Сусана Фортес - Границы из песка
— Что это еще за Союз такой в Женере? — с досадой спрашивает он.
Керригэн осторожно сворачивает сигарету: насыпает табак на согнутую бумажку, проводит по ее краю языком, разминает полученный цилиндрик и сует его в рот.
— Это ультралевая организация, которая поддерживает контакты с Антикоминтерном доктора Геббельса, — отвечает он, нарочито четко произнося каждое слово. — Союз хочет объединить влиятельных людей, убежденных в необходимости борьбы против коммунизма, и издает этот бюллетень с целью разоблачения предполагаемых большевистских атак. Среди его основных подписчиков — высшие военные чины.
— Знаешь, кто?
— Не всех, зато знаю, куда эти бюллетени регулярно посылают: в Сеуту, Тетуан, Лараче, Танжер, Вилья-Сиснерос и на Канарские острова.
Керригэн устало проводит рукой по щекам; он еще не побрился, отчего кажется более мрачным и почему-то похожим на сыщика. С постаревшего лица на Гарсеса с любопытством смотрят горящие глаза.
— А тебе удалось что-нибудь узнать?
— Немного, но кое-что удалось.
— Кое-что — это что? — настаивает Керригэн, не сразу затягиваясь.
Снаружи толпятся звуки, в которых отражается суетливая повседневная жизнь медины: фразы, летящие из окна в окно и состоящие, кажется, из одних согласных, заглушающие их удары молота по наковальне, мяуканье котов, скрип несмазанной оси какой-то повозки…
— Кое-что — это ящики с таинственным содержимым, которые, похоже, недавно прибыли в Географическую комиссию по границам.
Гарсес подходит к столу и с задумчивым видом тоже начинает скручивать сигарету.
— Продолжай, — и Керригэн слегка дотрагивается до него.
Гарсес, меряя шагами комнату, рассказывает о споре, свидетелем которого стал в баре при казарме. Он говорит спокойно, стараясь не упустить ни одной детали. Керригэн, опершись о край стола и пощипывая нижнюю губу большим и указательным пальцами, внимательно слушает.
— Допустим, в этих ящиках находится то, что мы с тобой предполагаем, — наконец говорит он. — Тогда мы должны выяснить, кто устанавливает торговые контакты, откуда берутся деньги для осуществления платежей и сколько офицеров стоит за этой операцией.
— Все, кто читает издания Союза, — Гарсес кивает на лежащий на кровати бюллетень, — должно быть, убеждены, что коммунисты в Испании вот-вот начнут наступать. Если нам станут известны имена и звания подписчиков, мы поймем, с заговором какого масштаба имеем дело.
— Конечно, но прежде всего нужно узнать, что в ящиках.
Слабый луч света чертит на полу диагональ. Керригэн, стоя в глубине возле полки, начинает описывать штуковины, которые видел в лавке у зятя Исмаила.
— Это хромированный цилиндр, заканчивающийся чем-то вроде рыбьего плавника, вот такого размера, — он разводит руки сантиметров примерно на сорок.
— Он состоит из нескольких частей или нет?
— Мне кажется, наконечник в виде плавника привинчен к основному корпусу, но я не уверен. А почему ты спрашиваешь?
— Не знаю, но это может быть второй взрыватель.
— Ну и?
— Он дает определенный промежуток времени до второго взрыва и осложняет любые попытки дезактивации. Если я прав, то очень важно знать сопротивление материала и химический состав взрывчатки — тогда мы поймем, какой мощностью эта штука обладает.
— А что ты откопал насчет вольфрама?
— Добывается из минерала под названием вольфрамит, очень плотный и жаростойкий металл.
— Следовательно, он годится для работы при высоких температурах и может быть использован для изготовления проводов высокого сопротивления и электрооборудования, так?
Гарсес кивает.
— Предприятие Клаппе Шлибена с центром в Гамбурге входит в компанию H&W, которую представляет Вилмер, а одна из важнейших составляющих деятельности этой компании — производство вооружений, возможно, тайком поставляемых в Танжер на грузовых судах Англо-марокканского транспортного объединения. И предположение о том, что частично они оплачиваются через частные компании материалами вроде вольфрама, который, в свою очередь, используется как сырье для производства вооружений, не так уж абсурдно. Хотя не знаю… — Керригэн замолкает, пытаясь разобраться в собственных выводах. — Если верить сэру Джорджу Мэйсону, Вилмер официально является немецким консулом во всем испанском Марокко, и Великобритания напрямую связана с ним в делах, касающихся не только поставок, но и деятельности Общества нежелезистых металлов. Извечная дипломатия фунта стерлингов! — восклицает он язвительно.
— Дипломаты везде одинаковы — они служат и нашим, и вашим. Достаточно посмотреть на тех, кто посещает приемы и коктейли… — вслух размышляет Гарсес.
Керригэн подходит к бару и начинает наливать в стаканы виски. Делает он это не спеша, гораздо медленнее, чем мог бы, будто последнее замечание друга навело его на мысль, которую он не решается с ходу высказать.
— Да, — наконец говорит он, подавая Гарсесу стакан и намереваясь сменить тему, — интересный вчера был коктейль. Похоже, у твоей таинственной дамы странные друзья в Танжере.
Гарсес поднимает стакан и задумчиво рассматривает его на свет.
— Она тебе не внушает доверия, да?
— Можно сказать и так, а можно иначе: это женщина, которая вызывает слишком много вопросов. Например, действительно ли она беззащитна или только выглядит таковой, кто знает? — Словно в подтверждение своих слов журналист пожимает плечами. — Поэтому мнение, которое может о ней сложиться, не так уж важно.
— Мне кажется, ты вообще не слишком жалуешь женский пол.
Керригэн ничего не отвечает, только слегка улыбается, по-прежнему держа в руке бутылку.
— Когда доживешь до моих лет, поймешь, что лишь немногие женщины являются такими, какими кажутся.
— Слушай, — говорит Гарсес, вытирая губы тыльной стороной ладони, — не надоедай мне сегодня своими нравоучениями, ладно? К тому же у тебя, наверное, не все всегда было так уж плохо.
— Плохо? Да нет, дело не в этом. Просто женщины — гораздо менее серьезная проблема, чем одиночество, отвращение ко всему или физический упадок. Мы слишком поздно начинаем отличать любовь от гордости. А если ты просыпаешься чересчур озабоченным, всегда есть девочки из «Южного креста». С ними все просто, не нужно влюбляться и вести себя, как идиоту.
— Но это не спасает от одиночества, — возражает Гарсес и смотрит на него ясным взором школьника.
— Одиночество… — бормочет Керригэн сквозь зубы, устало улыбаясь. — Зато это спасает от печали, что немало, но особенно от обещаний, лжи и романтических устремлений спасти свои души. Вся беда в том, что секс маскируют чувствами. Редкостный идиотизм. Сегодня ты лежишь в постели с девушкой, а завтра можешь разбиться или умереть. Конечно, в моменты слабости вспоминаешь этот дурацкий жар и тоскуешь по нему, ну и что? Эти моменты проходят. Все проходит. Лучше тосковать, чем постоянно жить в смятении, пытаясь защитить то, что сам же и выдумал, терзаясь сомнениями, страхом телесного разрушения, страхом смерти и не знаю чего еще… Впрочем, эта тема мне надоела.
— Любить тебя так, чтобы было похоже на след, оставляемый снегом, — мечтательно произносит Гарсес. — Снег обнажен, ни серебристых узоров, ни дороги, ни имени, ни души.
— Поэзия все превращает в метафоры, а может быть, еще и извращает, в этом она сродни религии. — Керригэн смотрит на офицера и нехотя улыбается, словно отпуская ему грех долгой будущей жизни. — Сколько раз ты влюблялся?
— Не знаю. Были две женщины, которые были мне не безразличны, но я бы не рискнул утверждать, что это настоящая любовь. Собственно, одна была еще девочка, лет пятнадцати или шестнадцати. Она всегда ходила мимо церкви Святого Христофора в форме гимназии доминиканок. Ее звали Лаура.
— А другая?
— С другой я познакомился в Шанхае, в кабаре «Барселона».
— А… — говорит англичанин понимающе, и в комнате повисает многозначительная пауза. — Следовательно, в Эльсе Кинтане есть что-то от обеих.
— Нет, у нее нет с ними ничего общего, это совсем другое. Когда видишь ее, задаешься вопросом, что делает ее столь непохожей на остальных.
— Возможно, дело не только в ней, — замечает Керригэн.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы, мужчины, движемся по жизни зигзагами, туда-сюда, толком не понимая, что происходит. Приехать в город, потанцевать с незнакомой женщиной, придумать ей прошлое… Думаю, когда-нибудь это случается со всеми.
— А если бы я спросил о твоей самой большой любви, тебе было бы что рассказать?
Керригэн медлит с ответом — не потому, что не знает его, а потому, что вопрос поднимает из глубины души тревогу и глухую боль. Он курит и молчит. Слышны лишь веселые голоса девушек, развешивающих белье на соседней крыше.
