, решили побродить за впечатлениями.
К зелёному, яркому заказничку, купающемуся в воде и солнце, потом назад. Впереди моторка упёрлась носом в песок. Возле сидят двое: один помоложе, второй — человек-живот. Лысый. Ближе. Нет, на затылке дужка седой пенки волос. Рядом пустая бутылка водки. Проходим мимо. И вдруг голос:
— Это бабы.
Голос старшего:
— По-моему, молодые.
Не удержалась:
— Прикройте лысину козырьком — напечёт.
Прикрыл. От голосов отошли.
— Аня, что это за труба в Волгу?
— Источниковая вода. Из того камыша, что на спуске к пляжу.
Возвращаемся, топая по тугому влажному песку отлива ногами-ластами с перламутрами ногтей. Мелкая чистая вода их лижет, они в ответ ей искрятся, кокетливо поблёскивая. Вот и двое из моторки.
Старший. Надо думать, нам:
— А мы выпили. Водку. Всего одну бутылку.
Анна:
— Это заметно.
Который помоложе:
— Что заметно?
Назидаю вслед за подругой:
— Учтите, алкоголь лишь создаёт иллюзорную гармонию между насыщенным внутренним миром человека и скудной действительностью… когда душа просит Абрау-Дюрсо и ананасов, а организм тела — водки и огурца.
Молодой:
— Чё она сказала?
— Я ж тебе говорил — они не наши.
— Почему?
— А они не так говорят.
Аня лукаво глянула на меня, и мы, поспешив, оставили голоса позади. Она с укором:
— Хм… ты им про внутреннюю насыщенность, а у них ещё пиво в воде чмокает-болтается — сейчас насытятся.
— Так многие расправляются со временем. Кунёмся?
Кунулись, близко поплавали. Мальков — раз, два… семь. Вышли из воды, погрелись, потоптались. Тепло. Мягко. С собой всегда приношу кусочек хлеба. Голуби ходят вокруг, тонут лапками в песке, ищут поесть. Посыпала дальше от нас, мелко, чтоб в песок не долбили. Поели.
— Походим ещё?
До моторки не дошли намеренно, повернув назад. Старший сзади:
— Эй, вы куда? Я хочу вас рыбой угостить! — Догоняет: — Вертайтесь к нам. Вы-ы… не думайте… мы не алкоголики. У меня выходной. А какой же русский без водки с пивом! Ёр-ршисто… Хотите пива?
Аня берёт меня за руку:
— Нет. Не употребляем.
— Идёмте, я вам свою рыбу покажу. Серый, скажи, вот же рыба, возле трубы.
— А то.
Анна кривится:
— У меня был рыбный день вчера.
— А у неё — нет. Я рыбу иногда здесь ловлю, немного, удочкой, солю и сушу дома. К пиву. Хочу угостить вас. Ну просто так. Вот она, заходите в воду.
Любопытство берёт верх. Зашли по бёдра. Труба с родником совсем близко. В водорослях лежит тонкая, с волосок, капроновая сетка на метр и шириной в половину. По краям её запутавшиеся серебряные с ладошку-меньше рыбки.
— Выбирайте себе по пяток. На жарёху.
Потянулась к одной, она как забьётся! Другую потрогала. Та тоже жить хочет. Лысик в воде крутит-вертит руками. Анка уже вытащила две. Стою и жалею рыбу. Холодно. Очень.
— Нет! Вода ледяная, я выхожу.
— Куда вы? Ей уже есть, сейчас и вам…
— Да я вегетарианка. И вообще — кожу даже не ношу!
— Чё? Кожа? Кожа у вас — ни у кого здесь такой нет. Где вы загорали, на море? Здесь так не загоришь.
Анна круглит янтарём глаз на меня и подмигивает. Он даёт кулёк с рыбой ей:
— Десять штук. Как раз.
— Спасибо.
Мы уходим. Аня:
— Ну, что будем делать?
— Делать ноги. А то придётся отрабатывать.
— Как?!
— Общаться. А ты что подумала, речная развратница?!
— Жаль уходить. Рано ведь, всего девять. Давай ещё немного.
— Они сейчас будут мешать выпитую водку с пивом, начнётся стадия — синдром навязчивости и утверждения в мужском начале.
— А по-моему, начало разбавилось пивом.
— Э, сударыня-шовинистка, обижаешь. Их и так мало в стране, падёж сплошняком.
— Пить надо меньше.
— А те, что меньше пьют и больше хапают, лучше?
— Не знаю, не пробовала. Но скоро и с нами покончат: будем батрачить за гроши до шестидесяти с гаком и умирать с мужиками в один день прямо на работе.
— Тоже плюс. Зарывать будут прямо в офисах. Смотри, Ань, старший с пивом сюда правит.
— А не надо было рыбу брать.
Мы прячемся за очками, Анка лезет в шляпку-колокольчик, я — в кепку. Всё. Невидимки.
Ничего подобного. Подходит угоститель, смотрит, как мы укрепили два пакета с рыбой, поправляет. Садится на песок:
— Я Вова.
— Анна.
Молчу нарочно, не знакомлюсь. И сразу дятлом:
— Почему вы опять без шапки?
— Серый, принеси. — Тот разворачивается, не успев подойти. — Вы здесь в гостях?
Хитрю:
— Почти. А как ваша рыба называется?
— Серушка.
— Почему же она похожа на краснопёрку?
— Вот бл…! Серый, скажи — это серушка?
Подошедший с шапкой Серый уверенно кивает корпусом:
— Т-точняк.
Вова:
— Да у меня дома в книжках есть. Да, Серый?
— Ага, у него дома много книг.
Анна:
— И что вы читаете сейчас?
— Правду скажу: ничего. Вот выйду на пенсию — всё перечитаю. Бля буду, да, Серый? — Смеются.
Аня:
— Послушайте, вы с женщинами разговариваете. Мы здесь отдыхаем и не собираемся выслушивать ваши вульгаризмы!
— О! Слышь, Вова?
Добавляю Анну:
— Знаете, каждое слово имеет лексико-семантическую валентность. На самом деле — подбирайте слова. Есть же нормативная лексика.
— Вова, я… гик!., не п-понял… Но пиво, бля, во!
— Чё ты не понял? Я же говорил — они с Прибалтики… Вот у меня к вам вопрос: у вас там много рыбы?
— М-мы… не знаем, — признается Анна.
— А вот у меня свояк — бракуша. Так он говорит: раньше было поймает белугу — икры почти полное ведёрко. А сейчас… Вот — на дне, чуть с ладонь.
Серый свою бутылку допил. Старший сосёт, пиво весело пузырится-течёт изо рта, сползает на сивую красноварёную грудь.
Аня советует:
— А ведь вам домой пора — горите. Вон какой красный!
— Я шерстяной, не возьмёт. У меня ещё вопрос. У вас в Прибалтике рыба какая? — Молчим. — Отвечу: у вас рыба холодная. А у нас серушка тё-о-о-пленькая… как баба…
Серый:
— Ну! Как баба — бл… буду! — Утробно гогочут.
Взрываюсь:
— Послушайте, возьмите вашу рыбу назад!
— Не, это вам. Подарок. Серый, цыц! А то сердятся.
Анка тихо сочит сквозь зубы:
— Вот быдлис-симо… — И громко: — Мне надоело! Вам говорить — как через Волгу кричать.
— Вы куда? — Вова встаёт. — Я с вами.
