Владислав Булахтин - Девушка, которой нет
– Мы же не будем скатываться до каких-то дурацких талонов на жизнь. Здесь не распределитель. Должна проявиться ваша добрая воля. Не цепляйтесь вы за свои магазины. Сдалась вам эта музыка…
Мужик долго и нудно уламывал Титова отойти от дел, употребляя сложносочиненные предложения, ни одно из которых не нравилось Фее.
– Павел Михайлович, вы один из немногих, кто понимает, что здесь происходит…
– Вы не можете действовать так безответственно…
– Неужели не наигрались?..
– Вы же догадываетесь, мы примем меры…
Паша вяло парировал:
– Мне плевать… Не хочу ни о ком и ни о чем думать… Не наигрался… Принимайте…
Наконец, заговорил второй мужик. У него был глухой утробный бас:
– Мы прямо сейчас разрушим эту вашу иллюзию. Вместо того чтобы сгореть на работе счастливым-окрыленным, сдохнете в одном из пыльных углов этой квартиры, проклиная собственное ничтожество.
Сразу после этой фразы на кухне что-то загремело, повалилось, разбилось. Из беспорядочных криков можно было разобрать только тихие завывания Титова: «Козлы-козлы-козлы-ы-ы…» да тоненькие покрякивания первого мужика: «Держи… зачем ты его так… ну, бесполезно же мутузить, сколько раз пробовали… как надоело это упрямство… не для себя же стараемся… сами через день-два в беспамятство впадем… блин, и таких идиотов с каждым днем все больше и больше…»
Судя по методичным ударам, Пашу очень долго избивали – сначала ногами, потом в ход пошли подручные предметы. Второй мужик приговаривал: «Ну не верю я, что нельзя действовать силой… не соображает руководство ни разу… страх – он и в благополучной Норвегии заставляет яйца звенеть…»
Первый мужик сначала пытался его остановить, потом сам стал предлагать: «Резани его ножичком… да, да, плевать… двинь-двинь, ни хуже, ни лучше уже не будет… падла…»
– Давай позвоним в милицию, – шептала Ленка. Фея крутила головой – услышат. Кухня находилась в трех метрах от ниши с камином.
«Тетеньке-консьержке должно очень не понравиться, что вытворяют эти занудливые дяденьки», – подумала Фея, пытаясь разобраться в происходящем.
Мужики долго шептались между собой, зачем-то участливо спрашивали свою жертву, как им быть, на два голоса повторяя: «Ты не оставляешь нам шансов…»
Паша молчал. Напоследок второй костолом стал что-то горячо втолковывать Титову. Тот застонал: «Су-уки-и… ну как вы могли… зачем мне все это знать… я после всех ваших баек и дня не протяну… не могли потерпеть…»
Второй снова что-то зашептал.
Вдруг Паша заорал:
– Молчи-и-и! Не хочу!.. Еще хотя бы день…
– Хрен тебе по всей морде! – загремел бас.
Раздались приглушенные выстрелы, тяжелый топот ботинок устремился к выходу из квартиры. Кто-то из зондеркоманды обрушил стеллаж в гостиной.
– Наш выход, курочка моя, – прошептала Ленка и стала ногами вышибать жалюзи, которые намертво крепились по периметру входа в нишу. – Кокнули нашего клиента.
– Зачем гламурную фенечку ломаете? – раздался голос снаружи.
Силуэт Паши закрыл тоненькие полоски света. Жалюзи резко рванулись вверх.
Yngwie Malmsteen: «Overture 1622»
– Ур-роды… Собаки злые… Фаш-шисты… – жаловался Павел, прикладывая мокрые тряпки к многочисленным синяками. Выглядел он кошмарно – разбитые губы, свернутый нос, колтуны запекающейся крови на голове; лицо – сплошной синяк. Однако Титов довольно бодро передвигался по квартире, убирая немногочисленные разрушения.
Недружелюбные гости перевернули огромный стеллаж с пластинками и сидюками – теперь Паша подбирал все это, извергая поток самых страшных, самых нецензурных ругательств, изредка переходя на всхлипывания:
– Вся моя жизнь!.. Вся моя жизнь!.. Даже то, что осталось, хотят испоганить… – Он подбирал черные кусочки пластинок.
Он не обращал внимания, что кровь струится по телу, капает на пол, оставляя причудливые следы метаний по квартире. Весенняя капель. Девушки пытались остановить его. Фея увидела – кровавое пятно расплывается чуть ниже шеи и на животе в прорехе разрезанной ножом рубахи.
Титов сдался лишь тогда, когда Ленка намекнула:
– Не дернуть ли по маленькой… кругленькой таблеточке? Или, может, чем покрепче успокоимся?
В нишу с камином принесли небогатые запасы для застолья – мутную «Бехеровку», слипшийся инжир и четыре просроченные банки с оливками. Девушки опасливо косились на лужицу крови, натекающую под их беспокойным хозяином. Ленка участливо зачастила:
– Я не набиваюсь ни в нянечки, ни в медсестры. Я вообще безжалостная и беспощадная сука, но обстоятельства, друг мой, обстоятельства… Ты вообще понимаешь, что из тебя юшки вылилось на хороший бассейн? Меня уже здорово беспокоит эта донорская вакханалия…
– Раны слишком глубокие, – словно извиняясь, пробормотал Титов. – Ничего, скоро затянутся. Помоюсь и баиньки…
– Слушай, герой, – перебила его Ленка, – мы в сорок третьем таких как ты в четыре слоя бинтами обматывали. Без этого спать не укладывали и солдатских ста грамм не выдавали. Тебе хоть немного больно? Слабость? Головокружение?
– Чуть-чуть. Шли бы вы отсюда, девоньки. Я сам как-нибудь.
Фея заговорила требовательно и громко. Но голос сразу увяз в гулком пространстве квартиры:
– Ты должен объяснить, что за жуткая тарантиновщина происходит здесь. В тебя стреляли, взрезали живот, измолотили физиономию, а ты бегаешь и собираешь пластиночки.
– А что я, по-вашему, должен делать? Пучить глазки и стонать?
– Подыхать ты должен. Просить прекратить мучения контрольным выстрелом в генита… ха-ха!.. лии… – Ленка нервно заржала.
– Как же мне подыхать, ясноглазые? Если сдох я несколько лет назад точно в соответствии с вашей справкой?
– Дурдом на колесиках, – совсем тихо пробормотала Ленка и махнула стопарик «Бехеровки». – И как тебе удается сохранять такую форму? – кивнула она на его окровавленную фигуру.
– Музыка, – не колеблясь, ответил Паша.
The Cranberries: «Zombie»
– Не хочу вас пугать, но то, в чем вы сейчас присутствуете, – не жизнь. Не жизнь, – смакуя, повторил Титов.
– В смысле? – Фея удивилась, откуда у нее берутся силы задавать все эти дурацкие вопросы.
Ленка уже плюнула на все – трескала засохший инжир, бойко запивая его «Бехеровкой»; ее лицо надолго посетила вдохновенная улыбка до ушей.
– Безо всяких смыслов. Просто: это – не жизнь. Проекция.
– Какая, к дьяволу, проекция?! – взорвалась Фея.
Девушка постучала по лавочке, потом себе по голове. Если бы не кровь, которая капала к ногам Титова, если бы не пулевые отверстия в штанах, если бы не письмо Викентия, если бы не фотография – Фея не стала бы слушать этот бред.
– Моя. Или чья-нибудь еще. Я не знаю.
– За мир во всем мире. За тебя, Пашенька. Аллилуйя любви! – произнесла Ленка тост.
– Я не понимаю. Ты можешь не говорить загадками? Можешь объяснить? Ты действительно мертв?
Титов усмехнулся:
– Если бы я знал… Все наши знания о том, чем заканчивается жизнь, что такое смерть, куда исчезает душа, разум, весьма ограничены. Умирают вместе с телом? Отправляются в иной мир? Что происходит с бездной информации, накопленной человеком?
– Только не надо крутить нам динамо, шалунишка Кант-Шмант!.. – Ленка погрозила Паше пальцем и вновь потянулась за бутылкой.
– Действительно, не надо этих унылых телег, – поддержала Фея свою пьянеющую подругу. – Мы рождаемся, любим, страдаем, умираем. Либо от того, что дряхлеет тело, либо Фортуна кидает смертельную подлянку. Что потом – трупное окоченение или райские кущи – науке неизвестно.
– За райские кущи! Бессмысленные и беспощадные… – Улыбка Ленки стала еще шире.
– Конечно, наше собачье существование с трудом можно назвать жизнью, – продолжила Фея, – но все-таки здесь есть свои законы. Вода мокрая, снег холодный, мужики сво… А когда тело прострелено, полагается лечиться или умирать. Инфаркты, передозы, нервное истощение – приводят к смерти. Кровь, разряды электрошока, белые халаты, груды омертвевшего мяса, ритуальная неразбериха, крематорий. У нас есть куча примет того, что смерть наступила на горло чьей-то песне.
– Вот-вот! Наступила. А что потом? Куча информации, эмоций, мыслей не может исчезнуть сразу после остановки сердца. В зависимости от того, насколько готов человек к утрате своего «я», этот слепок с того, чем он был, может просуществовать довольно долго. Ребята из «Викентий Энтерпрайзес» тебе понятней распишут. Не зря же они разыграли этот цирк… – Титов ткнул в кровоточащий порез на животе.
– Где существует этот слепок? – медленно спросила Фея, чувствуя, что олигофрения должна обязательно выкосить кого-нибудь из них троих. Она потянулась к «Бехеровке».
Паша многозначительно постучал по своей пустой рюмке:
– Это самый сложный вопрос. Если человек не способен принять смерть, он воссоздает определенное продолжение. Насколько оно похоже на прервавшуюся жизнь, зависит от того, какой была его судьба, где отправная и финальная точки, каким был этот «человек, дерзнувший».
