Мария Романова - Подростки бессмертны
Утром люди пошли на работу. Я боялась открыть глаза, притворяясь спящей, чтобы не вступать с ними в разговоры. Какая-то благородная дама брезгливо перешагивала через меня, презрительно бросив при этом привычное «наркоманы проклятые», после чего я отправилась мерзнуть во двор, карауля Эльзу.
На следующий день меня приютил еще какой-то малознакомый неформал — Эльза договорилась. Я сидела у него в комнате, боясь лишний раз высунуться, а его мама принесла тарелку жареной картошки и стакан молока. Я жадно набросилась на еду.
Но оставаться у него еще на день не было возможности — он и так с трудом уговорил родителей на ночевку.
Тогда я вспомнила номер подзабытой подруги Вики. К счастью, она оказалась дома, прогуливая школу, и сразу взяла трубку. Я обрисовала ей ситуацию.
— Ты это, щас встретимся с тобой, посмотрим, что можно сделать, — обнадежила она.
Полдня она прозванивала своих многочисленных друзей — фанатов Мумий Тролля и Земфиры. Наконец, нашелся подходящий вариант.
— Там одна девчонка, Бэла, ну она взрослая уже, одна живет, сама из другого города, а здесь снимает, — объясняла мне Вика, сумевшая найти нужного человека, позвонив ей прямо на работу, — только она с работы вечером придет, а мне дома надо быть, мамке обещала. Так что я тебе адрес дам, а там уж сама езжай, — и Вика дала мне немного мелочи на проезд. К тому моменту деньги я уже не аскала: Мотильда была в больнице, и никто, кроме нее, на такое не хотел идти. А одной как-то не очень, поэтому карманы мои были совершенно пусты.
Мы еще немного побродили с Викой, а когда расстались, я поехала по указанному адресу — ждать Бэлу в ее подъезде. Это была прогнившая сталинка на самой окраине города, трущобы всех трущоб.
Ждать Бэлу пришлось часа три, потом я увидела ее, открывающую нужную мне дверь на третьем этаже. Это была невысокая девушка лет двадцати, в некрасивой меховой шапке «кирпичиком», какие носили только недалекие взрослые. В покоцанной сероватой шубке и джинсах с вытянутыми коленками.
— Привет, ты Бэла? Я от Вики, — поздоровалась я.
— А, привет, заходи.
Мы зашли в убогую полуторку с пожелтевшими обоями и потрескавшимся потолком, было довольно грязно. Бэла работала продавщицей в каком-то маленьком магазинчике и едва сводила концы с концами. Но девушкой была очень спокойной и даже приятной, компании домой не водила, жила скромно.
На следующий же день я слегла с температурой, временами доходившей до тридцати девяти. Бэла отпаивала меня горячим чаем с молоком и содой, а Вика с Сёмой (который успел стать ей хорошим другом) принесли мне бутылку водки, украденную у Викиного отчима — лечиться. Еще они изредка подкидывали кой-какие продукты, сворованные дома.
— Никто больше не знает, где я? — уточнила я.
— Не, только мы с Сёмкой, — заверила Вика, — а родаки твои уже всех прозванивают и к нам приходили, но мы тебя не сдали.
Так и проходили мои будни: свою крепость я не покидала, изредка навещаемая Викой и Сёмой, а вечерние разговоры на кухне со взрослой Бэлой были главным развлечением. В один из дней, немного оклемавшись, я решила сделать приятное гостеприимной Бэле. Чисто прибрала всю квартиру, перемыла посуду, отдраила засранную плиту, унитаз и ванну содой — все сияло и сверкало. Я с нетерпением ждала возвращения Бэлы, чтобы посмотреть на ее приятное удивление.
Когда в дверь наконец постучали, я опрометью кинулась открывать, даже не посмотрев в глазок. И сразу пожалела о такой глупости. Я онемела от неожиданности: на пороге стояла пара взрослых огромных мужиков быдловатого вида, в черных гоповских дубленках с китайского базара, у одного была драповая восьмиклинка, у другого — черная пидорка. Они, даже не поздоровавшись, сразу уверенно шагнули в квартиру.
17
Кто эти люди? Первое, что пришло мне в голову — у Бэлы какие-то проблемы, возможно на работе крупно накосячила, и хозяева того магазинчика решили с ней разобраться, а я теперь попаду под раздачу. А может, это бандиты- соседи (а в том прогнившем доме жили только сомнительные личности)?
Пока я стояла, разинув рот, ребята уверенно прошли в квартиру и сразу начали по ней шерстить, заглядывая во все углы, я лишь наблюдала, остолбенев от страха. Казалось, они вообще не замечают меня, хозяйничают, как у себя дома. Обнаружив бутылку водки, они усмехнулись и со словами «опа, а это у нас что» вылили содержимое в унитаз. Водку было жалко, но больше страшно. Наконец дар речи ко мне вернулся.
— А вы кто? — неуверенно спросила я, набравшись смелости.
— А ты почему открываешь, не спросив? — усмехнулся один из них, продолжая осмотр квартиры, — а вдруг бандиты?
— Милиция, лейтенант Климов, — резко сказал второй, предъявляя корочки.
Видимо, этот спектакль со зловещим молчаливым обыском был призван напугать меня, что им прекрасно удалось. Ну и найти что-нибудь запретное, возможно, наркотики. Но ничего криминальнее водки в квартире не было.
— Ну что, красавица, собирайся, поехали, — и они уселись на потрепанный диванчик подождать, пока я оденусь.
Мы побрели на троллейбусную остановку (видимо, служебного транспорта им не выдали), а я все еще не отошла от испуга. Как хорошо, что это оказались не бандиты (хотя внешне очень похожи).
Сами-то они ездили по удостоверениям, бесплатно. Но чтобы оплатить мой проезд, у ребят денег не нашлось. Они пошарили по карманам и лишь нагребли совсем немного мелочи. Поэтому было принято решение заковать меня в наручники, будто они на серьезном задании и перевозят преступницу — а преступников, разумеется, можно перевозить бесплатно.
Так мы и ехали. Вокруг нас быстро образовалось пустое пространство — даже в переполненном троллейбусе никто не хотел стоять рядом с нами, уставшие пассажиры (в основном это были заводчане, возвращающиеся с работы) лишь опасливо поглядывали в нашу сторону, перешептывались. Ну и троица: два бугая и маленькая девочка в наручниках. Меня же переполняла гордость, я чувствовала себя настоящим правонарушителем с трагичной (и, разумеется, романтичной) судьбой и дерзко смотрела на унылых пассажиров-заводчан.
В своем небольшом, бедно обставленном кабинете, в районном отделении милиции, ребята долго со мной разговаривали. Наверное, больше часа.
— Да ты хоть знаешь, сколько мы таких девочек каждый день находим? — внушал мне устрашающим тоном лейтенант Климов.
У меня даже язык не повернется рассказать все те истории, которые они мне в мельчайших подробностях поведали: про растерзанных детей, найденных в канавах, про незавидную судьбу беспризорников и все в таком духе.
Признаться, их рассказы произвели на меня неизгладимое впечатление — умеют они все-таки на людей воздействовать, особенно на таких неискушенных в этих делах, как я.
— Ты хоть знаешь, что твои родители пережили? Мать всю неделю ревела, — укоризненно говорил милиционер, — вот жила бы с пьянчужками какими-нибудь, издевались бы над тобой. У тебя же родители хорошие, а ты с ними так поступаешь.
— Они вообще-то тоже виноваты, — оправдывалась я, — ну разве можно с человеком так обращаться, я же живой человек, а не вещь. Я не их собственность, зачем они меня столько лет этим танцевальным мучили и пятерками своими? — в глубине души я уже понимала, насколько нелепо звучат мои оправдания на фоне всех тех ужасных историй про неблагополучных детей.
Часа через полтора в кабинет зашли мои родители, а я уже стояла с поникшей головой и виноватыми глазами.
Мама кинулась меня обнимать, отец как-то растерянно и виновато смотрел то на меня, то на милиционеров.
— Нашли, слава Богу! Ребята, как вас отблагодарить? — обратилась мама с заплаканными глазами к сыщикам.
— Да что вы, какие благодарности. Хорошо, что нашлась, — ответил растроганный лейтенант, — девочка-то хорошая, умная (это он специально меня похвалил, чтоб мне захотелось оправдать доверие). Ну занесло ее немного. Не теряйте больше.
Мама не унималась, желая непременно отблагодарить спасителей. В итоге те сдались:
— Ну ладно, можете нам блок Явы Золотой купить, а то у нас сигарет вечно не хватает, — смущенно сказал Климов.
Мы с родителями пошли в магазин вместе, и мама купила им сразу три блока и банку кофе в подарок, достав из кошелька последние деньги (до папиной зарплаты было еще несколько дней, и финансы к тому времени всегда заканчивались).
Тогда ко мне впервые начало приходить раскаяние. Я представила маму, лихорадочно мечущуюся по школьным коридорам, когда она не дождалась меня после окончания уроков. Представила растерянность папы, который не знал, что предпринять. И вообще все их переживания и страхи, подогреваемые воображением, которые они испытали за эту неделю. Мое раскаяние становилось тем больше, чем лучше они со мной обращались. Не было никакого наказания, они стали ласковы и приветливы, как никогда. Даже вспыльчивый папа не стал ругаться, лишь грустно смотрел.
