Илья Зданевич - Собрание сочинений в пяти томах. 2. Восхищение
Зобатые упорно не хотели раскрыть Лаврентию причину их частых путешествий к бывшему лесничему. Забеспокоившись, молодой человек решил отправиться с ними сам. По пути один из сыновей проговорился, что больна мол дочь лесничего. Что за небылицы, мало ли женщины болеют, кто из чужих ими занимается, да и не принято это
Пока пересекали деревушку, Лаврентий с любопытством разглядывал единственный двуэтажный дом, возвышавшийся на пригорке, окруженный боярышником, невероятный формами и весь точно сквозной от резьбы ставен, балконов, дверей. Что за странная женщина лежит больной в этом замке?
Лесничий, завидев гостя, выбежал, приглашая войти в столовую, поспешил нагибаясь, хлопоча устроить пришельца там в резном кресле, излюбленной своей мебели. Цель посещения старику не была понятна, и после нескольких минут молчания он осведомился, встревоженный, больше всего, заурядными приемами разбойничьей вежливости. Лаврентий, с изысканной любезностью, заставившей лесничего вспомнить о городе, отвечал, что он просто счел нужным навестить, так как не видит никаких препятствий к знакомству. “Никаких препятствий, разумеется”. В заключение хозяин, как полагается, предложил гостю водки: “хлебной, яблочной, виноградной?” “Яблочной, пожалуйста”
Ивлита вышла в вишневом платье, праздничная, поднести гостю прощальное вино. Такая то высокая, никогда не видел Лаврентий таких женщин в горах. Толщенные косы, переброшенные через плечи, соломенные и до колен. Глаза, нет таких здесь глаз. Затянутая в корсаж, возвышенная грудь, большие ноги. Ивлита держала кривой рог, но не бараний обыкновенный, из коего пить в таких случаях полагалось, а чудовищный из серебра и пригодный разве для поминок
Лаврентий был обойден и обманут. Полгода жил он в корявой деревушке, и даже те, чья судьба всецело зависела от него, таили это богатство, равного которому не было и не будет: замашка скрывать сокровища, считая, что так и должны они пропадать без дела. Но на сей раз это не волшебство, не призрак исчезающий только его увидят. Эту женщину можно держать, подобно рогу с водкой, ее можно есть, как всякую другую. Лаврентий поднялся, взял рог, опорожнил его не отрываясь, и положив на стол, сказал лесничему:
“Хочу ее в жены”
Лаврентий не испрашивал согласия. У горцев его не требуется. Невесту, даже помимо ее охоты, можно увести из дому, тайком, если опасаешься, что помешают и одолеют отец и братья, или явно, если домашние слабы. Когда же родители презренны, их предупреждают, хотя бы и с любезностью
Так как в горах священника нет, и до него не добраться, сложный обряд венчания заменен еще более сложным, но совершаемым выборным для этой цели лицом, обычно старейшим. Старцы заставляют брачащихся прыгать через воду, хлестать друг друга ветвями, ползать на четвереньках, и тому подобное; свадьба продолжается, пока жених или невеста не упадут от утомления, что происходит иногда на второй или третий день, если обряд состоит из перекладыванья поленьев или хождения от одного дерева к другому и обратно. Разбойники ото всего этого избавлены потому, что их не венчают. Своеобразие ли их занятий или независимость положения тому причиной, неизвестно. У разбойничьей жены нет права на детей и права на уважение, с ней не здороваются, женщинам запрещается сноситься с нею. Разбойники не только не возражают против подобного порядка и с ним не борются (тут могли бы они даже преуспеть, ввиду их особенной власти), напротив, бесправие жен своих всячески поощряют и убивать жен им не воспрещено, если бы население и уплачивало десятину неприкосновенности. И так как разбойничьей женой быть постыдно, то, против всяких правил, взятой дозволено разводиться, хотя дальнейшая жизнь ее в этом случае тоже никем и ничем не охраняется
Лесничий никогда не думал, что можно пожелать мертвую, да и не придал бы этой мысли никакого значения. Но теперь, когда убийственные слова были произнесены, бывший уразумел, что его покойная живет, и в расцвете. Возможность ее потерять, сознание, что ее уволокут, были совершенно нестерпимы. Привстав, дрожа, заикаясь, хозяин выводил в воздухе какие то знаки, хватаясь за горло. Лаврентий, охмелев, молчал. Внезапно, отец, бросившись в угол, схватил ружье и не целясь выстрелил. Выронил его и упал ничком
Пуля застряла в половице. Лаврентий не шелохнулся. Ивлиты в комнате не было. Напуганная бешенством отца, взбежала она к себе, заперлась, забилась в меха, всматривалась в молодого человека, будто тот не остался внизу, а стоял перед, решительный, разодетый, победоносный; подыскивала определений его достойных и не находила, мыслей не хватало, была измучена, обессилена. Об отце не думала
Выстрел отогнал образ, заменив невыносимой тревогой. Надо вернуться. Но в комнате, смежной со столовой, где Ивлита покинула отца, ее встретил ищущий Лаврентий. Девушка отшатнулась. Лаврентий был не один. За женихом стояли темные люди, в которых, никогда их не видев, Ивлита узнала брата Мокия, каменотеса Луку и почтовую стражу. Позади всех сгибался бывший лесничий. Ивлита бросилась с воплями: “убил, убил”, оттолкнула Лаврентия и в столовую. Но только увидела распростертого отца, остановилась. Лицо ее приняло спокойное выражение, голова откинулась. Поспешно расплетя косы и разбросав по плечам волосы, Ивлита повернулась к Лаврентию, стоявшему на пороге покачиваясь, и спросила его: “Ты не знаешь ли, почему мой возлюбленный отец не приветствует меня?” И потом зобатым, появившимся на пороге не смея переступить: “Друзья, не скажете ли мне, почему мой возлюбленный отец не встречает меня?” Обошла вокруг стола, проникла в другие комнаты, вернулась, повторяя: “Отец мой возлюбленный, почему ты не выходишь ко мне?” И только обойдя несколько раз вокруг лежавшего сделала вид, что впервые замечает его. Заголосила, упала на него, причитая: “Отец, отец, умер ты, но почему ты ушел и не захватил меня с собой? Я была бы для тебя не тяжелой ношей, а покинув меня, ты оставил мне горе, которого не снести”...
Подняв Ивлиту, держа ее за плечи, крича ей в ухо: “Стрелял не я, а твой отец, он упал от страха, не умер, не убивайся”, Лаврентий, медленно приходя в себя, и соображая, что хотя и оставался на ногах, но был несвоевременно пьян от чудовищного объема водки, смотрел с неуменьшавшимся изумлением на лицо девушки; желание овладеть ею, и возможно скорее, вкупе с бешенством обойденного, вернулось удесятеренным, и в женихе, с готовностью вот вот озвереть, против невесты подымалось безотчетное озлобление, что то надо было на ней выместить, заставив ее заплатить дорого и тем дороже, чем прекраснее она была, чем больше выражала собой небо. Дать себе волю Лаврентий всетаки еще не решался. Взял Ивлиту на руки, укутал ее в шкуру, решив бежать домой и там расправиться. Но когда распахнул дверь на мороз и увидел перед собой детей, то мысль, что он живет не один, принужден будет встретиться с самим зобатым, выдержать его наступление, неизвестно чем все это могло окончиться. Лаврентий захлопнул дверь, положил ношу на стол, сбитый с толку. Зачем уходить, можно остаться тут, в этом отличном доме. Однако лесничий лез в глаза, не позволяя предпринять что либо с легким сердцем. Лаврентий не чувствовал себя хозяином. Хозяин лежал, может быть и покойный, но страшный. Это смущенье было для Лаврентия неожиданным, слабостью, которой он за собой никогда не подозревал. И внезапно ему так захотелось, чтобы старик жил, чтобы действительно это был всего лишь обморок. Лаврентий бросился к лесничему и перевернул его
Мертв был бывший или жив, решить было нельзя. Лаврентий вышел на двор, прикрикнул на зобатых, принес снега и начал оттирать бесчувственного. Так как старанья оставались безуспешными, молодой человек то и дело оставлял старика, отходил, садился, смотрел тупо на лежавшего, и снова принимался тормошить тело. Отыскал в доме водку, приволок в столовую огромные мехи, время от времени развязывал и тянул непосредственно
Несколько раз ему показалось, что хозяин пришел в себя. Это были только всплески мертвых рук. Но вот бывший лесничий вздохнул и открыл глаза. Старику чудилось, что он возвращается из бездны, о которой ничего не помнит, но возвращается преображенным, переделанным, что он уже не бывший лесничий, а другой человек, а бывшего лесничего больше нет, и никогда не будет. Что за события были причиной этому, старик не соображал, но события важности исключительной, непоправимые столь же, сколь и отлет бывшего лесничего. Отсутствующим взглядом смотрел старик на Лаврентия, державшего его на руках, на снег накиданный в комнате, на ружье, лежавшее около, на стол напротив, предметы незначительные и немые. На столе загадочная груда меха привлекла его внимание и потому только, что из под меха выскользнули и свешивались по сторонам руки. Эти руки старик видел не впервые, но узнать чьи они долго не мог. Он ворочался, стонал, смотрел вопросительно в лицо Лаврентию. Медленно в его сознании разгоралась мысль о том, что ведь это руки Ивлиты, его дочери
