Юлий Самойлов - Хадж во имя дьявола
— Один прилеплялся к ней, да алкаш оказался. Пропал куда-то без следа.
Я ее еще не видел. Сейчас, после бани, я лежал на диване и читал Фому. А они парились. Через час обе зашли ко мне.
— Это Юрочка, Пашин друг, — сказала Нюся. — А это Ленка — моя сестра сродная.
Женщина была действительно царской стати — чуть ниже меня ростом, с яркими серыми глазами, с тяжелым узлом светлых золотистых волос, румяная и красивая, с чистой гладкой кожей на лице и на голых до плеч руках. И вообще она была истинно русская красавица. Этакая Василиса Прекрасная.
— Павликов друг, — певуче протянула она, — а лежит, как бирюк. Павлик — он мужик дерзкий, рукастый. А ты что, в дьяки собираешься, такие книги читаешь?
Она шустро схватила лежащего на тумбочке Оппеля и, раскрыв его посередине, прыснула.
— Вишь, какие книги чтут мужики, когда без баб маются.
Она кинула книгу на меня.
— Ну, вставай, лежебока. После бани даже монахи по стаканчику приемлют, — а потом добавила: — Хоть Нюська говорит, что ты совсем не пьешь.
Я как-то растерялся и покраснел.
На столе стояла всякая закусь, бутылка «Столичной» и еще какая-то настойка из хозяйкиного подвала.
Нюся кивнула Елене на стол:
— Занимай гостя, а я сейчас еще холодца достану и квасу.
Когда Нюся ушла, Елена вмиг стала серьезной и даже печальной, и ее глаза, встречаясь с моими, становились пристальными и какими-то диковатыми. Но как только вошла Нюся, она тут же опять стала озорной и шустрой. Одну стопку водки она выпила, а другую только пригубила и вдруг спросила:
— А что, Юрочка, тебе по ночам бабы не снятся?
— А тебе мужики? — отпарировал я.
— Это секрет, — засмеялась Елена.
— Раньше снились, — продолжил разговор я.
— А сейчас что, засох? — засмеялась Елена.
Я пожал плечами:
— Да вроде еще не старик.
— А ты бы попробовал, проверил, — лукаво улыбнулась женщина.
— А с кем проверю-то? Ты вот не позовешь?
— А ты откуда знаешь, что не позову? — рассмеялась она, в упор глядя мне в глаза.
Я встал. Она, взвизгнув, забежала за Нюсю.
— Я же так… для шутки, для смеха. Я снова сел.
А она из-за спины Нюси засмеялась:
— Опасный ты, однако, Юрочка, но в каждой шутке доля правды, — и тут же выскочила к порогу и начала надевать туфли.
— Пора к Ваняшке идти, он там один.
Она озорно помахала мне рукой и выбежала из дома.
— Ты ее не слушай, — серьезно сказала Нюся. — Она только на язык озорная, а так она очень строгая.
А потом через минуту добавила:
— А ты ей больно понравился.
— А ты откуда знаешь? — смутился я.
— Сама сказала.
Дней через пять, в субботу, Нюся, наливая мне чай, спросила:
— А тебе Ленка как пришлась?
— Красивая. Такая не может не понравиться…
На следующий день я отправился в Москву. Но люди, с которыми я должен был встретиться по письму Питерского, еще не приехали. Квартира была закрыта, и я быстро вернулся. Пройдя в свою комнату, я разделся, влез в кровать и тут же почувствовал рядом с собой что-то холодное и твердое. Я включил свет и увидел в постели огромную целлулоидную куклу в черной кружевной рубашечке, а рядом в комнате хохотали Нюся и Елена. Я положил куклу к стене и, не говоря ни слова, заснул, убегавшись за день.
Проснулся я оттого, что кто-то очень ласково гладил меня по щекам, по лбу. Я, не открывая глаз, схватил теплую шершавую ладошку.
— Ну и как? — вырывая руку, спросила Елена, кивнув на куклу.
— Тверда и холодна,— ответил я. — Только вот гладила она меня больно сладко. — Я провел у себя по лбу и по щекам.
— Сейчас ему надо яичницу на 10 яиц, — засмеялась Елена. — Он, как-никак, новобрачный, чтоб не отощал.
Наскоро позавтракав, мы все трое долго бродили по городу.
— Давайте ко мне зайдем, — предложила Елена.— Ванюху Юрочке покажу.
Проходя мимо киоска, я купил девять шоколадных батончиков и специальный кулечек с ленточкой.
— А почему девять? — спросила Елена.
— Это на счастье. Есть такое индийское поверье, что девятка приносит счастье. Это твоему Ванюшке.
Елена потупилась и молчала до самого дома. Уже открывая дверь, сказала: «Он и отца-то своего увидеть не успел».
Мальчик был настолько похож на мать, что детские фотографии самой Елены можно было отличить от снимков ее сына только по желтизне и одежде. Он был такой же смешливый и разговорчивый.
— А вы кто, дядя Юра? — И тут же сам ответил: — Моряк, летчик, или геолог.
— Это точно, Ивашка… Я — геолог. Хожу по тайге, ищу железо, золото, уголь, нефть.
— А тайга — это большой лес? — снова спросил Ивашка. — А змеи там есть? А Рики-тики-тави? А обезьяны, тигры?
— Змеи есть, такие черные гадюки, а вот остальных там нет. Это на юге, где тепло, где тайга зовется джунглями, там есть и тигры, и обезьяны, и Рики-тики-тави, и слоны.
— Джунгли — это где Маугли живет? — спросил Ивашка.
— Ну да, — согласился я.— А в тайге медведи, как учитель Балу, волки, рыси, росомахи, зайцы, лоси, есть и бобры.
— Знаю. Бобры — плотники, — тут же воскликнул мальчик. — Видел в кино, как они дома строят и плотины. А рысь — кошка? Она мяукает?
— У тебя сейчас каникулы? — спросил я.
— Ну да, я перешел во второй класс.
— Давай, завтра поедем в зоопарк в Москву?
— Мамка не отпустит, она меня ни с кем не отпускает.
— Отпущу, — внезапно появившись в комнате, сказала Елена.
Я кивнул головой:
— Завтра с утра и поедем.
За вечер Ванюха задал мне тысячу вопросов: и почему побелели белые медведи, и кто учил бобров плотничать, и почему птицы летают без пропеллера, и говорят ли рыбы, и кто самый сильный в мире, и еще многое другое. И как-то внезапно заснул. Я, осторожно ступая, прошел по комнате, положил его на диван, осторожно развязал шнурки и снял ботинки. Постоял над ним секунду. А затем тут же ушел, как будто боясь чего-то.
Мне надо было подумать. Возникло что-то новое…
Этот мальчик. Его доверчивые серые глазки. Мне хотелось, чтобы: у меня был сынок Ваня… Вместе с тем, в тревожной горечи возникло что-то жестокое, не дающее право на это. Потом память услужливо подставляла строчки из Брэма: «Волки являются идеальными родителями и воспитателями молодого поколения». Я, сам того не желая, как-то неестественно заметался по комнате. Я много, очень много знал и умел, но мои знания и умения… Я пришел из другой жизни и не мог, как тот янки, устроиться у короля Артура.
— Что мучаешься? — глухо спросила Нюся, входя в комнату.
— Да… Ваня… — также глухо ответил я. — Почему у всех есть, а мне не дано?
В глазах Нюси навернулись слезы.
— Вот так и Паша. Сейчас ему снятся его пацаны. Мне плохо без него. Но ему без них хуже. Совсем плохо. Но человек, он сначала человек, а уж потом — иное.
Она молча вышла и принесла бутылку водки и стакан.
— Вот старое мужицкое средство. А ты хоть и барин, но, говорят, что и на вас действует.
Я выпил, как воду, стакан водки и прикрыл его ладонью.
— Завтра с утра надо ехать в Москву с Ваней в зоопарк.
Спал я плохо. В голову лезли какие-то фантастические видения: то милое и доверчивое лицо Ванятки, то щелкающие желтыми клыками вурдалаки, влезающие в окно, где он спал, беспомощно раскинув ручонки, — так, как я его оставил.
Утром в пять, я быстро встал, хорошо умылся ледяной водой и, не завтракая, пошел к Елене. Надо было взять Ивашку и попасть на первую электричку.
10
— Послушай, Ивашка-Хваташка, я хочу, чтобы ты ел это мороженое как морковку, а не лизал его как кот масло. Мало будет одного, купим, сколько захочешь… И, кроме того, — я сделал важное лицо, — ты можешь держать тайну?
— А как же. Мама говорит: «Дал слово — держи!», — ответил мальчик.
Я выдержал паузу, заговорщически продолжая:
— Доверяю тебе тайну, Ваня. Я — волшебник.
— Как волшебник? Колдун? — Он внимательно посмотрел мне в лицо. — Колдуны злые, а ты не злой.
— Так ведь я, Ваня, добрый волшебник.
Он улыбнулся.
— Вот и мама говорит, что ты добрый, и что ей тебя такого и надо.
Я от этого признания даже поперхнулся мороженым.
— Это кому мама сказала? — спросил я.
— А бабе Нюсе, они, как сойдутся, секретничают. И вообще она еще сказала, что она в тебя влюбилась, — также равнодушно добавил он, прижавшись к решетке, за которой играли четверо маленьких рысят.
— Кто сказал? Баба Нюся?
— Да н-е-е… Мама это сказала, — потянул меня за руку Ивашка. — Пойдем к слону. А сколько он может зараз хлеба съесть и воды выпить? Дядя Юра, а что значит, глаза особенные? Мама говорит, что у тебя особенные глаза. А крокодил живой? Почему он все время спит? Дядя Юра, а может, он не взаправдашний? А что такое фигура?
Вошли мы в зоопарк где-то в десять, а вышли в четвертом часу, сели в метро, доехали до площади, где стоял железный Феликс, и сразу же направились в «Детский мир».
