Лебедев Andrew - Эдельвейс
Он лез и лез…
Пальцы в карман с тальком, чтобы не соскальзывали и каждый раз, когда ставил ногу… Да какую там еще ногу! Порою всего краешек носка ботинка всего на сантиметр или на два – цеплялся за выступ в стене… И ни крюка, ни страховки!
Это безумие какое-то. И если он останется жив, то никогда, ни один спортсмен в мирное время не сможет такого повторить! С автоматом за спиной, с четырьмя гранатами, да четырьмя кило тола в рюкзаке…
Боже ты мой! Какие там еще нормы мастера спорта СССР!
Вперед!
Вперед, Игорек!
Орден Боевого Красного Знамени это будет тебе получше, чем значок Мастера Спорта!
На гребень Игорь вышел первым.
Поглядел на часы со светящимся циферблатом.
Они поднимались два с половиною часа.
Луна поднялась совсем высоко и дно ущелья хорошо просматривалось отсюда с гребня, на который поднялись уже теперь и двое, нет трое, нет уже четверо абхазцев… И Бабоа… И вот уже и Бхуто…
Трое не поднялись.
– И не поднимутся, – сказал Бхуто, который шел замыкающим, – герои, они падали без крика, зажав себе рот, закусив руку, я их так научил!
Шофер Борзыкин тоже не поднялся на гребень.
– Неужели я ошибся в нем? – подумал Тетов, но ему некогда было размышлять над обстоятельствами гибели товарищей.
Теперь надо было готовить фугас и кончать с немецкой батареей. …
До рассвета оставалось каких-нибудь полчаса.
Но в сумерках, сверху, с карниза было отлично видно расположение немецкой батареи.
Восемь ста-двадцати миллиметровых миномета GrW-42 на чугунных станинах – ото была страшная разрушительная силища. Бедные несчастные братишки-морпехи! Как же вам досталось от этих чудищ!
В том то и вся хитрость немецкая была – отсюда с закрытой позиции немцы били крутым навесным огнем, а сами оставались невидимыми и неуязвимыми.
Да, только на Игоря оставалась надежда у защитников перевала! Только на него и на его альпинистов-скалолазов.
Еще одного дня обстрела – матросики бы уже не выдержали, это точно! ….
Приготовили два фугаса.
Разделили взрывчатку на две равные доли по четырнадцать кило в каждой.
Вместо детонаторов, решили использовать гранаты.
Один фугас заложили снизу и слева от нависавшей над ущельем скалы, другой немного правее и еще ниже.
– В этой скале все сто тонн будут! – уверенно сказал Бабоа, – я раньше на Военно-Сухумской дороге скалолазом работал, много таких нависающих скал обрушал, так что, не волнуйся, командир, немцев засыплет так, что не откопают своих минометов до самой нашей Победы!
Не верил Игорь в Бога, но вспомнив вдруг бабушку Катю, как она его крестила-перекрещивала каждый раз, когда Игорек в школу убегал, перекрестился украдкой, так чтобы ни Бабоа, ни Бхуто не заметили.
– Давай, – скомандовал он, и Бхуто дернул за шнуры, которые тянулись к заложенным фугасам.
Четыре секунды длились словно вечность.
Неужели не взорвется?
Но тут ухнуло.
Осколки с камнями не полетели наверх – вся ударная сила фугасов рванула ниже того места, где залегли альпинисты.
– Рухнет скала или нет?
Вот был вопрос! Если не рухнет, то все насмарку…
Но край тверди, площадью все пять на пять метров, а то может и больше, вдруг дрогнул и провалился вниз.
– Сработало! – не удержался, закричал Бхуто.
– Сработало, – выдохнул Игорь.
Поднявшаяся от падения скалы пыль долго-долго не оседала.
И ничегошеньки нельзя было разглядеть там внизу – сплошное коричневое облако.
Немцы не стреляли.
Только отчаянные крики снизу доносились.
Крики, крики, крики…
Минут через тридцать, когда пыль немного улеглась, Игорь и Бхуто высунули головы с края обрыва и поглядели вниз.
Вся позиция минометной батареи была засыпана обломками скалы.
Команда немцев человек из двадцати пыталась что-то раскопать, но от минометов, по всей видимости одна только лепешка осталась.
– Сработало! – прошептал Игорь.
– А ты думал, командир! – весело ответил Бхуто, – с такими орлами разве не сработает!
Назад спускаться было куда как веселей!
Спускались уже в связках, со страховкой.
Да и легче уже было – за минусом веса тола и гранат.
Но самое главное – на душе легче было.
– Похоронить товарищей надо, – сказал Тетов, когда группа спустилась на дно ущелья.
Двоих абхазцев – Георгия Чвелия из Псоу и Василия Ашба из Эшер нашли лежащими на камнях.
Игорь поглядел наверх – метров с сорока упали. Это без шансов…
Ребят положили под горой и над каждым соорудили по горке из больших камней.
Только шоферика нигде не было видно.
– Где же Борзыкин? – недоумевал Игорь, – где шоферик?
Игорь поглядел на Бабоа, – ты же за ним следом шел.
– Ну шел, и чего теперь? – хмыкнул Бабоа.
И тут до Игоря дошло.
Он поглядел вдруг на длинный кинжал, что всегда висел у абхазца на поясе…
Поглядел и все понял.
– Где же ты его оставил? – спросил Игорь.
– Вон там, – ответил Бабоа и показал рукой на карниз.
Солнце уже взошло и ярко освещало теперь ту стену, по которой сегодня ночью они карабкались наверх к своей победе.
Игорь приложил к глазам бинокль и увидел ногу в ботинке и обмотках. Всего тела видно не было – его закрывал карниз.
В зеленых обмотках, какие были у шофера Борзыкина.
– Плохо, не похоронили, – заметил Игорь.
– Птицы склюют, – сказал Бабоа.
И добавил:
– Похоронку подписывать станешь, командир, – родным его напиши, что в бою смертью храбрых, ладно?
– Ладно, – ответил Игорь.
И они пошли назад.
К своим.
Оставив в ущелье двоих героев и одного труса. …
8.
Волленгут, бабушка Фрицци – ужасно страдал из-за того, что не мог сам отвезти Клауса в госпиталь.
Клаус хоть и порывался сперва после перевязки остаться в роте, но санитар Йоган Хильдеман, когда осматривал рану, категорически настаивал на срочной эвакуации оберлейтенанта в тыл.
– Пуля хоть и навылет, – сказал он, но выходное отверстие очень большое и рваное, рану необходимо обязательно зашить, да и крови "фон" много потерял.
Волленгут горячо опрощался с "внучком" и отправил Клауса под присмотром веселого поджигателя Хайнрици.
Сперва до штаба 91-го полка Клаус ехал верхом на вьючном муле, на котором артиллеристы возили ящики с боеприпасами.
А от штаба в Теберду шла машина – Фольксваген "кюбель".
От потери крови у Клауса кружилась голова.
Хайнрици он отпустил еще по прибытии в штаб.
Теперь он ехал вместе с еще двумя ранеными офицерами и сопровождавшим их фельдфебелем-медиком.
До Теберды было два с половиной часа езды.
Машину трясло и рана невыносимо болела.
Но страдал не только он.
Капитан с раной в левом боку все время стонал, на каждом ухабе, на каждом камне, попадавшем под колесо "кюбельвагена".
На остановке, которую шофер в форме ефрейтора горных егерей сделал, чтобы залить в бак канистру бензина, фельдфебель-медик сделал капитану укол морфия.
– Вам сделать тоже? – спросил он Клауса.
– Мне? – переспросил Линде, – нет не надо, мне не больно, сказал он. …
В Теберду приехали в пятом часу пополудни.
На въезде в городок у поста фельджандармов спросили, где госпиталь.
Унтерофицер военной полиции искренне удивился, услышав слово "госпиталь".
– Но в штабе нам сказали, что офицерский госпиталь здесь в Теберде.
– Они могли ошибиться, – ответил жандармский унтер.
Комендатуры в городке еще не было, зато на площади в здании бывшей школы фельдфебель-медик с шофером обнаружили штаб полка "Бранденбург".
– Где здесь госпиталь? У меня три раненых, один из них тяжелый, – спросил фельдфебель-медик дежурного унтерофицера бранденбуржцев.
– Госпиталь? – удивленно поднял брови унтер, – может вы имеете ввиду детский санаторий, который теперь освобождают под будущий госпиталь?
– Мне все равно, – устало сказал фельдфебель-медик, – мне теперь хоть и в детский санаторий… …
Возле большого по здешним меркам, обмазанного снаружи белой штукатуркой двухэтажного здания, в котором по информации, полученной в штабе бранденбуржцев находился детский санаторий, происходила какая то возня.
Возле деревянных ворот во двор санатория стояли два крытых брезентом грузовика "Опель-блиц".
И вокруг этих грузовиков суетились какие то военные и гражданские, причем гражданские были женщинами в белых халатах.
Они что-то кричали.
Кричали по русски.
А военные в форме военной полиции горнострелковых войск – с характерными фельджандармскими бляхами "Zonder Dienst" на мундирах, эти что то кричали по немецки.
– Что там происходит? – спросил Клаус фельдфебеля-медика.
Клаус единственный из троих раненых кто был в сознании.
Двое других после уколов морфия сидя спали.
Фельдфебель побрел к грузовикам – узнавать, где госпиталь и что им теперь делать?
Внезапно Клаусу показалось очень знакомым лицо одной молодой женщины, что была там рядом с грузовиками… Она была в белом халате, она что то кричала, размахивая руками. Она кричала на офицера жандармов, а офицер кричал на нее.
