Ирина Лобановская - Жена из России
— Да, сынок, ну, конечно, сынок, обязательно, сынок…
Он считал, что с детьми нужно спорить как можно меньше, им надо доверять, их необходимо уважать и по возможности выполнять их желания, прислушиваясь к любым.
— Когда-нибудь ты доведешь ситуацию до предела, — обещала ему строгая, жестковатая и во всем размеренная Эллен, мать Свена, никогда не повышающая голоса и не выходящая из себя.
Ей лучше всего было бы жить на Олимпе. Когда-то Бертил отчаялся и посоветовал ей туда переехать. Эллен взглянула на него с искренним удивлением.
— Олимп? Это фантазии древних греков. Я не понимаю, о чем ты говоришь! Опять какие-то сказки. Ты слишком несерьезный человек! И так же точно относишься к жизни. Пора давно стать взрослым! Неужели ты никогда не вырастешь и навсегда останешься малым дитятей? Олимп! Ну, просто невыносимо слушать! Не дай Бог, Свен будет похожим на тебя! Я приложу все силы, чтобы этого не случилось.
И она очень постаралась: старший сын вырос непохожим на отца. Но сломать любовь между ними не сумела даже Эллен с ее настойчивостью и умением добиваться своей цели во что бы то ни стало. Ее педагогические постулаты сильно расходились с понятиями Бертила.
— Нельзя во всем поощрять детей! Их необходимо ограничивать. А ты разводишь в доме демократию, когда требуются строгость, конкретные меры и четкие принципы воспитания, — твердила Эллен, не желая слушать никаких возражений.
Она вообще плохо умела слушать кого-нибудь, кроме себя.
— Ну, какие такие принципы? — пытался возражать Бертил. — Ничего нового в области педагогики за столько веков не изобрели. Да это и невозможно. Принципы всегда одни и те же: любовь, уважение, терпение…
— Да-да, как же! — неодобрительно кивала головой Эллен. — Ты всегда был и остаешься чересчур политкорректен. Пытаешься играть в дипломата?
— Ты угадала, дорогая! Я всегда, с самого детства, мечтал стать дипломатом. Не получилось. Дипломат — это человек, который может послать тебя к черту так, что ты пойдешь туда с превеликим удовольствием. Я этого не умею, увы…
Эллен посмотрела холодно: любые шутки она воспринимала агрессивно, считая юмор характерной чертой плебеев. Бертилу нравилось в ней лишь ее красивое музыкальное имя. Пожалуй, оно оставалось ее единственным украшением.
К затее с письмами первая жена отнеслась скептически и своего предубеждения не скрывала.
— Слишком велик процент ошибки, — повторяла она. — Подумай сам: неужели можно сделать правильный выбор среди такого немыслимого количества русских невест?
История с письмами, в конце концов, доконала и Бертила. Он устал, ему надоело отвечать Хуану, и он просто автоматически, как заведенная игрушка, кивал головой, не вслушиваясь в рассуждения и пожелания чересчур избалованного младшего сына, использовавшего для своих требований и любой удобный, и совершенно не подходящий момент.
Зачем Берт затеял всю эту переписку?.. Груды неразобранных, никому в сущности уже не нужных писем… Глупость, да и только… Взрослый человек…
Ему очень не хотелось признать свою ошибку и очевидное поражение.
Девяносто первый год сломал Машину жизнь слишком резко и неожиданно. В общем, он сломал жизнь многих.
— Теперь, — иронизировал отец, — первым словом всех российских детей должно быть "Боря". Но начнутся проблемы с буквой "р"… Зато логопеды зашибут деньжат на всю оставшуюся жизнь и сделают вклады во всех банках Европы.
В то памятное лето Маня поехала с трехлетним Антошкой на Селигер. Путевки выделила редакция, куда ей все-таки пришлось вернуться: Закалюкин на жизнь зарабатывал не слишком, поэтому переморгать ничего не удалось.
Правда, предварительно Маша сделала неудачную попытку устроиться на работу самостоятельно, без помощи отца: она носила фамилию Инны Иванны.
— Почему ты не взяла папину фамилию? — спросила однажды Маша.
— Чтобы было легче разводиться! — отозвалась мать.
Больше вопросов Маня ей не задавала.
В "Профиздате", куда ее привел давний знакомый по редакции, неудачливый ухажер, но незлопамятный фельетонист Бройберг, выдающийся "связист", имеющий друзей во всех редакциях Москвы, Маше в работе отказали.
— Почему? — наивно спросила Маня.
— Фамилия у вас какая-то не такая, — ответил ей главный редактор издательства.
— Еврейская, что ли? — простодушно выпалила Машка.
— Нет, почему, совсем не еврейская, — спокойно отозвался главный. — У вас, милая сударыня, дворянская фамилия.
Яблонская… Княжна, говорил Закалюкин…
— А это преступление? — изумилась Маня. — За это можно не взять на работу?
Ей ничего не ответили.
Маша позвонила своему верному помощнику Бройбергу. К телефону подошла его жена и, хорошо приученная к постоянно меняющимся женским голосам, равнодушно кликнула мужа.
— Меня не взяли на работу в "Профиздате"! — сообщила Маня.
— Вашу Машу! — выпалил Леонид. — Да ты что?! Надеюсь, не шутишь? Я был абсолютно уверен…Что-то не сработало… А как объяснили?
— У меня неподходящая фамилия! — и Маша растолковала ситуацию.
Леонид долго ржал.
— Ну, довольно! — обиделась, наконец, Маня. — Ты можешь вести себя прилично? Скажи, что мне делать дальше?
— Лучше всего ехать в Италию или Англию. И навсегда! — резонно посоветовал фельетонист. — Где еще жить людям с такой фамилией?
— А серьезно? — спросила Маша. — Леня, честное слово, мне не до смеха! У меня ребенок. И я на грани развода.
Услышав о разводе, Леонид насторожился и тотчас поставил уши топориком.
— Нам давно пора с тобой увидеться, Мария! — заявил он. — В интимной дружеской обстановке. Ты знаешь, сколько лет я по тебе убиваюсь! Просто высох совсем. Даже живот потерял. Ты давно меня не наблюдала. Жена не слушает мои бредни, не волнуйся! Они ей давно надоели. И я вместе с ними. А почему ты разводишься, если не секрет?
— Не секрет! — сказала Маня. — Закалюкин чересчур сбалансированный человек. Как выяснилось, сие не каждому подходит. И мне с ним очень тяжело.
— А ему с тобой? — спросил Бройберг.
Вот она, проклятое мужское единомыслие! И нет ничего серьезнее пресловутой половой принадлежности, как ни крути…
— Ты бы поинтересовалась хоть разочек, детка, каково ему с тобой!
Маня растерялась.
— Ты думаешь… — неуверенно начала она.
— Чего я там думаю! — заорал Бройберг. — Двоих детей вы с ним, конечно, заделали, но ведь ты — прости меня, Мария! — ты же просто недоразвитая в постельном отношении!
— Откуда ты знаешь? — пролепетала сгорающая от смущения и стыда Машка.
Она хотела бросить трубку, но почему-то не могла этого сделать.
— Да чего там знать, чего там знать-то! — продолжал орать сорвавшийся с привязи фельетонист. — Опытному мужику достаточно на тебя только глаз кинуть — и портрет готов в натуральную величину! Холодная штамповка! Ни рыба, ни мясо! Извини, не сдержался! Ты лучше бы научилась чему-нибудь у меня или у кого другого — выбор можешь сделать сама, я не обидчивый, в отличие от некоторых! — хоть каким-нибудь ночным подробностям! А работу я тебе буду искать дальше. Носа не вешай, найдем! И подумай над тем, что я тебе сказал. Баба должна быть бабой! Прежде всего. Неужели тебе еще никто этого не объяснил?..
Август выдался ужасным и напоминал октябрь. Дожди лили непрерывно, в сырых и холодных домиках турбазы спали в одежде, укрывшись с головой, озеро мрачно перекатывало ледяные серые волны. Просили обогреватели, но их на всех несчастных туристов не хватало.
Антошка ныл, что хочет купаться, и расстроенно смотрел на черное небо. Маша решилась только один раз покататься с ним на лодке и один раз — на водном велосипеде.
Вернувшись с велосипедной прогулки по озеру, Маша, к своему изумлению, увидела возле соседнего домика хитро улыбающегося, толстого и довольного Бройберга.
— Ты как здесь оказался? — сурово спросила Маня.
— Вашу Машу! Ну и самомнение у тебя! — заметил фельетонист. — Не родилась еще такая баба на свет, которую я стал бы выслеживать и преследовать! Просто всегда стою на низком старте. Отсюда маленькие победы каждый день. Неужели ты думаешь, что я в состоянии увязаться за тобой в эту дыру? Нет, Мария, я вполне нормальный. И попал сюда случайно, взяв путевку подешевле. Точно так же, как ты!
Леонид приехал отдыхать со своей первой женой (ныне у него была четвертая), с сыном от первого брака и кучей разномастных и разновеликих племянниц. Погода его не волновала, пароходные экскурсии не интересовали, водными велосипедами и лодками он не увлекался, а целыми днями валялся в своем домике на кровати с детективом в руках.
— Я приехал отдыхать! — заявлял он бывшей жене, мечтавшей отправить его на прогулку с великовозрастными детьми. — И понимаю отдых по-своему.
