Марианна Грубер - В Замок
Фрида опустилась на корточки перед К. Он схватил ее за плечи.
— Что делать? Дать мне возможность спать одному! — крикнул он. — Ради всего на свете, оставьте меня одного! Никакой Фриды, никаких помощников, я один, совсем один в моей комнате! Не желаю видеть во сне никаких нижних юбок!
— Да ведь я хочу тебе помочь. — Фрида сказала это с мольбой, подняв лицо и глядя в глаза К.
— Ну да, — ответил он хмуро. — Но все становится только еще хуже, когда хочет помочь чужой человек, случайно оказавшийся рядом. Вдобавок чье-то присутствие напоминает о долгих часах, когда рядом никого не было, а я погибал от тоски по совсем простой жизни. Ведь моя жизнь никогда не была простой. Как мне хотелось порой, чтобы кто-нибудь захотел помочь, пришел бы и просто побыл рядом, пусть даже он не мог бы помочь по-настоящему. — Фрида, — сказал он, — я бьюсь ради чего-то, что пропало и никогда не найдется, а я все-таки ищу. Это задача, которую я сам себе поставил, такие задачи всегда самые трудные. Никто не может освободить тебя от такой задачи. Я уже давно поставил ее перед собой и с тех пор странствую, я странник, скиталец, хотя иногда может показаться, что остаюсь где-то на долгое время. Этот Замок — не первый, но, думаю, он будет последним.
— И ты ни разу не достиг того, чего хотел?
К. забарабанил кулаками по лбу.
— В решающий момент я всегда отступал. Звала мать, приказывал отец. Меня устроили на должность, мои родные, — кажется, состоятельные люди, не богатые, но, безусловно, не бедняки. Я учился в университете, потом на фабрике я видел рабочих, измученных, искалеченных машинами, которые они создали, искалеченных машинами, которыми они делали другие машины, а в конце концов приделывали самих себя к машинам, и уже невозможно было понять, где человек, где механизм. И вдруг у меня появилась задача, вернее, она и раньше была, я всегда видел ее перед собой, — когда перекладывал бумажки в конторе, когда происходили мои столкновения с отцом, когда я беседовал с друзьями. Но тут я взялся за ее решение и ушел из дома. Знаешь ли ты, сколько в этой стране замков? О да, здешний Замок — далеко не первый. А равнодушие, которым я прикрываюсь, как маской, служит всего лишь защитой, потому что иначе я не смогу вынести...
— Чего ты не сможешь вынести? — воскликнула Фрида.
— Чего? — Он все еще держал ее за плечи, теперь же резко встряхнул. — Ты не знаешь, чего? Нет? Не знаешь? — Он кричал и тряс Фриду за плечи, ее швыряло из стороны в сторону, волосы растрепались, шпильки веером полетели на пол, пряди разметались по плечам.
Учитель закричал:
— Опомнитесь!
К ним бросились Хозяин и помощники. Иеремия схватил К. за одну руку, Артур за другую, и тут К. повалился наземь, словно потеряв сознание.
Невероятно долго они, стоя над простертым на полу К., молча смотрели на него, затем помощники подняли его и уложили на лавку у печи. О Фриде, понемногу пришедшей в себя, позаботилась Хозяйка. Учитель придвинул стул к печной лежанке и сел рядом с К. Фрида устроилась возле на полу и взяла К. за руку.
— Какое счастье, что у нас сегодня нет посетителей, — услышал К. Он был точно оглушен, но в сознании. По голосу он узнал Хозяина. И словно откуда-то издалека донесся до него голос Учителя, тот сказал, что понемногу начинает понимать этого странного человека. К. лежал неподвижно и слушал, что думают и говорят о нем.
— Головные боли кое-что проясняют, — сказал Учитель. — Говорят, они могут довести до того, что человек вообще не помнит, кто он такой. И кем раньше был, — уточнил Учитель.
— А если он не наш землемер? — забеспокоилась Хозяйка. — Говорят, Староста размышлял о двойнике. Он же совсем не такой, как тот, совсем, совсем не такой.
— Совсем не такой — нельзя сказать, — возразил Иеремия. — Надменные его повадки нам крепко запомнились. Да и кто говорит, что в происходящем теперь, в этой новой истории содержится хоть крупица истины?
— У него такой же шрам, — Фрида отвернула левый рукав К. — Вот. Зубчатый рубец, но это не след от клыков зверя, по-моему, никаких сомнений. Вероятно, шрам остался после несчастного случая с какой-то машиной. И потом, одежда ведь оказалась ему впору.
— А с двойником так и должно быть. У двойника такое же сложение, такой же рост, такой же вес, а как же иначе?
— Но он прекрасно знал, в каком кармане лежал золотой, — помните? — когда хотел заплатить. Сразу достал, а не шарил по всем карманам, вытащил из потайного нагрудного кармана куртки. Да таким уверенным, быстрым движением!
— Если он не наш землемер, кто же он? — услышал К. еще чей-то голос и тут впал в беспамятство окончательно.
— Третий день всегда самый тяжелый, — услышал К. голос Хозяйки, спускаясь по лестнице. — На третий день всегда решается, как оно дальше пойдет. Жить будет или преставится. Поправки ждать или ухудшения, спасения или катастрофы. Еще одна история вроде вчерашней... Да сможет ли он вообще прийти?
— Он уже пришел, — сказал К. и устало опустился на лавку у стола. — Опять суп с хлебом?
— Кофе, — сказала Фрида. — От кофе сразу сил прибавится. — Сегодня на ней была новая блузка, не та, что вчера, но крахмальная нижняя юбка опять шуршала. От этого шороха, раздававшегося при каждом шаге Фриды, на самом деле едва слышного, в голове К. гудело. Он отвернулся от Фриды. Помощники опять все поняли неверно — решили, что К. хочет, чтобы они подошли, и поспешили сесть за его стол. У обоих был заспанный вид, и сегодня они вопреки обыкновению не притворялись веселыми.
— Погожее утро нынче, — заметил Хозяин и вытянул губы, отчего его безбородое лицо приобрело детское выражение. К. почти ничего не ел, только отпивал маленькими глотками кофе, неотрывно глядя на изрытую рябинами стену. Не висела ли здесь раньше картина? Или просто помещение трактира напоминает ему какое-то другое?
— Господину землемеру не нравятся наши шутки, — заметил Артур и зевнул. — Да и нечего ожидать от нас веселья после таких ночей, как в последнее время. Сперва сидели без сна до самого рассвета, потому что надо было ждать, пока не уйдут последние посетители, вторую ночь провели на полу в трактирной зале, а на другой день нас заставили подняться чуть свет, — прислуге, видите ли, надо было подметать и скоблить полы.
— Разве Фриды с вами не было? — спросил К. Болтовня помощников действовала ему на нервы, как, впрочем, любые звуки.
— Конечно, была, — сказал Иеремия. А где же еще, по мнению господина землемера, она должна была ночевать?
— Что ж, вы приятно провели время, — сказал К.
Фрида слушала их, опустив голову.
— Ты не должен так относиться ко мне, — сказала она.
— Правильно. Но если я хочу!
— Ты не должен так гадко обращаться со мной!
— Нет, должен!
Она предприняла еще одну попытку.
— Пожалуйста, прекрати, — сказала она. — Мы не привыкли к таким речам. Может быть, там, где носят шелковые рубашки, как та, что на тебе, люди привыкли к подобному обращению. А у нас это не принято. Не надо огрызаться на каждое приветливое слово.
— Нет, надо, — упрямо возразил К. — Я отлично понимаю, что ни одна собака не обратила бы на меня внимания, если бы меня не считали землемером. И ты тоже не сидела бы сейчас тут, со мной.
— Да что я тебе сделала?
— Ничего, — искренне сказал К. — Да и не важно, сделала или не сделала. Вообще не имеет никакого значения, делает кто-то что-нибудь или нет, не имеет значения и что именно делает. Прошлой ночью мне снилось, что я оказался в Замке, пришел туда, чтобы на словах высказать свои желания. Ну и что? В Замке надо мной посмеялись.
Фрида встрепенулась:
— Сон!
— Сон.
— И поэтому ты так грубо со мной обращаешься? Ты не способен отличить сон от яви?
— Не могу, — сказал К. — Потому что в глубине всякого сна лежит реальность и истина.
Она тряхнула головой:
— А какое желание ты собирался высказать в Замке?
— Я не хочу об этом говорить. Вообще, хватит разговоров, я хочу побыть, наконец, в покое.
— Так ты и сегодня не пойдешь в школу? Ведь люди ждут.
— Какие люди? — заинтересовался К.
— Да деревенские же! Стоят на улице за дверью. Не вошли, чтобы не мешать тебе, остались на улице. Ну чего, чего тебе еще?
К. ответил:
— Ничего.
Однако он поднялся из-за стола, очень устало, очень медленно, — казалось, каждое движение стоит ему огромного труда и крайнего напряжения сил. Его взгляд случайно, — хотя что здесь случайно? — если не все и ничего одновременно, — упал на лицо Фриды, на котором застыло выражение печали, и эта печаль показалась К. такой же безысходной, как и его печаль. Он мягко взял ее за локоть. Не надо принимать всерьез его слова, он говорит то слишком много, то, наоборот, мало, но всегда не к месту. Его опять мучает страшный сон, который часто снился и раньше: во сне он тщетно умолял ответить на его вопросы, но ответ, который он в конце концов все-таки получил во сне, даже теперь, наяву, гнетет его, подобно тяжкому бремени — в ответ раздался ужасный смех, хотя он, конечно, сознает, что его жизнь стала смешной, смысл ее стал низким, и все возвышенное, что было в его жизни, исчезло.
