Юрий Слепухин - Джоанна Аларика
— Кабальерос, вы забываетесь! — крикнул хозяин, ударив по столу ладонью. — Прошу немедленно прекратить, мы собрались не для того, чтобы учиться казарменному остроумию! Полковник и вы, доктор, вы служите сейчас общему благородному делу свободы и хотя бы ради него забудьте свои разногласия. Если армия и общественность не сумеют найти общий язык сейчас, перед лицом общего врага, то как же вы предполагаете сотрудничать в дальнейшем, когда перед вами возникнут более сложные задачи?
Спорщики замолчали, угрюмо насупившись и не глядя друг на друга. Выдержав паузу, хозяин продолжал уже своим обычным, медленным и бесстрастным голосом:
— Итак, мы говорили относительно парашютных забросок оружия в районы сосредоточения гражданской оппозиции. К сожалению, об увеличении масштабов этих забросок думать сейчас не приходится, и по двум причинам. О первой я уже сказал — парашютированное оружие слишком часто попадает в руки властей и представляет собою напрасную трату средств. Средства у нас широки, но, господа, было бы ошибкой считать их неисчерпаемыми. Это я прошу вас учесть со всею серьезностью. Вторая причина — у нас уже нет времени. Сразу же с началом операции, очевидно, парашютирование прекратится вообще, так как забрасывать оружие в страну, охваченную гражданской войной, значило бы вооружать население, то есть делать именно то, от чего я с такой настойчивостью вас предостерегаю. Оружие будет сбрасываться лишь небольшими партиями на пути продвижения отрядов Армаса, но это будет оружие исключительно советского производства и практически негодное, без боеприпасов к нему. Что же касается господ «финкерос», могу сказать одно: если они до сих пор не сумели проглотить то, что само падало им в рот, пусть выходят из положения, как знают. Оружие, которое они прозевали, лежит в правительственных арсеналах. Пусть берут его оттуда, как только наступит «час Ч».[31] Ничего более легкого я посоветовать не могу. Есть вопросы?
— Только один, — сказал человек в очках. — Если вторжение начнется не так успешно, как мы ожидаем, а гражданская оппозиция тем временем выступит и полностью себя обнаружит…
Хозяин не дал ему договорить и поднялся из кресла.
— Я вас понял! Не беспокойтесь на этот счет. Когда не срабатывает одно устройство, автоматически включается второе. Но говорить об этом пока рано, у нас нет никаких оснований для пессимизма. Не правда ли, полковник?
— Я уверен, что мы раздавим эту сволочь в одни сутки, — проворчал тот, тоже вставая. — Я знаю Карлоса, его можно назвать кем угодно, но только не слюнтяем. В случае необходимости он не остановится перед тем, чтобы послать самолеты выбомбить Арбенса из президентского кресла… хотя бы для этого пришлось раздолбать в щебень пол-столицы.
— Вот речь воина, — улыбнулся хозяин. — Но вы, доктор, не принимайте ее всерьез и не тревожьтесь за столицу и ее мирное население. Я уверен, что до такой крайности дело не дойдет… Я совершенно в этом уверен! Поверьте мне, что если только дон Хакобо Арбенс Гусман окажется перед дилеммой: сложить с себя президентские полномочия или обречь столицу на разрушение, он выберет первое. Несмотря на то, что он предает страну коммунистам и так далее и тому подобное… Поверьте мне.
— Это возможно, — кивнул полковник, одергивая пиджак, словно это был китель. — Я вам уже сказал, в глубине души этот мерзавец был и остается шпаком. Наложит в штаны при первом выстреле этот ваш дон Хакобо Арбенс Гусман. Итак, разрешите откланяться, если, как я понимаю, с делами покончено. Время позднее.
Улыбающийся хозяин проводил гостей до двери.
— Господа, надеюсь, разговор оказался одинаково полезен для всех нас. Мне было отрадно накануне решающего часа еще раз убедиться в нашем взаимопонимании и готовности к сотрудничеству… — Продолжая говорить, он позвонил. Неслышно появился тот же негр. — Gentlemen are leaving, — сказал хозяин, не оборачиваясь. — Call the car, please.[32]
— Yessi'r,[33] — негр поклонился и исчез так же бесшумно.
— В следующий раз вы все же присылайте другую машину, — сказал полковник, — как хотите, а эта мне не по душе.
— «Следующий раз» будет уже после победы, — улыбнулся хозяин. — Никак не раньше. Но тогда мы можем проехать с вами в открытом «конвертибле» через всю столицу, и вы будете в мундире и при всех орденах. А, полковник? И прелестные черноглазые сеньориты будут улыбаться вам с балконов и бросать белые орхидеи.
— Да, девки победителей любят, — полковник подмигнул и выпятил грудь. — А знаете, это вы и в самом деле здорово придумали — насчет передислокации. Я немедленно доложу об этом министру, это действительно идея! И главное, я же окажусь в роли самого бдительного из его сотрудников, ха-ха-ха-ха!
— Разумеется. Как только станет известно о вторжении, вы ворветесь к нему и крикнете: «Разве я не предупреждал?» Это обеспечит вам свободу действий в первые дни. Вам будут верить, как никому! — хозяин поднял палец и тут же обернулся к человеку в очках. — Доктор, связь со мной поддерживайте по тем же каналам. Договорились? Итак, кабальерос, qood luck![34]
Глава 6
Отец, по-видимому, уже уехал по каким-то своим делам, тетя Констансия еще спала. Большая столовая, сумрачная от разросшихся под окнами тамариндов, была наполнена недолгой утренней прохладой и разноголосым щебетом птиц.
Джоанна развернула на коленях хрустящую от крахмала салфетку, придвинула вазочку с вложенной в нее половинкой грейпфрута и принялась скоблить ложкой прохладную, горьковато-кислую мякоть плода. Сейчас, когда за распахнутыми окнами пели птицы и в густой листве весело копошилось солнце, вчерашняя тревога казалась совсем нелепой.
Что тревога была, отрицать нечего. Глупо, разумеется, в двадцать три года бояться объяснения с отцом, но… Впрочем, здесь дело не столько в страхе, сколько в том, что весь уклад родительского дома вдруг оказывается для тебя чуждым. Это самое неприятное, а вовсе не то, что отец может накричать на тебя, как бывало в детстве.
Очень тяжело, когда вдруг становишься перед выбором — муж или отец. А это именно так; отец никогда, никогда не согласится на ее брак с Мигелем. По существу, об этом можно было догадаться уже год назад, в Нью-Йорке, сравнивая письма отца, полные проклятий по поводу проводившейся тогда аграрной реформы, и Мигеля, который восторженно описывал свою работу в комитете по передаче земли. Но в то время она, Джоанна, просто не думала о том, насколько политические разногласия могут отразиться на личных взаимоотношениях. Это очень печально, но что поделаешь… К счастью, в наше время вовсе не обязательно ждать родительского благословения.
Завтрак был, как всегда, скудным — пол-грейпфрута, яйцо всмятку, поджаренный ломтик хлеба и чашка кофе без молока, с небольшим количеством сахара; за пять лет жизни в США «эстетическая диета» стала для Джоанны такой же укоренившейся привычкой, как ежедневная ванна или гольф по воскресеньям. Быстро покончив с едой, она закурила и, вытянув под столом ногу, нащупала вделанную в пол кнопку звонка.
— Доброе утро, Хосефа, — улыбнулась она вошедшей мулатке. — Ну как, успела отдохнуть после вчерашнего? У меня до сих пор голова идет кругом. Почты еще не было?
— Не было, нинья, — ответила горничная. — Вы, может, еще чего-нибудь скушаете?
— Спасибо, я не хочу превратиться во вторую Леокадию Ордоньо. Хосефа, будь добра, поищи Тонио и попроси его заправить мою машину. Если можно, поскорее, — добавила она, взглянув на часы. — И потом вот еще что… У меня в комнате, на письменном столе, лежит связка книг. Пожалуйста, отнеси их в машину, но только так, чтобы никто не видел. Я хочу сказать, отец или тетя Констансия. Хорошо?
Горничная кивнула с понимающим видом и, быстро собрав со стола, вышла с подносом. Едва закрылась за нею дверь, как Джоанна услышала голос отца:
— Сеньорита еще спит?
— Нет, сеньор, — ответила Хосефа, — уже проснулась и позавтракала.
— Хорошо, ступай.
Тяжелые шаги приблизились к дверям столовой. Джоанна на секунду зажмурилась и скрестила средний и указательный пальцы левой руки — «на счастье», как в колледже, когда тебя вызывают к столу экзаменационной комиссии.
— Доброе утро, папа.
— Доброе утро.
Дон Индалесио прошел к открытому окну и стал спиной к дочери, похлопывая прутиком по голенищу.
— Ты вчера выпила лишнего, Джоанна? — спросил он, не оборачиваясь.
— Совсем немного, папа.
Отец помолчал, щелкая прутом и разглядывая что-то в саду.
— Я остался недоволен твоим поведением.
— Охотно верю, папа. Я сама осталась им недовольна.
— Надеюсь, Джоанна, этого больше не повторится.
