Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!
– Спасибо, дорогая, за сведения. Ты скоро приедешь? Я истосковался…
– Истосковался? Тогда, скоро. Очень хочется посмотреть на твою Венеру, – голос Луизы зазвучал игриво.
– Я вас непременно познакомлю. Книги не забудешь прихватить?
– Как?! Разве тебе их не передали? Я послала пакет с судьей Данцигером!
– Ах, да! Профессор Перен говорил мне что-то о каком-то пакете, – соврал Мегре. – Я сейчас же схожу за ним… До свидания дорогая.
– Я так скучаю по тебе, милый… Пока.
Вернув телефон Жерфаньону, Мегре пошел к «Дому с Приведениями». Он опять слышал в трубке какие-то знакомые звуки. Шестое чувство говорило ему, что, раскрыв природу этого звука, он немедленно остолбенеет.
Пройдя несколько шагов, Мегре остолбенел.
Как просто! Это звуки шагов! Кто-то ходил в мягкой обуви (домашних тапочках?!) взад-вперед, ходил по комнате, из которой говорила госпожа Мегре.
Кто ходил?!
Откуда она говорила?
Конечно, из дома. Откуда еще?
«Она и не думала скучать в те дни, когда Мегре оставлял ее одну в их квартире на бульваре Ришар-Ленуар», – вспомнил комиссар слова писателишки, второй страстью которого были красивые женщины фривольного поведения, которых он затаскивал почти что в каждый свой роман.
Да, не думала и не думает скучать. И завела любовника. И потому так неадекватно отнеслась к сплетне о моих нежных отношениях с Генриеттой…
Или… или она попросила кого-нибудь ходить у телефона, чтобы возбудить во мне ревность?!
– Нет, ты все более и более становишься параноиком, – Мегре заставил себя расслабился, вспомнив выдержку из правил внутреннего распорядка сыскной полиции: «Полицейский, которому поручено расследование, не принадлежит более себе». – И потому эти шаги, и их природу оставим на потом. А сейчас пообщаемся с крошкой Люсьен.
Пройдя несколько шагов в сторону «Дома с Приведениями», Мегре вновь услышал из-за спины голос Жерфаньона:
– Господин, Мегре, господин Мегре, вас опять супруга спрашивает!
Получив трубку, комиссар поднес ее к уху.
– Да, милая! Что-нибудь забыла сказать?
– Нет… – мадам Мегре говорила сдавленным шепотом. Я только что позвонила в Льеж одной знакомой, мы поболтали и знаешь, что я узнала?
– Что?
– Отцом Николь был – возьмись за что-нибудь, а то упадешь, – был Перен, ныне профессор и твой лечащий врач!
– Не может быть! Впрочем, это многое объясняет.
– Видишь, какая я у тебя хорошая…
– Вижу. А почему ты говоришь шепотом?
– Боюсь, что этот твой почитатель, ну, тот, которому ты автограф обещал…
Луиза не договорила. Что-то заставило ее спешно положить трубку. Мегре представив рядом с ней полного страсти мужчину, горестно покачал головой, потрогал потом макушку, пробормотал, кисло улыбаясь: – Рогов вроде нет… – и направился к «Дому с Приведениями», боясь услышать сзади призывный голос Жерфаньона.
16. Хочу мальчика!
Крошка Люсьен продолжала стоять у окна. Всмотревшись, комиссар увидел на ней шляпку, напомнившую ему шляпки мадемуазель Жалле-Беллем. План действий уже был разработан, и потому Мегре, не колеблясь, вошел в дворик, как в свой. Сел на скамейку, взял в руки большую куклу, вытер стеклянные глаза платочком, оправил нарядное платье, пригладил волосы. Закончив с этим, сказал ласково:
– Ну вот, девочка – так ты совсем красавица. А то расплакалась. Как тебя зовут? Люсьен, как и маму? Как здорово! Вас, наверное, зовут Люсьен маленькая и Люсьен большая. А почему ты плакала? Мама ушла? Что-то случилось, и она убежала, оставила тебя одну? Ну, это не страшно, взрослых не поймешь, они вечно куда-то убегают, куда-то стремятся. Я, вот, тоже такой был. Бегал, гонялся. Что ты говоришь? А! Мама идет?
Мегре поднял глаза, увидел Люсьен. Она шла к нему в прозрачном плащике. Подойдя, села рядом. Он протянул ей куклу.
– Она моя дочь? – взяв игрушку обеими руками, девушка чуть ли не проткнула ее взглядом.
– Ну, каждая кукла для своей хозяйки почти что дочь, – проговорил Мегре. Ему было не по себе – Люсьен глядела кукле в глаза с неподдельной ненавистью.
– Не хочу дочери! – отшвырнула игрушку в сторону – та запищала, звучно стукнувшись головой о брусчатку. – Хочу мальчика. И бабушка хочет мальчика, и мама тоже. Все хотят мальчика, который вырастет и всех спасет.
– Как бабушка может хотеть мальчика? – стал человек Мегре следователем Мегре. – Она же, наверное, старенькая?
– Нет, она молодая. Но ребенок будет не у них, ребенок будет у меня, – глаза Люсьен победно сверкнули.
«Нет, она не дебил», – подумал Мегре, прежде чем сказать воспитательским тоном:
– Ну, для того, чтобы завести ребенка, надо сначала стать взрослой и выйти замуж…
– Не обязательно! Не обязательно становиться взрослой и, тем более, выходить замуж! Надо просто делать то, что требуют мужчины!
Помолчав, глядя себе под ноги, она подняла глаза на комиссара. «Какая красавица», – пожалел тот, что у него не было дочери. И услышал:
– Вот сейчас протяните ко мне руку, скажите: «Иди ко мне, дурашка»!.. И я подойду, и сяду вам на колени, и поцелую в губы, поцелую так сладко, что у вас закружится голова.
– Я не могу так сказать! – вскричал Мегре, вскакивая на ноги.
Перед его глазами восстала восемнадцатилетняя Рейчел, Рейчел с чертиками в глазах, Рейчел, которой так хотелось почувствовать хрупким своим телом объятия мужчины, которого боятся все негодяи. Она не почувствовала этих объятий, ибо Мегре предпочел любви супружество с женщиной, имевшей прекрасную репутацию. Предпочел, потому что с Рейчел он навсегда отправился бы в бурное море чувств с высокими скалистыми берегами, отправился бы вплавь в утлой лодке, на плоту, надувном матрасе. Предпочел, потому что женщина с хорошей репутацией – это лишний парус, это понятливый матрос, это искусный кок, наконец.
– А у тебя красивая шляпка… – взяв себя в руки, перевел стрелку Мегре на нужный путь. – Бабушка подарила?
– Да. У нее их много. И все красные. Она говорит, что красное – это цвет заходящего солнца. Заходящего солнца, которое, чтобы не случилось, взойдет снова.
Мегре захотелось уйти скорее, уйти подальше, чтобы без помех обдумать то, что он узнал. Обдумать гипотезу, давно брюхатившую его мозг, холодно обдумать, чтобы открытие за открытием обратить ее в достоверное знание. Но он удержал себя. И не из-за того удержал, чтобы узнать больше от девушки, но стариковски боясь, что, уйдя, убежав и обдумав, он винтик за винтиком соберет взрывное устройство, которое разнесет в щепы его нынешнюю вселенную.
Он остался, не убежал, они говорили о цветах, полегших от непогоды на клумбах, соглашались, что пора бы их вырвать, чтобы посадить новые, более стойкие к холодам…
Когда Мегре уже собирался уходить, пришла мадам Пелльтан. Не сказав ни слова, она схватила дочь за руку, потащила в дом. Мегре, разведя руками, пошел искать Люку. И наткнулся на Катэра.
17. Садосек
Мегре первый раз сталкивался с садовником лицом к лицу. Нет, конечно же, комиссар не раз видел Катэра издали, видел копающимся в клумбе или обрезающим живые изгороди, но вот так, нос к носу – никогда.
Вблизи Катэр походил на обычного человека. «Не знай я, что он голубой, – подумал Мегре, рассматривая Садосека, – я бы не придал значения этой похотливо-слащавой улыбке, презервативом присосавшейся к лицу, этой фигуре, стержнем которой, вне всякого сомнения, служит не позвоночник, но прямая кишка. И, конечно же, этой услужливой демократичности в глазах».
– Здравствуйте, господин Мегре, – поздоровался Катэр, пытаясь угадать по глазам комиссара, не стал ли тот свидетелем его рандеву с мадам Пелльтан. Тут с комиссаром вдруг случилось то, что случалось лишь в моменты сильного душевного напряжения, вызванного непреодолимой антипатией. Он открыл рот и позволил говорить другому Мегре. Тому, который сидел в печенках, все всегда наперед знал, но сказать не мог, потому что родители отучили «выражаться», отучили, принимая жесткие меры наказующего характера.
– Лу тебя трахал?! – зло выцедил этот Мегре, крепко схватив отшатнувшегося Катэра за плечи. – Перди, жопошник!
Плечи Садосека были сильными, мужскими, но их владелец не смог сдержать слез. Мегре, став обычным Мегре, вмиг смягчился, вынул платок, которым вытирал глаза кукле Люсьен, протянул. Катэр взял его, вытер глаза уголком, как это делают женщины, вернул. Они пошли к хижине Садосека, выглядывавшей из леса невдалеке от «Дома с Приведениями». Один подавленно рассказывал, часто обращая лицо к собеседнику, другой слушал, кивая или покачивая головой…
Мегре узнал от Катэра много нового. Он узнал о пациентах и служащих санатория, на протяжении многих лет при странных обстоятельствах умиравших и бесследно пропадавших, и как Перену в том или ином случае удавалось выйти сухим из воды, иногда очень мокрой.
– Дурная слава этой дыры пугает многих, – пошмыгав носом, заключил Катэр, – но слава профессора, ставящего на ноги безнадежно больных, в том числе, раковых, ее превосходит многократно, и потому желающих попасть сюда или пристроить родственника, искать не приходится.
