Иржи Грошек - Файф-о-клок
И вот, заручившись рекомендательными письмами из папской курии, где до недавнего времени я исполнял обязанности секретаря при их святейшестве Мартине Пятом, я поспешил в монастырь Святого Галла ради встречи с Корнелием Тацитом или тем, что от него осталось. Ибо, невзирая на все наши хлопоты и поддержку кардинала Орсини, настоятель монастыря категорически отказывался выпустить Корнелия из обители прежде, чем его догрызут мыши. Однако, не смея рассориться с таким влиятельным человеком, коим являлся кардинал Орсини, настоятель неохотно согласился, чтобы мы поработали над Корнелием в стенах обители. Для чего мне и потребовался опытный переписчик, иначе я мог состариться, копируя древние рукописи в одиночку…
И следовало поторапливаться, покуда настоятель не передумал. Он мог внезапно заупрямиться и не пустить нас в библиотеку по каким-нибудь теософским соображениям. Или выгнать, поддавшись внезапному религиозному исступлению. Мой тайный доброжелатель в монастыре, который нашел Тацита среди разрозненных рукописей, предупреждал, что настоятель недолюбливает столичных «проходимцев» и только поэтому будет препятствовать нашему делу. «И никакие угрозы кардинала Орсини не могут повлиять на отца-настоятеля, – сообщал доброжелатель. – Ибо в ответ на все упорные рекомендации из Флоренции он только посмеивается и резонно заявляет, что дальше монастыря Святого Галла его не сошлют, ибо – дальше некуда…» Надо признаться, что мы совершили ошибку, когда обнаружили свой интерес к Тациту и забросали отца-настоятеля письмами из папской курии. До этого Корнелий тихо тлел в монастырской библиотеке, неведомыми путями очутившись в этой тихой обители, покуда мой доброжелатель не наткнулся на него случайно. Вначале он хотел взять рукопись и доставить ее во Флоренцию, но, помолившись усердно Богу, раскаялся в своих грешных помыслах и попросту известил меня о своей находке.
Надо сказать, что за прошедшие десять лет я приобрел значительный опыт в подобного рода изысканиях. За время службы в качестве папского секретаря я сумел установить хорошие отношения практически со всеми библиотекарями самых отдаленных монастырей. Везде у меня был источник информации, а благодаря знакомству с Никколо Никколи я никогда не нуждался во флоринах, чтобы выкупить приглянувшуюся рукопись. Мне удалось обнаружить и отредактировать знаменитого Тита Ливия, не менее славного Кальпурния и несколько глав из романа Петрония Арбитра, о котором со времен античности ничего не слышали и не подозревали, покуда я не вытащил эти главы на свет Божий и не очистил от мышиного помета. Так что наши дела, благодаря субсидиям Никколо Никколи и моему латинскому языку, шли в гору. Древние рукописи тщательно реставрировались, редактировались и перепродавались. Очень состоятельные люди могли позволить себе оригинал, остальные довольствовались копиями, которые тоже ценились весьма высоко. К примеру, за подлинного Тита Ливия мне удалось прикупить виллу во Флоренции, а за копии писем святого Иеронима – обжиться там и обустроиться. Однако Корнелий Тацит сулил удовольствие и финансы, ни с чем не сопоставимые. Труд предстоял кропотливый, и какая бы тварь там ни фыркала – я собирался извлечь ее из темного угла…
С такими намерениями я засучил рукава и, помня о скверном характере переписчиков, стал наступать в нужном направлении, думая, как бы поудачнее наподдать этой зловредной твари. Ради первого знакомства…
– Господи-помилуй, Господи-помилуй! – моментально запричитал трактирщик. – Куда ваша милость отправилась без рогатины?!
Однако я ловко ухватился за темно-коричневую рясу – и выволок тварь из угла, но только благодаря своему богатому литературному опыту. Поскольку тварь шипела и отчаянно сопротивлялась.
– А ну-ка! – грозно прикрикнул я и недолго думая отпустил увесистого тумака. – Чем римский курсив лучше квадратного капитала?! Отвечай немедленно!
Сраженная эрудицией, тварь поневоле обмякла, но все-таки попыталась укусить меня за руку. Тогда я выдал ей нового тумака и добавил два подзатыльника.
– Лихо! – оценил мои действия трактирщик. – А звонко-то как! Словно на Пасху!
Но я не стал задумываться над сложными философскими наблюдениями, которые рождаются под действием винных паров, а поставил оную тварь на ноги и сдернул с нее капюшон. После чего быстренько натянул капюшон обратно…
– Да-а-а… – согласился со мной трактирщик. – Эк вы тетеньку здорово отволтузили!
И в самом деле, это была дама. Правда, с короткой стрижкой, но весьма симпатичная. Не девка с проезжей улицы, а женщина с образованием, потому что, стоило на миг ослабить внимание, как эта стерва двинула мне прямо в селезенку. По полной программе «Анатомии» Гиппократа… Я проклял трактирщика вместе с его заведением, проклял это странное существо, которое снова шмыгнуло в дальний угол, и стал проклинать Никколо Никколи – чтоб ему пусто было! Ну разве трудно встретиться с писцом и посмотреть – какого он пола?! Ради общего дела!.. И как я теперь потащусь в монастырь с бабой?! Ыыыы…
– Кстати, – заметил трактирщик. – У меня сдаются прекрасно меблированные комнаты. Как раз для важных господ из Флоренции… Брать будете?
– Буду, – согласился я. – Но чтобы никому ни звука! Особенно про это… – уточнил я и перекрестился на темный угол.
Здесь он заверил меня, что ни одна живая душа не узнает о случившемся, а если «его преосвященство» хорошенько заплатит, то в комнатах будет обеспечен покой, стол и полное инкогнито. Потому что баба, конечно, в рясе, но кто попадет в нее камнем?! Если, конечно, она посидит взаперти, а не станет разгуливать по окрестностям…
– Ишь как фыркает! – снова подивился трактирщик. – Наверное, жрать хочет…
– И два кувшина вина! – подтвердила особа.
«Ах, Никколо-Никколо! – подумал я. – Ну, это дело тебе дорого обойдется!»
Моему брату Владимиру, русскому актеру, – последние аплодисменты…
ЭпитафияГде начиналась моя история – я знаю с точностью до десяти квадратных метров… Город Мценск, здание городской библиотеки, клетушка в полуподвале… И если плясать от печки, например, краковяк, то лучше выбрать более просторное начало. Иначе можно стукнуться о вьюшку – и конец бальному вечеру. Потому что русское отопительное сооружение занимало в аккурат половину нашей комнаты. Скорее всего, до революции тут пьянствовал дворник в гордом одиночестве и предавал анафеме мелкопоместное дворянство. А как только забрезжил рассвет социализма, дворник сделался комиссаром и оставил вредные привычки. Так что бабушка получила эту комнату практически без усилий. Пошла, поклонилась кому следует – и дело в шляпе! Живи не хочу, а все удобства – на другой стороне улицы. Но это намного гуманитарнее, чем обретаться через дорогу, а по малой нужде бегать в читальный зал. Где Толстой и Тургенев! Пушкин и Достоевский! Можно сказать, сеют разумное, доброе и вечное! Им ведь удобства теперь не требуются?! Ну и мы – перетопчемся…
Короче говоря, площадь была служебная, в смысле – ничего лишнего. Бабушка несла караульную службу, убиралась в библиотеке, и нам разрешили здесь проживать в определенном количестве: два мальца и два старпеня. Итого – четыре божьих коровки… Дед Илья, бабушка Лена, брат Владимир и я… Мы состояли в дружных, но довольно запутанных родственных отношениях. И с точки зрения генеалогии наш дедушка считался бойфрендом бабушки, потому что в церкви они не венчались, общих детей не имели, а за давностью лет наплевали на такие формальности. И если разложить генетическую цепочку, то дед едва помещался между столом и печкой. А если собрать генетическую цепочку обратно – он просыпался в шесть утра и уходил на работу. Зимой – в шапке, летом – без шапки. Этот ген совсем не годился в наследственные признаки.
Мой брат заблуждался и думал, что бабушка его родила. Я пробовал с ним разговаривать на эту скользкую тему, однако безрезультатно. Брат абсолютно не разбирался в генеалогии и продолжал настаивать на своем варианте событий: вначале было слово, потом бабушка, после чего – и пошло и поехало… Нас подменили в роддоме с разницей в восемь лет, а кто это сделал – ему не мать, а «леди Макбет Мценского уезда». «И не возникай!» – советовал брат, да, собственно, я и не пробовал, потому что разница в возрасте была не в мою пользу. Вдобавок с нашими папашами дело обстояло еще хуже… Своего отца Вовка не знал, а моего называл «дядя Аля». То есть везде получалась какая-то чертовщина, а не семейные отношения. Бабушка утверждала, что у нее нет дочери; я был похож на «деда-бойфренда»; и только по одному вопросу наша пестрая компашка была единодушна: «леди Макбет Мценского уезда» не имела ни малейшего отношения к нашей фамилии. Тем более что так называемая «леди» постоянно проживала в городе Ленинграде и, надо отдать ей должное, никогда не душила детей подушкой. Она свозила их к бабушке, и слава богу! Потому что классика классикой, прочитал и поставил книгу на полку, а находиться рядом с безумной «леди» – себе дороже. Так что оставим этого персонажа на совести Николая Лескова и продолжим…
