Йен Бенкс - Улица отчаяния
Однако все как-то обошлось, и то сказать, могло же у меня за вечер хоть что-то получиться. О моих песнях словно позабыли, никто о них не заговаривал, ни Кристина, ни кто другой. Все эти дела меня вконец достали, я уже потерял всякую надежду, не чувствовал ни злобы, ни обиды, одну только усталость.
— … Поработать над песнями, как ты думаешь? — говорила Кристина Дейву Балфуру.
— Ну ладно. — Дейв посмотрел на меня, потом снова на нее. — А как там?
— А послушаете и сами скажете. — Кристина подцепила пальцем длинную белокурую прядь, упавшую на очень знакомую мне пачку нотных листиков, и заткнула ее за ухо. — Когда вернемся, я наиграю вам одну-другую, хотите?
Компания встретила это предложение без особого энтузиазма, но затем Балфур пожал плечами, что все и решило.
— А они хоть как, ничего? — Хэммондовый Уэс сыпанул в рот пригоршню хрустящего картофеля, плеснул туда же «экспортного» и теперь жевал, не сводя с меня глаз.
— М-м-м… пожалуй. — Глядя на мою ошарашенную физиономию, Кристина чуть поджала губы, вскинула брови и добавила: — Во всяком случае, лучше нашей продукции. — На этот раз были ошарашены Дейв Балфур и басист Стив. — Вы уж, ребята, извините.
— Ладно, посмотрим и увидим, — рассудительно сказал Дейв; дальше разговор перешел на «Монти Пайтон» [15] и на всякие университеты, куда они думают поступать. Дейв хотел заниматься медициной в Глазго, Кристина уже училась в Стратклайде (физика, кто бы подумал); Уэс хотел заниматься английским, все равно где, а Стив — еще один сюрприз — серьезно изучал музыку; как оказалось, основной его специальностью была не басовая гитара, а скрипка. И только барабанщик Микки не имел никаких таких намерений; самый из них старший, он работал клерком в плановом отделе местного муниципалитета.
Слушая, как эти ребята обсуждают свои высокие устремления, свое блестящее будущее, я все глубже погружался в полную безнадёгу, все острее ощущал свою никчемность. Они ничуть не сомневались в себе, в своих будущих успехах на профессиональном поприще, строили самые радужные планы. Группа была для них чем-то вроде игрушки, но никак не главной и единственной надеждой. Они разбегутся, а потом будут иногда собираться, джемовать — так, для забавы, и не более. Не путайте, как говорится, жопу с пальцем, а хобби — с работой. Сама уже мысль взяться за музыку серьезно и сделать ее делом своей жизни вызывала у них что-то вроде неловкости, во всяком случае, чья-то на эту тему шутка была встречена общим, несколько напряженным смехом.
Ну а ты-то, спрашивал я себя в сотый раз, ты-то что здесь делаешь? Да какая разница, какие там у тебя песни, пусть и самые расхорошие, не нужен ты им, не нужен, и все тут. Они же все куда-то там стремятся, они будут вращаться в недоступных тебе кругах, в высших, заоблачных сферах. А для меня это был вопрос жизни и смерти, мой единственный шанс вырваться из отеческих объятий рабочего класса. В футбол я играть не умел, так что иных путей к доходам, облагаемым дополнительным сверхналогом, у меня попросту не оставалось. А чтобы вечер не пропал совсем уж попусту, стоило бы поговорить с этим Микки, нет ли у него блата в жилищном отделе, чтобы выбить для мамы новую квартиру, как можно дальше от Фергюсли-парка.
Мы выпили еще по паре кружек (платили Дейв и Кристина), а затем вернулись к безразмерному «пежо».
— Будешь вторым пилотом, — сказал Балфур, распахивая передо мной левую переднюю дверцу.
Я был удивлен и несколько польщен, сочтя это за некий знак признания, комплимент. Если бы так. На полпути к Пейсли, когда мы неслись по грунтовке со скоростью пятьдесят, а то и все шестьдесят миль в час, Балфур тронул меня за локоть, сказал: «Подержи, пожалуйста, я сейчас», а затем отпустил руль и начал снимать куртку.
Я уставился на него, а затем на освещенную фарами дорогу, на мелькающие мимо кусты и каменные заборы; нас медленно, неотвратимо сносило к обочине. Чувствуя противную сухость во рту, я схватился за руль, попробовал вернуть машину на середину дороги, но перестарался и швырнул ее к другой обочине. Балфур со смехом стягивал с себя куртку.
— Дейв, — устало вздохнула Кристина; кто-то из сидевших сзади парней неодобрительно пощелкал языком.
— Ну мать, мать, мать… — пробормотал Уэс.
Я снова крутнул баранку и снова перестарался, машина явно настроилась пробить каменный забор, ее покрышки пронзительно визжали по гравию.
— Я не умею водить, — проблеял я, мужественно борясь с искушением закрыть от ужаса глаза.
— Да? — Балфур перекинул куртку назад, Кристине, и небрежно перехватил у меня руль; помедли он хоть мгновение, машина нарисовала бы на заборе картинку всем хулиганам на зависть. — А и не подумаешь.
Повинуясь легкому движению его руки, машина сошла с опасного курса и снова помчалась прямо вперед, никуда не виляя. Меня била крупная дрожь, ладони покрылись липким, холодным потом.
— Ты умрешь молодым, — сказала Кристина.
— И хорошо бы, если в одиночку, — добавил Микки.
Дейв встряхнул головой, широко ухмыльнулся и прибавил газа.
Мы вернулись, метафорически говоря, на базу без дальнейших происшествий, поставили «универсал» на прежнее место и толпой ввалились в гараж. Пока мы пускали по кругу косяк (убедившись предварительно, что дверь, ведущая в дом, закрыта), Кристина еще раз просмотрела песни, а затем взяла полуакустику, поставила ноты на стул и спела «Еще один дождливый день».
Что сразу изменило мою жизнь.
Она пару раз лажанула на смене аккордов, малость обкорнала припев, потому что не вытягивала нижнюю ноту, и, дабы привести песню к стандартной сингловой длительности, выкинула не те куплеты, какие можно, — но в общем это был полный улет.
Я и не подозревал, что моя песня может звучать так.
Кристина рванула, как в штыковую. Она лупила по гитаре, притопывала ногой и вбивала слова между аккордами, как… мне представился пулемет, стреляющий сквозь призрачный круг пропеллера, американские морпехи на Эдинбургском плацу, марширующие на встречных курсах, почти — но все же не — цепляя друг друга за нос сверкающими штыками, идеальная теннисная серия, Джимми Джонстон, обводящий четырех защитников и гвоздем забивающий гол… даже фразировка стала для меня откровением. Я писал:
Взгляни на эти тучи, дождь идет весь день,
Но и он не смоет мою печаль.
Боюсь, она вселилась в меня навсегда,
Любимая.
А она пела:
Взгляни на эти тучи… ДОЖДЬ весь день,
Но он НЕ СМОЕТ мою пе-чаль.
Боюсь, она всеЛИлась в меня навек,
Лю-ю-юби-имая.
И ведь точно в жилу! Мне хотелось скакать по гаражу на манер Рекса Харрисона [16] и орать: «Она просекла, ну чтоб мне сдохнуть, насквозь просекла!» Все сегодняшние обломы, все мое недавнее уныние исчезли, словно и не было. В масть, мои песни в масть, и никаких там самообманов! К тому времени, как она кончила, я весь дрожал от с трудом сдерживаемого торжества, был в почти невменяемом состоянии. Я почти не слышал, как они там экали и мекали, как Дейв Балфур не очень охотно выдавил: «Да, пожалуй, недурно…» Кристина вскинула ладонь и засадила «Я снова ослеп». Она спела ее целиком, и в конце я чуть не сронил слезу, не из-за душещипательного текста, а потому что песня была тут, здесь, обрела реальность, прежде она была внутри меня, а теперь родилась на свет. Я видел в ней огрехи, знал, что многое нужно менять, но все равно я на ней заторчал. И не только я, а по крайней мере еще один человек, она, иначе она не смогла бы так ее спеть…
Последний аккорд — и тишина. Я откашлялся, но ничего не сказал, а только смотрел на Кристину с широкой идиотской ухмылкой и совсем уже по-идиотски показал ей два больших пальца. И посмотрел на остальных.
— Да… вполне, — сказал басист Стив, глядя на меня со вдруг пробудившимся интересом. — Ну вот точно что-то это мне напоминает, но с другой стороны…
Микки покачал головой, не знаю уж на какую тему. Уэс смотрел на Кристину и задумчиво жевал нижнюю губу.
— Да, недурственно, — кивнул мне Дейв Балфур и повернулся к Кристине: — Классно отбомбилась, старуха.
— Не надо называть меня старухой, — сказала она, укладывая гитару в футляр. Мне припомнилась старая пословица: кобыла вспотела, джентльмен покрылся испариной, леди слегка раскраснелась. По этому счету Кристина слегка раскалилась докрасна.
— И так что же ты планируешь делать, мощный парень? — Балфур скрестил руки на груди и смотрел на меня, чуть склонив голову набок.
— Что? — удивился я. — Сочинять песни.
— А как же гитара? — Он кивнул на так и не распакованную басуху, сиротливо стоявшую у стенки.
— Это в к-к-каком смысле?
— Ты хочешь играть с нашей командой или как?
— Нет. Д-да эт-то п-просто бас… — (Специально для удовольствия Стива.) — Я просто хочу сочинять. Д-да я и не т-т-так уж хорошо играю, если п-п-по п-правде. — (Я изо всех сил старался успокоить басиста.) — Я просто хотел найти для своих песен хорошую группу. — ( Дипломатия.)
