Юстейн Гордер - Дочь циркача
Долгие годы все сочувствовали красавице Мэри-Энн. Поговаривали, что Мак-Кензи не только неверный муж, но еще и домашний деспот. В этом супруги были прямой противоположностью друг другу. Мэри-Энн слыла самой красивой девушкой на всем Шотландском нагорье. Она была так привлекательна, что вне всякого преувеличения не оставляла равнодушным никого, ни мужчин, ни женщин Было в ней что-то такое, что лишало сна даже женщин, которые признавались, что по ночам часто не спят, с нежностью думая о Мэри-Энн.
Если Ян был возмутителем спокойствия, частенько угрожавшим целости многих браков, Мэри-Энн, как ни парадоксально, не представляла опасности для благополучия семейных очагов. Влечение к ней обоих супругов примиряло мужа и жену — так эта непостижимая женщина только укрепляла связь между супругами. Нужно, наверное, добавить, что и обоюдное влечение супругов возбуждалось благодаря их общей страсти к Мэри-Энн Мак-Кензи.
Первой фигурой, которая в тот вечер у лорда Гамильтона выбыла из игры, оказалась Мэри Энн. Теперь она могла гулять по большому парку, бродить в зеленом лабиринте или, стоя у пруда с карпами, бросать рыбам крошки печенья. Конечно, Яну было неприятно, что его жена получила такую свободу в самом начале игры. С первой минуты он внимательно следил за ней.
Следующей мраморные плиты пришлось покинуть Эйлин Мак-Бридж, черной пешке на d7. Опьяненная красотой огромного парка, прелестью летней ночи и сладким вином, Мэри-Энн тут же схватила миссис Мак-Бридж: за руки и пустилась с нею в пляс на большой лужайке. Вскоре они, держась за руки, убежали в лабиринт, и многие на поле могли видеть, как Мэри-Энн и Эйлин стоят там, хлопая в ладоши и целуя друг друга. Хэмиш Мак-Бридж: тоже видел, что происходит в лабиринте, и радовался за жену, он не ревновал, зная, что, подвернись ему такая возможность, он первый бы начал ласкать Мэри Энн. Прошло много времени, прежде чем еще несколько гостей смогли покинуть мраморную площадку.
Эта запутанная история стала предметом бесконечных комментариев и обсуждений, но здесь она будет пересказана как можно короче, в общих чертах.
Стояла волшебная ночь, казалось, будто эльфы и ангелы-хранители управляли тем, что случилось той летней ночью. Лорд и герцог все больше сосредоточивались на игре, но партия слишком медленно подвигалась к завершению, и вскоре сад уже кишел гостями, покинувшими свои места на мраморном поле. Все толпились вокруг Мэри-Энн, и даже те, кто никогда раньше ее не видели, кружили возле нее, полные восхищения и страсти.
Впервые в жизни Мэри-Энн почувствовала вкус свободы и могла быть самой собой, могла дарить свою неиссякаемую любовь, и, добрая по природе, она наслаждалась, однако, видом Яна, которого герцог по-прежнему передвигал то туда, то сюда по мраморным плитам. Ян Мак-Кензи оставался на поле до тех пор, пока герцог Аргайль не объявил лорду Гамильтону мат, но это случилось уже на рассвете. У Мэри-Энн были все основания опасаться что Ян захочет наказать ее, когда они вернутся домой, но пока что она об этом не думала, она помнила только о многолетних изменах Яна и верила, что в мире существует справедливость. Пока еще это была ее ночь.
По мере того как на мраморной площадке оставалось все меньше фигур, гости становились более разнузданными, и говорят, будто Мэри-Энн дарила свою любовь всем, кто той ночью был в саду лорда. Ян Мак-Кензи, вынужденный оставаться на мраморных плитах, наблюдал, как его жена стала королевой бала и предметом всеобщего вожделения, участницей сладострастной игры, в которую позволила себя вовлечь в эту неповторимую ночь. В каком-то смысле Мак-Кензи оказался пригвожденным к позорному столбу. Он был не в состоянии вмешаться, потому что просить разрешения выйти на время из игры до конца партии было бы еще большим позором и оскорбило бы гостеприимство лорда Гамильтона. Все чаще и чаще Ян поднимал руку, прося дворецкого налить ему еще виски в бокал, который он все время держал в руке. Вскоре он уже нетвердо стоял на ногах, но по-прежнему мог наблюдать за Мэри-Энн, которая снова и снова, играя, вбегала в лабиринт с очередной женщиной, мужчиной или даже супружеской парой. В ту ночь в саду лорда не знали, что такое ревность. Все любили Мэри-Энн и таким образом любили друг друга.
Как только лорд Гамильтон признал, что герцог Аргайль поставил ему мат, и пожал руку сопернику, Мак-Кензи побрел в парк, чтобы отыскать свою жену. Он нашел ее сидящей на траве в обнимку с супругами Мак-Айвер, вырвал ее из их объятий и со всей силой ударил по лицу. Но его тут же окружили фермеры и офицеры, принимавшие участие в игре, и полицмейстер Мак-Лахлан, верный своему долгу белого коня, отправил Яна в каталажку.
Мэри Энн не покинула в то утро имения лорда Гамильтона, о возвращении домой к Яну не могло быть и речи, и лорд, которому нужна была новая экономка, предложил ей остаться в имении.
Гамильтон помнил все ходы шахматной партии с герцогом Аргайлем для верности он записал их, ему хотелось внимательно изучить партию, чтобы понять, где он ошибся и потому проиграл. Его постоянно видели в саду, где он, ход за ходом, повторял партию на мраморных плитах. Случалось, Мэри-Энн сидела на стуле у пруда с карпами и разговаривала с лордом.
Некоторое время еще ходила восторженная молва о той ночи в имении лорда Гамильтона, и никто не жалел, что Мэри-Энн наконец отплатила мужу за многолетние обиды. Однако если в ту ночь сад Гамильтона оберегали эльфы и ангелы-хранители, то закончили эту игру черные эльфы и ангелы смерти. Вскоре в округе случилось несколько дерзких убийств, и после третьего преступления полицмейстер Мак-Лахлан сообразил что все убитые принимали участие в игре на мраморной шахматной доске лорда Гамильтона несколько недель или месяцев тому назад. После пятого убийства дворецкий лорда Гамильтона посетил полицмейстера и сообщил ему, что все жертвы лишились жизни точно в той последовательности, в какой покидали мраморную площадку. Это были две пешки, два слона и один конь. Исключение составляла лишь Мэри-Энн Мак-Кензи, первой в ту ночь покинувшая игру и убежавшая в сад. Полицмейстер Мак-Лахлан, не забывший небесной красоты Мэри-Энн, отнесся к этим сведениям с большим интересом. Ему было нетрудно понять, почему дерзкий убийца пощадил прекрасную молодую женщину. Убийца — или убийцы — хотели избавиться от всех соперников и в одиночку владеть прелестной Мэри-Энн, думал он, это значит, что подозреваемых очень много.
Тем временем произошли шестое и седьмое убийства, и они тоже представляли собой зловещее повторение той роковой шахматной партии. Теперь полиция хотя бы знала, кто окажется следующей жертвой, и, разумеется, брала ее под охрану, однако предотвратить новых убийств не могла.
Почти всегда жертву убивали в лесу или на поле, и всегда острым ножом мясника. Вскоре уже почти половина участников маскарада у лорда Гамильтона лишилась жизни, и теперь убийца подбирался к лорду и герцогу, не говоря уже о самом полицмейстере, который шестнадцатым покинул мраморную площадку.
Первым на подозрении был, разумеется, Ян Мак-Кензи, который в ту роковую ночь был так жестоко унижен собственной женой. Теперь к тому же он навсегда ее потерял. Не считая лорда и герцога, Мак-Кензи был последним, кто оставался на шахматном поле, и таким образом, во всяком случае теоретически, мог запомнить каждый ход, сделанный в этой игре. Его было взяли под арест, но после тринадцатого и четырнадцатого убийств, произошедших, когда он находился под арестом, похлопав по плечу, его выпустили на свободу.
Лорда тоже вызвали на допрос. Ведь это он проиграл ту шахматную партию, как будто нисколько не огорчившись, к тому же он, один из немногих, знал все ходы этой партии. Полиции пришлось даже спросить у лорда, зачем он вообще устроил весь тот экстравагантный маскарад.
Когда дворецкого пригласили в полицию, чтобы он дал свидетельские показания, между ним и лордом возникли некоторые разногласия, но в числе подозреваемых дворецкий не был. Он показал в полиции, что до и после той роковой ночи его весьма беспокоило душевное состояние лорда Гамильтона.
Фермерскую чету, которая за несколько дней до маскарада сообщила, что не может принять в нем участие, тоже допросили и вычеркнули из числа подозреваемых.
В конце концов Мэри-Энн поймали на месте преступления, когда она прокралась в сарай Мак-Айвера и всадила фермеру в грудь мясницкий нож.
Мэри-Энн с легкостью проникала и в крестьянские усадьбы, и в городские адвокатские конторы, и в крупные имения. Ей ничего не стоило заманивать в лес и на пустоши местных мужчин и женщин.
Мак-Лахлан, опытный полицейский, спросил Мэри-Энн, что толкнуло ее на столь зверские убийства, каких в Шотландии никогда раньше не случалось.
