Джойс Оутс - Одержимые
Роуз краснеет, слышит, как в смущении начинает хихикать. Ее речь становится сбивчивой. Джо Пай наклоняется ближе, щекоча ее руку, клоун в пижамных штанах и тюрбане, пахнущий чем-то перезрелым. Его темные брови изогнуты, белки глаз светятся, свежие губы пухлы, он неотразим. Даже его ноздри вздуваются, имитируя страсть… Роуз начинает смеяться и не может остановиться.
— Ты очень привлекательная девушка, особенно когда такая, как теперь, — мягко говорит Джо Пай. — Знаешь что, мы можем подняться ко мне, там никто не будет мешать нам. Ты не против?
— Нет, — отвечает Роуз и, чтобы просветлить сознание, делает большой дрожащий вдох. — Я не девушка. Едва ли девушка в тридцать девять лет.
— У меня в комнате гораздо лучше. Нам никто не помешает.
— Мой папа нездоров, он ждет меня, — вдруг быстро выпаливает Роуз.
— Скорее всего, он теперь спит!
— О нет, нет, нет — у него бессонница, как у меня.
— Как, у тебя, неужели? Я тоже страдаю бессонницей, — сообщил Джо Пай, сжимая от восторга ее руку. — С тех пор, как однажды в пустыне… на другом конце света… Но я расскажу потом, когда мы поближе познакомимся. Если мы оба страдаем бессонницей, Оливия, нам следует быть вместе. Ночи в Тофилде такие долгие.
— Ночи действительно долгие, — согласилась Роуз, краснея.
— А твоя мама, она тебя не ждет?
— Мама умерла много лет тому назад. Не скажу, чем она болела, вы догадаетесь, она долго болела, и, когда умерла, я собрала все свои вещи… У меня была эта смешная карьера… Не буду утомлять подробностями — все мои бумаги: рассказы, записи и все такое — я сожгла. Я сидела дома дни и ночи. Потом мне стало легче, когда я все сожгла. И теперь, когда вспоминаю об этом, мне очень легко, — вызывающе заявляет Роуз, допив стакан. — И я знаю, что совершила тогда грех.
— Ты веришь в грех, такая умная девушка? — удивляется Джо Пай, широко улыбаясь.
Алкоголь, как золотое дыхание, заполняет ее легкие и течет, и растекается по всему телу, от кончиков пальцев ног до самых ушей. Но руки ее холодны: пусть Джо Пай сжимает их как ему хочется. Стало быть, ее соблазняют, и это так же глупо и неуклюже, как она и представляла, точно так же, как представляла себе, будучи совсем еще девочкой. Поэтому, согласно Декарту:[5]«Я есть я, в здравом уме, и мое тело — это мое тело, находящееся в пространстве, вон там». «Интересно наблюдать, что произойдет дальше», — спокойно думает Роуз. На самом деле она не спокойна. Она начинает дрожать. Но ей нужно успокоиться, это просто недоразумение.
По пути в его комнату триста два (лифт не работает, или его просто нет, и нужно подниматься по пожарной лестнице, у Роуз кружится голова, а ее спутник вынужден обнять ее) она говорит Джо Паю, что не заслужила выигрыша и должна бы отдать эти сто долларов, ну хотя бы Лобелии (но не знает ее фамилии — какая жалость), потому что выиграла карточка Лобелии, а не ее. Джо Пай кивает, хотя и не понимает, о чем это она. Когда он открывает дверь, она начинает какую-то бессвязную историю или признание, о том, что она сделала, когда ей было одиннадцать лет, и о чем она никому не рассказывала. Джо Пай ведет ее в комнату и театральным жестом включает свет и даже телевизор, хотя в следующий момент выключает его. Роуз растерянно моргает, увидев волнистые полосы на ковре, похожие на змей, язык ее заплетается, но она завершает свой рассказ.
— …она была такая общительная и хорошенькая, а я ее ненавидела. Я обычно выходила из школы раньше, чтобы она наткнулась на меня, иногда это срабатывало, иногда нет. Я просто ненавидела ее. Однажды на день Святого Валентина я купила открытку, смешную открытку длиной в целый фут, на которой был изображен сумасшедший и написано: «Мама меня любила», а когда развернешь: «Но она умерла». Я послала ее Сандре, потому что ее мама умерла… когда мы были в пятом классе… и… и…
Джо Пай отстегивает золотого петуха и снимает впечатляюще высокий тюрбан. Роуз, улыбаясь, начинает, но никак не может расстегнуть верхнюю пуговку платья. Эта маленькая пуговка, обтянутая тканью, никак не хочет пролезать в петлю. Но наконец она расстегивает ее и теперь стоит, тяжело дыша.
Ей нужно взглянуть на все приключение, то есть она должна взглянуть на все это со стороны, как на что-то явное, но отстраненное, вроде визита в гинекологу. Но Роуз ненавидит эти гинекологические осмотры. Ненавидит до отвращения и избегает, отменяя визиты в последний момент. Она думает, что это будет ей поделом, она часто думает, что если… Но рак ее матери был повсюду, везде в ее теле, повсюду. Возможно, здесь нет никакой связи.
Голова Джо Пая покрыта пушистыми и, наверное, очень густыми, но короткими темными волосами. Он, должно быть, недавно побрил голову, и они начали неровно отрастать. У корней волос его медный загар кончается, и становится видна полоска белой кожи, такой же как у Роуз. Он улыбается Роуз, восхитительно и вопросительно, потом внезапным решительным движением срывает эспаньолку. У Роуз перехватывает дыхание, она в шоке.
— Но что ты делаешь, Оливия? — спрашивает он.
Вдруг пол закачался. Возникает опасность, что она упадет ему в руки. Роуз отступает, нащупывая ногой опору, и удерживает равновесие. Нервно и зло она отдирает противные маленькие пуговицы на своей груди.
— Я спешу, как могу, — бормочет она.
Уставившись на Роуз Малоу Одом, Джо Пай потирает свой подбородок, розовый и какой-то сырой. Даже без величественного тюрбана и эспаньолки Джо неотразим. Он держится хорошо. Он смотрит на Роуз, приподняв плечи, так, словно не верит тому, что видит.
— Оливия? — говорит он.
Она резко рвет застежку, и пуговицы падают. Это выглядит несколько грубовато, но размышлять некогда. Что-то не так, платье не снимается, она замечает, что поясок все еще застегнут, и, конечно же, платье не снимается. Если бы только этот идиот не смотрел на нее. Рыдая от отчаяния, она скидывает бретельки со своих плеч и обнажает грудь: свои маленькие груди. Роуз Малоу Одом, которая годами смущалась в раздевалке в школе, сгорая от стыда, потому что стеснялась даже думать о своем теле. И вот она презрительно обнажается перед незнакомым мужчиной, который глазеет на нее, будто раньше ничего такого не видел.
— Но, Оливия, что ты делаешь? — недоумевает он.
Вопрос его одновременно тревожен и официален.
Роуз вытирает слезы с глаз и растерянно смотрит на него.
— Но, Оливия, люди так не поступают, не таким способом, не так быстро и нервно, — выговаривает Джо Пай. Его брови поднимаются, глаза неодобрительно сощуриваются, его поза исполнена достоинства. — Думаю, ты не поняла моего предложения.
— Что значит люди не делают?.. Какие люди?.. — хнычет Роуз. Ей приходится часто моргать, чтобы видеть его, потому что из глаз по щекам продолжают течь слезы. Они смывают косметику, которую она щедро и с отвращением наложила несколько часов назад. Происходит что-то неправильное, что-то непонятное. Почему этот кретин смотрит на нее с сожалением?
— Приличные люди, — медленно отвечает Джо Пай.
— Но я, я…
— Приличные люди, — повторяет он, понизив голос и иронично поджав уголок рта.
Роуз покрывается мурашками, несмотря на жар в горле. Груди у нее голубовато-белые. Бледно-коричневые соски затвердели от страха. Страх, холод и ясность. Руками она пытается заслониться от жгучего взора Джо Пая, но не может: он видит все. Пол снова качается, убийственно-неотвратимо и медленно. Если он не остановится, то она упадет. Она упадет прямо ему в руки, как бы ни старалась перенести центр тяжести на дрожащие пятки.
— Но я думала… Разве вы… Разве вы не хотите?.. — шепчет она.
Джо Пай выпрямляется в полный рост. Он действительно великан-мужчина: Ведущий «Бинго» в серебряном плаще и широких брюках, тень эспаньолки обрамляет его гневную улыбку, глаза полны презрения. Он качает головой, а Роуз рыдает. Нет. И снова нет, нет. Она всхлипывает, умоляет, неуверенно подбираясь к нему. Что-то не так, но она не может понять. В голове у нее что-то происходит. Она уже нашла холодные умные слова, которые все объяснят, ведь Джо Пай ничего не знает о ее намерениях, и потому ему нет никакого дела ни до нее, ни до ее слов.
— Нет, — сурово произносит он, ударяя ее.
Она, должно быть, упала на него. Наверное, подкосились колени, потому что он схватил ее за голые плечи и, с побагровевшим лицом, начал бешено трясти. Голова Роуз качается из стороны в сторону, ударяясь то о шкаф, то о стену, — так больно, так сильно, затылком о стену. Зубы стучат, глаза широко и слепо открыты.
— Нет, нет, нет, нет.
Вдруг она на полу, что-то ударило ее по челюсти справа, она поднимается сквозь слои напряженного воздуха к мужчине с физиономией, похожей на пулю, у него мокрые бешеные глаза, и она никогда раньше не видела его. Голая лампочка, ввинченная в потолок, горит где-то далеко за его головой, горит с силой яркого ослепляющего солнца.
![Мерри – [email protected] - 9 и 1/2 недель](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
![Владимир Ионов - [email protected]](/uploads/posts/books/109088/109088.jpg)