ЮСТЕЙН ГОРДЕР - ДИАГНОЗ и другие новеллы
Почему Енни должна бояться умереть?
ОНА БЫЛА этим миром!
Как же она этого раньше не понимала!
Как же все люди не поняли того же, что и она!
А попытаться рассказать об этом другим было бы всё равно бесполезно. Для этого они слишком неугомонны и шумны, да и слишком влюблены в свои иллюзии. Для этого слишком крепко зачарованность держала их в руках. Для этого они слишком цеплялись за своё ego, за своё собственное, маленькое, жалкое, бесцельное «я».
Енни всё равно нечего было терять. Ей было не так уж трудно выпустить из рук саму себя. Насколько же она была удачливее большинства людей!
Она стояла на самом крайнем аванпосте мира. Она была близка к нулю. И надо было пройти через эту исходную нулевую точку, прежде чем увидеть новое небо и новую землю.
Она была целым миром!
Простейший тезис мира. Самое бесспорное утверждение мира! И всё-таки… Как невероятно трудно внушить это другим!
Пожалуй, что значило слово на фоне этого смертоносного луча уверенности? Ведь Енни, Енни была теперь права. Она умерла там, вдали, в лесу. Так умирает капля, целуя море.
То была смерть, торжествующая над смертью. Смерть в берёзовой роще сделала так, что о физической смерти следовало печалиться несколько меньше, чем о том, чтобы проглотить витаминную таблетку.
Она потеряла самоё себя. Потеряла Енни Хатлестад. Теперь она может передохнуть. Теперь было слишком поздно умирать.
ЕННИ ПЕРЕЖИЛА нечто такое, чего никому у неё не отнять. Но это не было чем-то личным.
Личным?
Это словечко вечно недовольного Дональда Дака напомнило ей серию старых комиксов.
В нём было нечто универсальное, нечто очевидное, нечто явное, нечто общее. Потому что разве не лежало всё на поверхности, не было открыто и доступно всем?
Тайной был сам день. Действительность. Вселенная. Тело мира.
ВТОРОЙ РАЗ за этот вечер Енни Хатлестад идёт в Бергенский аэропорт. Но сейчас она не идёт, опустив голову. Она идёт с высоко поднятой головой. С гордо поднятой головой.
Над низкой крышей зала отправления она видит мерцающую гроздь звёзд. Они словно искры костра, зажжённого однажды пятнадцать миллиардов лет назад.
ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ Енни смотрела на звёздное небо, не понимая того, что видит. Не желая этого понять.
Она прочитала дюжину книг о галактиках, спиральных туманностях[62], о небесных погодах[63], о красных гигантах[64], о белых карликах[65] и чёрных дырах. Она интересовалась подобного рода вещами. Так, как можно интересоваться старинными монетами или почтовыми марками.
И всё же — её интерес ко Вселенной едва ли был случаен. Не сознавая этого отчётливо, она уже двадцать лет назад напала на след того, что ей довелось пережить в берёзовой роще. Она всегда носила в душе страстное стремление к целостности, к гармонии.
Всего несколько часов тому назад она была инженером-химиком, больной раком женщиной, которая молилась о смерти. Теперь она воочию видела то, о чём молилась там в горах, наверху, в ночь светового года[66] над аэропортом Флесланн. Миллиарды лет до того, как она сложила свои руки в молитве: ответ на мольбу отправился в долгий путь.
Енни также — искра от того костра. Она соткана из той же материи, что и звёзды. Она тоже — звёздная пыль.
Некогда материя была телом, плотью. То были фибры — волокна того тела, что ныне разбросано во все стороны.
Енни — разорванное на куски единое целое — растерзанный Бог. Это она взорвалась пятнадцать миллиардов лет тому назад. Это она была разорвана тогда на куски. Но сегодня ночью она обрела обратный путь к себе самой.
МАСКИ
ЗАЛ ОЖИДАНИЯ ТАК И КИШИТ важными персонами. Пасхальные туристы вперемешку с чопорными бизнесменами. Даже в этом вечернем самолёте последние в большинстве. Похожи на пингвинов с кейсами…
Енни видела их насквозь.
Дети человеческие, думала она, дрожа под своим плащом.
Енни стояла одна меж небом и землёй. Ничего, о чём бы ей хотелось поболтать с этими человеческими детьми, у неё не было.
А пугало её то, что она больше не чувствовала себя одинокой.
БЫЛА ЛИ У НИХ ДУША?
Была ли душа у этих фигур, которые дёргались и метались во все стороны, механически, как в старых немых фильмах?
О нет, думала Енни. Души у них нет. Души у них не больше, чем у обыкновенного муравья в муравейнике. Они и есть — душа. У такой мечтательной личности души нет, но она сама и есть душа мечтателя.
В зале отправления не набралось бы и двух сотен душ. Там было множество масок, но за всеми масками стояло неделимое «я». Они все были представителями одной и той же души, души, которую они, занятые всей своей близорукой деятельностью, так и не увидели. Был среди них кое-кто, явно не имевший даже отдалённейшего предположения о существовании.
Енни смотрела, прищурившись, на все эти фигуры и видела одно и то же в каждой из них. Все они были одной и той же породы, одного и того же рода.
НО ВОТ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ с ней снова. Новое изменение…
Внезапно её пронизывает чувство сострадания ко всем этим детям человеческим, которые мельтешат вокруг неё в одном-единственном непрерывном круговороте жадности к жизни.
Так больно видеть, как они напрягаются, как цепляются за своё собственное маленькое «я». Поверхностное «я». Ego — «я». Иллюзорное «я».
Расслабься, думает Енни. Не обращай на них внимания!
Если только они перестанут обращать на меня внимание, они выиграют всё. Но прежде они должны умереть. Сначала они должны проглотить эту безопасную витаминную таблетку.
Тот, кто хочет спасти свою жизнь, должен её потерять…
Зерно должно упасть в землю и умереть…
У НЕЁ ПОЯВИЛОСЬ ЖЕЛАНИЕ остановить одного из них и рассказать то, что она знала. Но она не могла просто так вцепиться в проходившего мимо бизнесмена с зонтиком и кейсом, оцепенело заглянуть ему в глаза и сказать:
— Извините, господин, но вам ясно, что вы и есть сама действительность? — Или: — Дорогой ближний, ты понял, что ты и есть Бог?
— Простите?
— Ты не только случайное звено в числе других, номер в серии прочих…
— Хе-хе! Случайное? Нет, об этом я никогда не думал!
— Ты — всё. Вся Вселенная от А до О[67].
— Что такое ты говоришь?
— Ты — не только «в мире гость». Ты и есть действительность.
— Вот как? Да, некоторым образом. Забавно сказано…
— Но ты — жертва иллюзии, которая разрывает тебя на куски и разлучает с самим собой.
— Гм… Извини, я должен ещё сдать багаж.
И ВОТ ОНА замечает у барьера Аннерса Лёвстаккена. Он смотрит на неё, и вот она уже тепло улыбается ему в ответ. Он нынче вечером перемолвился с ней, но вовсе не так, как думает. Она переходит зал наискосок.
— Ты хорошо рассчитала время, Енни… Енни. Она вздрагивает, снова услышав своё имя. Звучит так легко и откровенно.
— Я выходила погулять.
— Вижу. А ты… не почистишь ли свой плащ? Об этом она не подумала. И вот она чем-то снова выдала себя.
— Да, Аннерс. И я пережила нечто странное…
— Здесь? Что именно?
— Я сказала, что мне нужно в Хельсинки…
— Точно. Самолёт SK-четыреста восемьдесят четыре из аэропорта Форнебу[68] в одиннадцать утра.
Ну и подлиза! Но он думал вовсе не так.
— Но мне туда не надо. Я — на пути в Осло, чтобы умереть.
— Что такое ты говоришь?
— Но это всё неважно. Это не играет больше никакой роли. Я умерла там, в берёзовой роще, под открытым небом…
— Ты всегда была чуточку странной, Енни. Но теперь просто не знаю, что и думать, Енни. Такое впечатление, что ты напряжена до предела, немного не в себе.
— Я словно утратила самоё себя. Каким-то образом я исчезла. Но одновременно я была всем, что меня окружало. Внезапно я почувствовала, что была Богом. Эта мысль осенила меня, будто откровение…
— Нет, ты нездорова!
— Нет, я нездорова! Но это ровно никакой роли не играет, слышишь?! Ты тоже не слишком здоров, даже ты. Один щелчок пальцами — и тебя уже нет. Пройдёт несколько лет, и ты исчезнешь навсегда.
— Так быстро, пожалуй, это не произойдёт. А пока я чувствую себя хорошо.
— Я тебе не завидую.
— В чём?
— Что ты чувствуешь себя хорошо.
Почему всё должно быть так сложно? Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь поучаствовал в её открытии, обретённом такой дорогой ценой. А вместо этого ей приходится переживать из-за того, что она препирается с человеком, которого почти не знает.
— Вот что, Енни, выслушай меня! Отложи свою поездку в Осло. Я могу отозвать обратно твой багаж. Ты получишь новый билет на завтра или когда только захочешь. Ты пойдёшь ко мне домой. Я живу совсем близко, в Блуммендалене. Выпьем бутылочку вина. У меня есть… у меня найдётся и бутылка отличного виски.
