Александр Чуманов - Три птицы на одной ветке
Понравились Джону выращенные в открытом уральском грунте помидоры — такой восхитительной кислятины в Австралии, конечно же, днем с огнем не сыскать; соленые грузди со сметаной, если верить восторгу, обозначенному энергичными жестами, но больше похожему на ужас, так что, проглотив один груздок под стопку водки, гость ни к тому, ни к другому яству больше не прикоснулся.
К водке, нужно заметить, вообще больше никто не прикоснулся — не было, выходит, за столом пьяниц, — а вот принесенное женихом шампанское выпили мигом — чего там пить-то, — конфет шоколадных из коробки попробовали — редкостной суррогатной дрянью оказались австралийские конфетки, — апельсинов поели, бутербродов с чем-то.
А горячее Софка подавать категорически запретила. Возможно, она боялась, что бабушка принесет суп из рыбных консервов, хотя у бабушки для такого случая томилось в духовке прекрасное жаркое.
И разумеется, понравились высокому гостю все без исключения обитатели квартиры: бесконечно радушный Билька, учуявший, возможно, нечто родственное в представителе свободного мира; будущая теща, такая молодая да коммуникабельная; бабушка избранницы, на первый взгляд суровая, будто вдовствующая королева Великобритании Елизавета, занимавшая престол империи, куда входила и Австралия, на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков, благодаря чему известная Джону по картинке в школьном учебнике, но королева и впрямь была суровой, а бабушка очень добрая, как и подобает любой почтенной представительнице любого народа мира.
Но на ночь чужеземец не остался. То есть, было видно по всему, эта идея к нему даже в голову не заходила. А то б его запросто оставили. Жалко, что ли? Чем он хуже коммерческого директора-бандюги.
Однако сами предлагать не стали. Вряд ли такое даже в Австралии заведено. Да и посидел гость совсем чуть-чуть. Ровно два часа пробыл. Минута в минуту. Видать, в их стране это этикетом предусмотрено. А потом перецеловал все руки, какие нашлись в доме, и откланялся. Пошел в отель ночевать.
— Скажите ему, чтоб позвонил, как придет в номер, а то мало ли, вдруг наркоманы нападут — дикая ж страна, — неожиданно дальновидно сказала бабушка.
И все на нее удивленно уставились. В том числе — Джон. Ему — перевели. И он энергично закивал головой — только после этого удалился. А женщины почти час сидели как на иголках, сами себя запугав до полусмерти, что, наверное, свойственно российским женщинам.
Когда зазвонил телефон, Софочка пантерой кинулась к нему и враз просияла всем лицом — Джон благополучно преодолел опасности и добрался до отеля «Екатеринбург», где был им заранее забронирован замызганный апартамент размером три на четыре с туалетом, но без ванны, за который содрали столько, сколько в родной Австралии не содрали бы за всю пустыню Виктория, вздумай он ее зачем-нибудь арендовать сроком на двое суток.
Хотя, возможно, это и нормально — кто уж так особо рвется сейчас в ту Австралию, где дурных денег для вольных гастролеров не наготовлено, а начальство да и обыватель почти любого гостя из России, кроме, может, великого боксера Кости Цзю, как нежелательный элемент воспринимает, но то невдомек, что Костя Цзю хотя и коренной уралец, а не русский, так что если он вдруг всех полусредних австралийцев переколотит, то пусть они в Россию со своими меморандумами даже не суются…
А наш австралиец не заинтересовал екатеринбургских грабителей и в следующий вечер. А потом он появился лишь на минуту, оставив внизу работающий таксомотор, и в течение этой минуты успел три раза поглядеть на часы, что указывало на явную несклонность к расточительству, но, может, и на временную стесненность в средствах.
Впрочем, Софочка его ждала наготове, и они вместе отправились во все ту же Москву — такая гигантская у нас страна, а податься, кроме Москвы, ей-богу, некуда — отправились, непонятно кем приходясь друг другу. У Алевтины Никаноровны крутились в голове занесенные туда «мыльным» ветром два слова — «конфирмация» и «помолвка», — но она не была уверена, имеют ли они отношение к данному случаю, спросила у дочери, но та лишь досадливо отмахнулась: «Ах, мама, что за ерунда, мы ж современные люди, они — тем более. К тому ж давно совершеннолетние». Из чего Алевтина Никаноровна заключила, и уже не в первый раз, что дочь ее вовсе не так много знает о цивилизованной жизни, как себе воображает…
И больше старухе опять не суждено было видеть молодого зятя. Опять знакомство вышло шапочным. После официального раута ей внучка много наговорила — мол, и не так смотрела бабушка, и не тем угощала, и не к месту хихикала, и не с того конца чистила апельсин. Словом, хватит таить старые обиды, что не допустила ее Софочка в свое время к бывшей столичной родне…
Таким образом, и на прощанье без свары не обошлось.
15.А до окончательного прощания было еще так далеко! Потому что чуть не год тянулась эпопея исхода Софьи из «российского плена». Наша-то Россия вполне охотно отпускала свое чадо на все четыре стороны, она, по причине патриархальной деликатности, даже не подумала намекать, мол, я тебя учила-учила, общагу предоставляла-предоставляла, аборты бесплатные делала-делала, хоть и без наркоза… Катись!
Зато Австралия выпендривалась, будто ей подсовывали незнамо что, будто самый никчемный предмет пытались тихой сапой через забор перекинуть. Будто, в конце концов, не из каторжников вышли самые старинные роды австралийской республики!..
Погуляли молодые по столице ненавязчивой Родины, напиталась Софочка на прощанье родной культурой и искусством, суженого напитала в меру его восприимчивости, а потом отправила. Одного. Сама же временно вернулась к маме и бабушке. Чтобы уладить последние дела и дожидаться назначенных инстанциями сроков.
Девушка, так много уже знавшая про жизнь, до последнего момента работала, что-то преподавала, какую-никакую добычу в клювике приносила, обращала ее в компактную иностранную наличность, чтобы, значит, не с пустыми руками — потом ведь приданое в виде подушек и перины через такое пространство не потащишь, а более удобного ей не наготовили.
Телефонные разговоры с Южным полушарием оплачивали мама с бабушкой — раз с приданым так вышло — мама к тому моменту возглавляла свой магазин, как говорили в старину, «на общественных началах», бабушка, как всегда, получала пенсию и маленько приторговывала — то есть с деньгами российскими у них было в тот период совсем неважно.
Эльвира титул директора еще не сложила с натруженных плеч, но именовалась так словно бы уже в насмешку, потому что магазином теперь фактически владела некая «общественная» организация инвалидов афганской войны, хотя ни одного инвалида Эльвира в своей уходящей вотчине ни разу не видела, а те, что порой являлись за «налом» — от этого словечка у заслуженного работника прилавка переворачивались внутренности, — меньше всего напоминали обездоленных калек.
А Софочке еще раз-другой пришлось смотаться в Москву, хотя было не до культуры с искусством — торчала в изнурительных очередях возле посольств да генеральных консульств — пес их всех разберет, улаживала еще что-то где-то, возвращалась домой злющая или наоборот ликующая, докладывала в Австралию о проделанном и получала, очевидно, какие-то новые инструкции от возлюбленного. Правда, кроме инструкций, с родины кенгуру поступали и доллары. А это уже очень серьезно…
Но — вода камень точит. Все преграды преодолели два любящих сердца. И последнюю разлуку с честью перетерпели. И Джон в свою австралийскую коллегу не влюбился. И наступил-таки день окончательного улета.
А это — опять же через Москву. Потому что екатеринбургский аэропорт еще такого не достиг, чтоб во всякую дыру летать. В Таборы и Гари — пожалуйста, а в Австралию — вот еще! Но и от Москвы не очень-то — в столицу государства еще можно, а в город Перт — на бабушкином ехидном диалекте «Перть», где и предстояло строить очередную счастливую ячейку, — только с пересадкой в некоем Сингапуре.
А Софка-то уж в положении. Вот вам и обитатель свободного мира — в изолированной камере трехкамерной сталинской общаги, видите ли, побрезговал, а где-то в московской гостинице ничего, снизошел, осеменил. Впрочем, нам же неизвестно, кто из двоих первым пошел на поводу страсти и второго затащил…
И сама-то какова — враз, как понадобилось, забеременела, тогда как прежде, в моменты отчаяния, которые изредка у нее все же случались, ныла: «Хоть бы ребеночка бог дал, хоть бы от кого-нибудь родить, и замуж не надо, одна бы вырастила…»
Имитировала, как обычно…
Так и улетела. В «эконом — классе», одиннадцать часов без посадки. Смертельный, между прочим, трюк для тех, кто не особо здоров. Но Софочка все выдержала и ребеночка во чреве благополучно доставила на его Родину.
И там, в Перте, молодые незамедлительно обвенчались в католическом храме, и стала Софочка с того момента, как и мать, писать, а также произносить слово Бог с прописной буквы.
