Инна Гофф - Советы ближних
Вчера он получил письмо от Симки Чижова.
– Что пишет Оклахома? – спросила я.
– Приглашает к себе. Лесничеству требуются сезонники. Для сбора шишек…
– Почему бы тебе к нему не поехать? – спросила я. – Природа… Лес!..
Он посмотрел на меня внимательно. Словно взвешивая, стоит ли отвечать.
– «Природа. Лес», – передразнил он. Хотел что-то добавить, но раздумал.
До чего я дошла!.. Сама посылаю его к Оклахоме. Конечно, они собирались туда вдвоем со Светиком, а теперь…
За стеной терзают пианино: «Жили у бабуси два веселых гуся»… Первая часть уже освоена и исполняется аллегро. А дальше каторжные усилия: «О-дин бе-лый, другой се-рый»…
И вдруг я решаю. Сейчас же пойду к ней! Пора наконец на нее взглянуть!
Я одеваюсь поспешно. Оглядываю себя в зеркале. «Здравствуйте, Света! Я мама Вити Звонцова!»… Ничего, симпатичная мама. В черной мерлушковой шубке. Правда, карманы немного вытерлись, но это не так заметно…
На улице морозно, все блестит. Зимнее солнце – редкий гость, и все мы ему рады. Даже воробьи чирикают по-весеннему, хотя до весны еще далеко.
Витька однажды сказал, что городской воробей отличается от деревенского оперением. У деревенского на крылышках по две лычки, а у городского по одной – ефрейтор!
«Здравствуйте, Света! Я мама Вити Звонцова!.. Если вы его любите, вы должны за него бороться!»…
Я влезаю в набитый троллейбус. Чья-то рука в желтой кожаной перчатке, похожая на связку бананов, маячит перед глазами.
«Вы должны его убедить, что не виноваты! Ведь вы не хотели идти в кафе!.. Что за дурацкий максимализм! Он просто мальчишка, не знает жизни. Люди прощают и не такое!..»
Вот эта улица. «Вот эта улица, вот этот дом»… Почтовое отделение двести сорок. У телеграфного окошка несколько человек. Девушка с пушистыми легкими волосами склонилась над бланком, вычитывая текст. Тот единственный золотой волос, что я долго хранила, казался ярче… Да она совсем дитя, его Светка! Просто не верится, что она была уже замужем, а потом эта история с Витькой…
Я смотрю на нее с материнской жалостью. Тонкая, детская шея трогательно вытянута, пальцы выпачканы в чернилах…
Становлюсь в очередь. Позади никого. Мужчина, занявший за мной, еще горбится у стола, сочиняя нечто замысловатое…
– Здравствуйте, Света! – говорю я негромко.
Она поднимает на меня карие глаза – почему Нонка решила, что они серые? – и улыбается. И я вспоминаю диагноз Тети: «Она прелесть!»
– Я мама Вити Звонцова, – говорю я.
– Меня зовут Ира, – говорит она. – Здесь работала Света, она уволилась. А я только третий день…
Я уже привыкла к мысли, что передо мной Света, и слушаю ее с недоверием. И – странно – она теряет чары, тускнеет, как лампа, когда в сети падает напряжение.
– Если хотите, я позову кого-нибудь…
– Нет, нет!..
Пушистые легкие волосы, тонкая шея, карие глаза… Как ярко вспыхнули эти черты, озаренные любовью моего сына. Любовью, которую я подключила к ней по ошибке.
Знает ли Витька, что его Света уволилась?..
Во всяком случае, он об этом узнает не от меня. Я ему не скажу, что была на почте. Про это никто не должен знать. Ни он, ни Борис. Ни одна душа.
Борис возвращается раньше обычного. Вечером он уезжает в командировку. Это недалеко, всего в двухстах километрах – филиал его предприятия. Его командируют примерно раз в два месяца, дней на пять. Я не люблю, когда он уезжает. А в теперешней ситуации тем более.
– Боречка, ты мне обещал! – говорю я. И смотрю на него умоляюще.
– Не помню такого, – ворчит он. – Я не мог тебе обещать такую глупость! Если кто ненормальный у нас, так это ты…
– Ну и пусть! Сделай это ради меня!..
Он сдается. Достает из ящика с инструментами отвёртку и молоток, снимает пиджак. Он трудится в поте лица, чертыхаясь, выламывая замок из двери в ванную. Потом он ставит его на место, но так, чтобы дверь не запиралась. О счастье!..
Я целую его в щеку.
– Прикажете сломать дверь в уборную? – ворчит он. – Пожалуйста, бу-сде!..
Я провожаю его и остаюсь одна. За окнами зимний зелено-желтый закат. Скоро вернется Витька. Он теперь не задерживается на работе. Пожует безучастно и отправится на свою тахту. Курить и слушать музыку. Когда я вхожу, он делает вид, что читает. Все ту же книжку по радиотехнике. Он читает ее уже две недели, и закладка на той же странице – я запомнила на какой…
Если бы я знала, о чем он думает. Может быть, я могла бы ему помочь… До сих пор мне казалось, что я его знаю. И в своих поступках я исходила из этого. Ведь он мой сын! Если я знаю себя и знаю Бориса, то, логически рассуждая, я должна знать и Витьку… Он наше производное. Сумма двух слагаемых!.. Но тут я что-то напутала. Жизнь не математика, у нее свои законы. В результате из двух слагаемых получается Неизвестное…
От этой мысли становится как-то не по себе. Как всегда в такие минуты, я возвращаюсь душой к детству. И мне не хватает моего Коли…
Весной я снова поеду к нему. Каждый год мне приходит оттуда письмо. И я еду к нему.
Все же это прекрасно, что победа пришла весной!.. А такой лучезарной весны, как там, кажется, нет нигде. Там особенно это чувствуешь. Что за каждый цветущий сегодня куст кто-то отдал жизнь.
Они лежат вместе в братской могиле. Есть ли братство более страшное, более кровное!.. Мраморный обелиск на берегу Донца, девятнадцать имен, и первым в списке стоит имя брата, командира взвода противотанковых пушек-сорокапяток…
Еще не стемнело, но в одном окне у Колесниковых уже горит свет. Мне мерещится, что он стоит у окна и видит меня. Или думает обо мне. Сколько можно оттягивать! «Я всегда ждал твоего звонка!»…
Так он тогда сказал.
Я снимаю трубку. И снова кладу на рычаг. С чего я начну? «Нам нужно поговорить!..» Ах, какая это была любовь! Даже не первая, а нулевая! Я для него была слишком мала. Когда я сочинила записку с признанием в любви, он мне вернул ее со словами: «А ошибок! Елки зеленые!» Но сейчас мне скверно. И я рада, что на земле есть он, друг моего Коли.
– Это Наташа! – говорю я, сжимая трубку в потной ладони.
– Здравствуй, Наташа! – говорит он. Его голос звучит сухо. – Спасибо, что не забываешь…
– Как я могу тебя забыть? Это значит забыть Колю…
– Между прочим, я ему часто завидую.
– Как ты можешь!..
– Нет, кроме шуток. Поезд идет под уклон…
– Что-нибудь случилось? – говорю я.
– «Что-нибудь», – повторяет он. В его суховатом тоне проскальзывает горечь. – Со мной случилось все, что может случиться с человеком моих лет.
– Ты считаешь себя стариком?
– Не вполне. Но все же полтинник уже разменял. А разменял – пиши пропало…
– Ну, а все-таки? Что же случилось?..
– С женой разошлись, дочь выдал замуж, а сам – из больницы в больницу… Привязалась какая-то пакость. Другой бы давно отдал концы. Врачи от меня отказались. Вернее, я от них. Вся надежда теперь на травы. Ты лечишься травами?.. Насчет здоровья ты как?..
– Ничего, – говорю я. – Разве что нервы…
– Нервы – причина всему, – говорит он. – Ты попробуй такой состав: пустырник, мята и валериановый корень. Берешь эту смесь в равных дозах, завариваешь крутым кипятком, герметически закрываешь… У тебя есть чем записать?..
Голос его окреп, оживился. Он стал диктовать. Я слушала, не записывая. Я была потрясена тем неожиданным направлением, которое принял наш разговор. И мне уже ни о чем не хотелось его расспрашивать, тем более – говорить о себе…
– Листья крапивы обдаешь кипятком, добавляешь чеснок – сорок грамм… Элеутерококк улучшает сон, повышает аппетит, уравновешивает возбудительно-тормозные процессы…
Положив трубку, я сидела, не в силах шелохнуться. Поговорили! Крапива, лопух, толченый овес. Какая-то лектрококка… Ни почему разошлись, ни за кого выдал.
И не спросил, как я живу!.. Кто я ему? Сестра друга со своими проблемами…
Прощай, Леха Колесников! Бывший красавец и сердцеед. Независимый мальчик, Печорин с Зацепы… Наш деревянный дом, скамейка под старым подагрическим тополем…
– Позвони как-нибудь, – сказал он.
– Ладно, – сказала я. – Как-нибудь…
– Слушай, мать! Почему ванная не запирается? – говорит Витька, придя с работы.
– Что-то сломалось, – говорю я небрежно.
Он придирчиво осматривает дверь. Потом достает из ящика инструменты.
– Ты что собираешься делать? – говорю я.
– Буду чинить…
– Ни в коем случае!.. Если хочешь знать, мы нарочно ее сломали…
– Нарочно? – Он смотрит на меня с изумлением. – Это еще зачем?..
– Ты же знаешь, у папы больное сердце… В общем, он стал принимать душ, ему сделалось плохо, еле открыл… И тогда мы решили ее сломать.
– Чудеса, – говорит он. – Отцу плохо, а он уезжает в командировку… И еще перед этим ломает дверь!.. Цирк!..
