Пол Теру - Коулун Тонг
— У Невилла фамильное дело.
— И какое же?
— Швейно-текстильное, — сказал Чеп.
— Мы создали ряд успешных совместных предприятий, — сообщил Хойт. — В области текстиля Китай совершил настоящий скачок. Речь о продукции высочайшего класса. Лучших брэндах. И все это проплывает мимо Гонконга.
— Потому что мы не используем детский труд, — сказал Чеп.
— Секундочку, — возразил Хойт, заметив, что Монти засмеялся. — Я хочу ответить.
— Не стоит, я все это уже слышал, — сказал Чеп. — Знаю я вас, янки!
Монти обернулся к Хойту:
— Он вас дразнит.
— Гонконг — случайный огрех истории, который вскоре будет исправлен, — продолжал Хойт.
— В качестве британской колонии Гонконгу жилось прекрасно, — сказал Чеп.
— Куда уж прекраснее. Никаких выборов. Никакой демократии. Однокашник однокашника поддерживает — только по знакомству все и делается, — не унимался Хойт. — Не надо мне ничего рассказывать.
— Здесь была свобода, — продолжал Чеп. — Свобода жить или умереть, свобода в духе «выживает сильнейший», но толк от нее был, и ничего лучшего не смогут сделать ни китайцы со всеми их чертовыми полицейскими, ни вы, американцы, со всей вашей ханжеской болтовней насчет демократии.
— Китайцы — чудной народ, — сказал Хойт. — Я их вот как воспринимаю: что бы ты ни делал, они вечно держат фигу в кармане. Вот вам, в принципе, вся китайская философия — фига в кармане.
— Хойт во многом прав, — заметил Монти.
Хойт улыбнулся Чепу:
— И давно вы здесь?
— Я здесь родился, — проговорил Чеп и, игнорируя американца, обернулся к Монти: — Одному моему приятелю некий китайский чиновник предложил сделку. Всех подробностей я не знаю…
— Да они тут вообще-то не важны, — затараторил Хойт. — Просто рассчитывайте на быстрые и грязные деньги, с поправкой на большую вероятность подставы.
— Простите? — и Чеп вновь обернулся к Монти: — Ситуация такая. Земельный участок моего приятеля стоит семь миллионов. Ему предложили учредить зарубежную фирму, через которую и будут производиться расчеты. Цена продажи оговорена заранее — девять миллионов. Китайский чиновник платит девять миллионов из средств своего министерства. Деньги переводятся на счет новой фирмы. Продавец — этот мой приятель — получает семь миллионов плюс еще кое-что наподобие комиссионных, примерно около миллиона.
Монти выслушал, не моргнув и глазом; зато Хойт Мэйбри заулыбался.
— Ты когда-нибудь слышал о таких сделках? — спросил Чеп.
— А разве другие бывают? — воскликнул Хойт.
Чепа это задело; он устыдился своей наивности. Но, по крайней мере, он не выдал себя, свалив все На выдуманного приятеля. Сохранил тайну.
— Сейчас живых денег просто море, ликвидность бешеная, — сообщил Хойт. — На инвестиции в Китай специально выделено двадцать пять миллиардов. Тут и американцы участвуют, и транснациональные компании.
— Мой приятель пока колеблется, — проговорил Чеп и заглянул в лицо Хойту. — Он говорит, что хотел бы здесь еще пожить.
— Умные деньги уезжают, — заметил Монти.
— Я хочу посмотреть, что будет, — сказал Чеп.
— Будет бум, — сообщил Хойт.
— Я вам скажу, что будет, — заговорил Монти. — Китайская Народная Республика начнет исподтишка, постепенно затягивать петлю. Поглядите, что делается в школах, что говорят детям об англичанах. Думаете, им там будут расписывать достоинства британского колониализма? Нет, им будут вдалбливать официальную китайскую версию всемирной истории. Рассмотрим иммиграцию. Кто получит вид на жительство? Только те, кто нужен китайцам. Остальных — взашей. Чтобы заниматься бизнесом, нам всем понадобятся разрешения на работу — специальные такие бумажки. Аннулировать их ничего не стоит.
— Всех подозрительных они вышлют, — подхватил Хойт.
— Это и к вам относится, — заметил Чеп, — и ко всем американцам вообще.
— Хойт не американец, — сообщил Монти. Словно декламируя стишок, ибо он явно повторял эту фразу уже не впервые, Хойт пояснил:
— Я не американец, но я из Америки.
— Что это значит? — осведомился Чеп.
— Отказался от гражданства.
— А как вам это удалось?
— Легко. Пошел в американское консульство. Подал заявление. Вернулся домой. На следующий день опять пошел в консульство, подписал «Клятву об отказе». Сдал паспорт. — Хойт засунул большие пальцы под ремень. — На том и разбогател.
— Я никогда не отрекусь от Великобритании, — произнес Чеп.
— Или взять моих партнеров по фирме, — вставил Монти. — Квок — канадец. Лум — подданный протектората Тонга. Левин — гражданин Каймановых островов. Да хоть здесь, прямо в этом зале погляди по сторонам — кто белизец, кто панамец, кто вообще с Кабо-Верде.
Чеп невольно осмотрелся. И узрел вокруг только англичан — по большей части знакомых. Вот это новость…
— У меня паспорт Гвинеи-Бисау, — продолжал Хойт.
— Господи, а где это?
— Недалеко от Кабо-Верде, — пояснил Хойт. — Если не врут.
— Ага, государство с черным лицом. Значит, вы черномазый.
— Полегче! — воскликнул Хойт.
— А ты, вероятно, израильтянин, — сказал Чеп Монти, зная, что тот — еврей.
— Австриец, — поправил Монти, отхлебнув пены из своей глиняной кружки. — Здешний австрийский консул предложил. По собственной инициативе. Ему известно прошлое нашей семьи. — Монти слизнул с верхней губы ошметок пены и с серьезным видом добавил: — Я воспринял это как акт искупления грехов с их стороны.
— Монти, ты что же это, перец-колбаса?
— Австрийцев так не называют, — возразил Монти. — Ты нас с немцами перепутал.
— А разве страна не одна и та же?
Чеп был в шоке — ведь Монти всегда с такой любовной интонацией говорил о своем отце, лечившем бедняков в Уайтчепеле, и его бескорыстной преданности пациентам, о своих студенческих годах в Лондонской школе экономики, об офисе на Чэнсери-лейн. Лондонец до мозга костей, господин в котелке и с туго стянутым ремешками зонтиком — вот как Чеп воспринимал Монти, а себя самого считал англичанином колониального розлива, так как мог похвастаться лишь аттестатом зрелости гонконгской средней школы Куинс-колледж.
— Ничего общего, — заявил Монти, вновь поднося к губам глиняную пивную кружку. — Я из старинной династии венских интеллектуалов.
Чеп заключил, что виноват тут не Монти, виноват Гонконг — город, обрубающий у людей корни, заражающий их себялюбием и высокомерием, алчностью и бесхребетностью. Его родная мать и та не устояла. И Чеп ничего говорить не стал. Окинул взглядом зал Крикст-клуба и понял, что все эти люди сбегут при первых же признаках опасности.
— Если твой приятель надумает насчет сделки, скажи, чтобы связался со мной, — сказал Монти.
— Или со мной, — вставил Хойт.
«Какой приятель?» — чуть не сорвалось с языка у Чепа, но он вовремя спохватился.
Вернувшись в тот вечер в Альбион-коттедж, он увидел, что мать выставила на стол корзину с фруктами. Отчего, интересно, у нее такое сияющее лицо? Фрукты — они фрукты и есть. Назавтра на фабрике Мэйпин тоже принесла ему в кабинет корзину с фруктами. Очередную. На сей раз — с японской мушмулой, лонганами, мангустанами и киви. Красивые пальцы Мэйпин крепко стискивали ручку корзины.
— Человек дает это вам.
— Что за человек? — Чеп развернул записку, приклеенную к корзине скотчем. «Позвоните, пожалуйста».
— Из Китая, я думаю. Я его не знаю.
— Но он вас знает?
— Может быть.
Чепа взбесило это уклончивое «может быть», означавшее, что просьбу автора записки придется исполнить.
Провожая Мэйпин взглядом, он вновь ощутил, что возбуждается. В манере уходить, свойственной как ей, так и почти всем женщинам на свете, сквозила какая-то поразительная невинность: женщины всегда казались несколько беспомощными, неуверенными, робкими. Мужчины по большей части удаляются враскачку, словно в любой момент готовы обернуться, презрительно ощерить зубы; но женщины всегда как бы спешат убежать. У Чепа часто возникало безотчетное желание схватить уходящую за худые плечи и повалить на пол; он ненавидел себя за эти фантазии, больше подобающие какому-нибудь насильнику-психопату.
Когда в то же утро он позвонил мистеру Хуну, тот мгновенно взял трубку, судорожно схватил — вот именно схватил, словно всю неделю держал над телефоном руку в ожидании звонка.
— Вэй! — впопыхах произнес Хун на родном языке, а затем добавил: — Да?
— Я бы хотел с вами повидаться по одному делу, — сообщил Чеп, надеясь навязать Хуну свои правила игры.
— Большое спасибо, что перезвонили, — ловко увернулся мистер Хун. — Я так рад, что вы получили мою записку.
— У меня не очень-то много времени, — прервал его Чеп.
— У меня еще меньше, — отозвался мистер Хун. — Допустим, в клубе в шесть?
