Александр Проханов - Губернатор
Ее волосы, черные, стеклянные, отливали лучистым блеском. Хотелось погрузить в них ладони и смотреть, как они скользят и струятся. Ее глаза под длинными бровями были темно-лиловые, с золотой искрой, какая загорается вдруг на ягоде черной смородины. Ее тонкий нос, чуть заостренный подбородок, пунцовые губы волновали своей изысканной соразмерностью. И хотелось издалека целовать их, видя, как на лице загораются и гаснут воздушные поцелуи. На ее открытой высокой шее тонко золотилась цепочка, под прозрачной тканью летнего платья чуть просвечивала девичья грудь.
– Скажите, господин Головинский, вам везет в любви?
Миллиардер, минуту назад ироничный и воодушевленный, вдруг замер. Его нос, волнообразный, с горбинкой и заостренным концом, побледнел от переносицы до ноздрей, которые беспомощно трепетали, словно не хватало воздуха. Глаза, большие, вишневого цвета, внезапно наполнились мутью, словно на них накатили бельма. И весь он застыл, словно его насадили на острую спицу. Только кисти рук мучительно вздрагивали.
Это продолжалось мгновение. Из глаз ударили ослепительные серебряные молнии. Из ноздрей полыхнул прозрачный голубоватый огонь. Нос затрепетал, словно по нему побежала волна энергии. Преображенный, исполненный яростной силы, Головинский обратил к молодой женщине восторженный взгляд:
– Я ждал от вас, Паола, этот вопрос. Вам ли не знать, что такое любовь? Любовь – это смерть. Вы – Мисс Смерть, самая прекрасная из смертей. Ведь это вы, белоснежная, под осенней луной ступали среди могил, касаясь голой стопой истлевшей земли. Вас осыпали прахом восторженные поклонники, требуя от вас любви, готовые заплатить за нее своей смертью. Когда кончаются ласки и приближается последнее безумие, в смертельной сладости, в ослепительном озарении открывается Божье око, и ты влетаешь в него, как влетают в смерть. На мгновение, перед смертью, ты постигаешь все концы и начала, сотворение мира и его неизбежный конец. Большего я не могу вам сказать. Теперь судите, счастлив ли я в любви.
Головинский бурно покинул подиум. Его место занял пресс-секретарь Луньков. В руках у него был серебряный поднос, на котором лежали конверты.
– Пресс-конференция закончена, господа. Лев Яковлевич на память о встрече и в знак благодарности делает каждому из вас подношение, которое вы используете по своему усмотрению.
Он стал обходить журналистов, и те брали с подноса конверты. Ручейков бережно, с поклоном засунул конверт в карман. Валдайская кокетливо сунула конверт себе на грудь. Клевый подбросил увесистый конверт, поймал, понюхал и со смехом сунул в сумку. Ласковый поцеловал конверт и опустил его куда-то вниз живота.
Передавая конверт Паоле Велеш, Луньков произнес:
– А вас, обольстительная Паола, Лев Яковлевич приглашает пообедать в узком кругу друзей. Обед состоится в зеркальной мечети, уже теперь, через полчаса.
Мимо них, через зал, пробежало странное создание с мокрыми зелеными волосами, в хлюпающем платье, в котором копошились головастики, личинки стрекоз и жуки-плавунцы. Создание было горбатым, крючконосым, оставляло на полу мокрые следы.
– Кто это? – спросила Паола.
– Это кикимора, – ответил Луньков. – Лев Яковлевич, построив Глобал-Сити, осушил болото. Куда было деть обитавших в болоте кикимор? Пришлось построить для них специальный террариум и обеспечить среду обитания. – Луньков взял руку Паолы и поцеловал ее нежное, с голубой жилкой запястье.
Глава 7
Глобал-Сити был переполнен людом. Народ истосковался в пресной провинции по развлечениям. По блеску реклам, сверканью витрин, аттракционам и зрелищам, завезенным из Диснейленда или самого Лас-Вегаса. На открытых эстрадах среди фантастических сооружений выступали полуобнаженные танцовщицы. Канатоходцы балансировали на тонких струнах, протянутых от Спасской к Эйфелевой башне. Клоуны на ходулях перемещались среди толпы. Факиры глотали и изрыгали огонь. Толпа ахала, восторженно ревела, поглощала сладкую вату и попкорн.
Рестораны поражали воображение зажиточных горожан, которые семьями посещали Эйфелеву башню с деликатесами французской кухни. Заказывали устриц, лягушек, садовых улиток, средиземноморских осьминогов. И прежде чем все это поглотить, фотографировали на айфоны и тут же посылали в «Фейсбук», соперничая с теми, кто в это же время в Спасской башне лакомился дарами русской кухни. Свежей осетриной, пельменями из оленьего мяса, медвежатиной, которую, как говорили, поставил к столу загадочный и всемогущий устроитель праздника миллиардер Лев Головинский.
Гуляющей толпе предлагались затейливые игры и аттракционы. Среди них особенно красочными и забавными были те, что демонстрировали различные виды казней, распространенных в той или иной стране.
Перед Спасской башней был возведен эшафот. На нем стояла плаха. Манекен в белой рубахе сложил голову на плаху. И любой посетитель мог взять топор, рубануть по голой жилистой шее и отсечь голову. Пластмассовая голова отскакивала, но из обрубка шеи тут же выскакивала новая голова, и казнь повторялась.
Перед китайской пагодой высилась каменная стенка. Перед ней на цепях висело бревно, на котором, связанный, лежал человек. Участник аттракциона подходил к тяжелому бревну и начинал медленно раскачивать. Бревно, поскрипывая цепями, неохотно приближалось к стенке. Расстояние между стенкой и черепом привязанного человека постепенно уменьшалось, пока голова не ударялась о камень. Раскалывалась, как горшок. Когда бревно переставало раскачиваться, вместо разбитой головы отрастала новая. И аттракцион продолжался.
Перед Эйфелевой башней стояла гильотина. Голова приговоренного к смерти была зажата колодкой. Участник игры нажимал на рычаг. Нож гильотины со свистом рушился, отсекал голову, которая падала в плетеную корзину. И на месте отсеченной вырастала новая голова.
Возле мечети, согласно закону шариата, провинившегося забивали камнями. У Вестминстерского аббатства преступника вешали. У статуи Свободы приговоренного поджаривали на электрическом стуле. Но всякий раз манекен возрождался, позволяя продолжить потеху.
У каждого аттракциона толпились люди, нетерпеливо ожидая своей очереди. Дети хлопали в ладоши. Матери поднимали их на руки, чтобы тем была видна забава. Мужчина с накачанными бицепсами молодцевато подошел к плахе и браво схватился за топор. Другой силач, пыхтя, раскачивал бревно. А какая-то немолодая грудастая женщина, засучив рукава, ловко метала камни в голову нарушителя исламской нравственности.
Пьяненький мужичок в мятой кепке переходил от одного аттракциона к другому, посмеивался, пританцовывал. И вдруг, увидев, как с плахи летит очередная пластмассовая голова, воскликнул:
– Эй, ядрена вошь! Да ведь это башка губернатора! Потеха! Сколько ни руби, у него башка отрастает!
И рубивший голову парень всмотрелся в лицо манекена, помялся, а потом всадил в пластмассовую шею топор.
Пока на воздухе кипело гулянье, в зеркальной мечети, точной копии той, что воздвигнута в Иране, в священном городе Кум, собрались гости. Сами себя с легкой иронией они называли демократическим подпольем. Это были представители оппозиции, не согласной с политикой губернатора.
Хозяин, Лев Яковлевич Головинский, задерживался, и гости, поглядывая на обеденный стол, отражаясь в зеркальных стенах, беседовали.
– А правда ли, Николя, что губернатор Плотников запретил ваше выступление во Дворце культуры? И все потому, что вы дали концерт на Украине, в районах, отбитых у этих донецких бандитов? – Местный правозащитник Разумников, член общества «Мемориал» обратился с вопросом к рок-звезде, саксофонисту Николаю Боревичу. Тот, скаля зубы, рассматривал свое отражение в зеркальной стене. Разумников имел голубоватое мясистое лицо, гулкий, резонирующий нос, седую бородку и лысый череп, вокруг которого сохранились пепельные кудряшки. – Ведь это беспредел какой-то!
Музыкант Боревич шевелил толстыми, намятыми саксофоном губами, рассматривая свои желтые, лошадиные зубы.
– Я думаю, мне теперь не дадут здесь играть, – ответил музыкант. – Пора валить из России. Все порядочные люди уезжают. Остаются дураки и подлецы.
– Но ведь кто-то должен бороться с деспотизмом! – Правозащитник обиделся на то, что его причисляют к дуракам и подлецам. – Кто-то должен жертвовать собой!
– Вот я и пожертвовал. Дал концерт в гарнизоне украинских военных, прямо среди развалин. У меня нет гранатомета, а только саксофон, но он тоже стреляет. Прямо с концерта солдаты пошли в атаку и отбили еще один населенный пункт. Эти оборванцы в казачьих папахах разбежались, услышав мой саксофон. Я напутствовал их словами: «Добейте гадину!» А теперь вот Плотников добивает меня! Валить, валить!
– Давайте начнем сбор подписей! В защиту свободы высказываний! В защиту современного искусства! А то попы совсем обнаглели! Из всех углов лезет поповщина! – Лидер местных либералов Орхидеев картинно тряхнул шевелюрой, блеснул очками, как это делал на демократических митингах, призывая голосовать за свою партию. – Вы слышали, неподалеку от Копалкина есть приход с безумным попом, который повесил иконы со Сталиным. Сталин святой, душегуб с нимбом! Говорят, наш губернатор приезжает в эту церковь и молится перед иконой Сталина. Сталинизм под колокольные звоны!
