Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел
— Рядовой Цыганок, в канцелярию командира батареи!
Он знал, что к командиру солдат вызывают неспроста. Его смуглое лицо сразу погрустнело, а в груди что-то оборвалось, как при внезапном падении, и он, положив тетрадь в тумбочку, шепнул Околицыну:
— Не знаешь зачем?
Ефрейтор для чего-то потрогал на своей груди многочисленные значки и промолвил:
— Откуда мне знать? Иди, не задерживайся.
Цыганок расправил складки под ремнем и неуверенным шагом направился к командиру батареи. Солдаты сопровождали его недобрыми, —насмешливыми взглядами, а Волошин даже хихикнул в кулак, отчего Цыганок весь передернулся: «Пашенька, и ты смеешься?» Он понял, что его попытка получить у врача освобождение от службы известна многим, старшина, который так трогательно укладывал его в постель, разнюхал все и доложил кому следует...
В канцелярии находились майор Бородин, командир дивизиона подполковник Проценко, с виду похожий на штангиста тяжелого веса, капитан Савчук и старшина Рыбалко, стоявший у окошка со списком личного состава батареи, — Цыганок это заметил сразу и мгновенно подумал: «Отчислять, что ли, собрались?» Он шагнул к Проценко и лихо доложил:
— Рядовой Цыганок, замковый первого орудия, прибыл по вашему вызову!
Савчук спросил:
- Вчера в санчасти был?
— Так точно, товарищ капитан, был.
— Вы что, больны?
Командир дивизиона приблизился к Цыганку, сразу заслонил его своей могучей фигурой от всех, находящихся в канцелярии. Цыганку даже стало немного страшновато, но он нашел в себе силы с прежней беспечностью ответить:
— Почудилось мне, товарищ подполковник, будто бы палят мне в спину из ружья...
— А на самом деле что произошло?
— Полная ошибка. Когда пришел к врачу, выстрелы прекратились, никаких болей, как рукой сняло, полное выздоровление.
Бородину стало смешно, но он, подавив улыбку, сказал Савчуку:
— Он часто у вас так ошибается или это первый раз?
Капитан взглянул на Рыбалко. Проценко тяжело опустился на стул, и Цыганок увидел, как у старшины дрогнули усы.
— Я его на прицеле держу, — выпалил Рыбалко. — Солдат с хитринкой.
Проценко нетерпеливо бросил:
— Вам что, товарищ Цыганок, тяжело служить в огневом взводе? — И, не дожидаясь ответа, загорячился: — Вы понимаете, вчерашним своим поступком вы обманули не только врача, но и весь коллектив батареи. Такое солдату не прощается.
У Цыганка замерло сердце.
— Чуток я виноват. Думал: ну какой урон полк понесет, если я денек-другой пропущу занятия... В этом я чуток виноват, а насчет обмана — не согласен, и в мыслях такого не было...
Бородин с упреком посмотрел на Рыбалко. Он уважал старшину за его трудолюбие и непоседливость в службе, но как же он мог не рассмотреть, не понять слабинку в этом солдате? Полк не понесет урона... Какая наивность!
Бородин вышел на средину комнаты, широко поднял руки.
— Есть в авиации метод достижения цели. Он называется звездным налетом. Это когда самолеты идут с разных сторон к одному объекту, бьют в одну точку. Наша цель, цель военных людей — солдат, сержантов, командиров, политработников, всех, кто служит в армии, — это боевая готовность войск, полка, вашей батареи. В эту точку мы и направляем все наши усилия. То есть, проще говоря, каждый из нас честно выполняет определенные обязанности... И вот если вы, товарищ Цыганок, чуток — я подчеркиваю, чуток — отклонитесь от своего направления, то не придете к заданной цели и другим изрядно помешаете. Таковы законы звездного похода. Теперь понимаете, что стоит и вам и всем нам ваш «чуток»? А чуток — как его измерить: он может равняться и метру, и километру, и десяткам километров... Нет, чуток в звездном походе недопустим! — Последние слова Бородин адресовал не столько притихшему Цыганку, сколько членам партийного бюро Рыбалко и Савчуку, которые так и поняли партийного секретаря, потому что и тот и другой невольно переглянулись: мол, попало и нам.
Когда Цыганок вышел из канцелярии, он встретил у двери Околицына. Ефрейтор держал в руках рулон ватмана и старался как-то обойти Цыганка. Но тот догадался, почему агитатор спешит в ленинскую комнату.
— Саня, покажи. Мне сейчас очень необходимо посмотреть на свою рожу.
Околицын развернул рулон. Цыганок долго всматривался в карикатуру, почесывая затылок.
— Теперь я вижу, как выглядит в натуре «сачок». Здорово ты меня, а?.. — Он вдруг спохватился: — Ты знаешь, агитатор, что такое «чуток» и чему он равен? Нет? А я знаю: «чуток» равен двум нарядам вне очереди. Уважил капитан Савчук, это, говорит, на первый раз. Теперь подыхать буду, а к медикам не пойду. Хватит, полечился...
XIМоросил дождь. Было серо, и от этого казалось, что все кругом лежит под мутным стеклянным колпаком. Орудийные расчеты занимались отработкой команд «К бою» и «Отбой».
Голоса сержантов звучали звонко, как выстрелы в тишине.
Любил эту «музыку» лейтенант Игорь Шахов, она бодрила его, поднимала настроение, заставляла забывать обо всем, что не было связано вот с этими людьми в серых шинелях, работающими у орудий. Он видел: одни из них действуют четко, легко и красиво, другие — неловко, неуклюже, только начинают привыкать. Но пройдет время, и новичков трудно будет отличить с первого взгляда от старослужащих артиллеристов. А сейчас... Сейчас Шахов видит даже малейшую неточность первогодков. Вон снарядный Волошин. До чего же неповоротлив, робок, словно что-то сдерживает солдата. Но этот тихий парень в то же время и радует Шахова: все уже знают — поручи ему что-либо по хозяйственным делам, тут он в старании всех превзойдет... Замковый Цыганок, после того как старшина Рыбалко «попробовал его на зуб» — этот случай теперь известен всей батарее, — вроде бы стал прилежнее, но бесенок крепко сидит в нем: иногда такое коленце выбросит, что сразу-то и не разберешься.
— С передка развести станины! — Это голос сержанта Петрищева, командира первого орудия и группкомсорга взвода.
Петрищев третий год служит в полку. Шахов знает мечту сержанта — сделать расчет орудия комсомольским, подготовить себе замену. Что касается замены, то это уже осуществимо: ефрейтор Околицын может стать хорошим командиром орудия, он лучший в полку наводчик. Но вот Волошин и Цыганок... Им еще далеко до того, чтобы вступать в комсомол, с ними придется повозиться.
Солдаты бросились выполнять команду. Шахов нажал на кнопку секундомера: на операцию артиллеристы затратили времени больше, чем положено по нормативу. Это покоробило лейтенанта, но он промолчал, наблюдая за последующими действиями расчета. Когда орудие было приведено из походного положения в боевое, сержант Петрищев кинул взгляд в сторону Шахова, ожидая, что скажет старший офицер, батареи.
— Повторите, — негромко, но вполне ясно произнес Шахов. Лейтенант видел, с каким напряжением люди разводили станины, теряя драгоценные секунды, и невольно вспомнил о рационализаторском предложении Рыбалко. Как-то, зайдя в артмастерские, Шахов застал там старшину батареи. Рыбалко возился у верстака. Он поделился с лейтенантом заветной думкой — построить катки под станины.
Шахов подошел ко второму орудию, увидел ту же картину: солдаты четных номеров с трудом разводили тяжелые станины. «А если бы катки...» — думал Шахов, пытаясь представить, каким должно быть такое приспособление. Он видел эскизы, сделанные на ватмане старшиной. Конечно, Рыбалко надо помочь, с расчетами и чертежами ему не справиться, а без этого заводить разговор с командиром полка о катках преждевременно: одной идеей Водолазова не убедишь. Шахов начал прикидывать, что потребуется для создания катков. Расчеты и рабочие чертежи он возьмет на себя, потом вместе с Рыбалко они пойдут к помощнику командира полка по технической части — он возглавляет полковых рационализаторов, — тот непременно сначала посоветуется с подполковником Крабовым. Если заместитель по строевой даст «добро», тогда и полковник Водолазов согласится. Шахов размечтался так, что не заметил, как подошел к нему лейтенант Узлов. Дождь уже перестал, но серое небо было низко, чуть не задевало верхушки деревьев.
Узлов сбросил башлык, открыл портсигар:
— Старшой, закури. О чем мечтаешь?
Узлов годом позже окончил артучилище и относился к Шахову еще по-курсантски. В училище они дружили, были инициаторами создания кружка математиков. В полку, временно попав в подчинение Шахову, он не очень-то признавал старшинство друга. Когда Шахов начинал проявлять требовательность, Узлов отделывался шутками: «Игорек, я же твой дублер. У меня, по существу, нет никаких обязанностей. С меня спрос, как с пристяжного. А коренным мне теперь уже не бывать. Обстановка не та, потянуло на гражданку». О поданном рапорте Шахов узнал только вчера, на совещании офицерского состава полна. Шахову еще не верилось, что Узлов, тот Узлов, который в училище на «отлично» сдал годовые экзамены и до самозабвения увлекался работой с артиллерийскими приборами, мог написать рапорт об увольнении в запас...
