Анна Коростелева - Цветы корицы, аромат сливы
— «Целовать руки» — понятно, какой смысл вкладывается в этот жест?
— Честно говоря, нет… Целовать руки? Зачем?
— О! Я так и думала. Русский устаревший жест «просить прощения». А что этому соответствовало бы в старом Китае?
— «Встать на колени», — быстро сказал Лю Цзянь.
— «Встать на колени», однозначно, — подтвердил Сюэли.
— Заносим в наш словарик расхожде-ений… Смотрите, сколько в нем уже накопилось: поднять указательный палец, плюнуть с досады, закрыть лицо, закрыть лицо рукавом… Так, теперь почему цепь была золотая, хотя бы понятно?
— Ну… все-таки он министр, — сказал Чжэн Цин, который был несколько тормозной.
— А, и поэтому с ним так носятся? Типа почетные кандалы такие?
— Нет, конечно… надо помнить текст. Если драгоценные камни были у них самыми обычными — значит, наверное, и золото было обычным металлом. Может быть, самым дешевым, — сказал Лю Цзянь.
— Да, я за эту версию тоже. Так… ну, здесь очень простая и очевидная мораль, так что, думаю, спрашивать о ней даже не стоит…
— Мораль, конечно, в том, что Алеша все это видел во сне? — уточнил Сюэли. Слишком часто до сих пор самое очевидное оказывалось самым неочевидным.
— Нет, почему?
— Ну, подземное государство и курица-министр ему все три раза приснились? Главный смысл в том, что сон скоротечен. Что жизнь можно воспринимать как иллюзию.
— Нет… я не думаю. Я не понимаю.
— Тогда и я не понимаю. Вы знаете, что было в дупле старой акации? — спросил Сюэли.
— Откровенно говоря, нет, — сказала преподавательница.
— Шунъюй Фэн из новеллы Ли Гун-цзо «Повесть о Нанькэ», войдя во сне в дупло старой акации, обнаружил там государство. Со временем он стал в этом государстве зятем императора и правителем области Нанькэ, потом государство, где он жил, потерпело поражение, всё начало разваливаться, ему предложили покинуть страну и так дальше. И потом, проснувшись, он понял, что вся прожитая им жизнь уместилась в одном сне. И к тому же он обошел вокруг акации и увидел под южной веткой дерева муравейник, который структурой и организацией напоминал увиденную им во сне страну. Забыл сказать, что «Нанькэ» значит «южная ветка». Это новелла конца эпохи Тан. Я вижу некоторые параллели.
— Алеша встречает черную курицу, которая во сне оказывается министром в стране неких миниатюрных жителей, которая находится тут же, рядом, но незаметна днем, и знакомит его с правителем этой страны. Сначала Алеша пользуется некими почерпнутыми от них благами, потом это государство разрушается, и министр вынужден разорвать с Алешей контакт. При этом министр одновременно является курицей, которая гуляет во дворе. Да, я вас понимаю, — сказала преподавательница. — Но я не согласна. Ведь конопляное семечко-то существовало наяву!
— Вы думаете? — с сомнением спросил Сюэли.
Сюэли так много копировал и приносил домой из архива, что скоро у него образовался завал бумаг. Как-то, когда он разбирал документы у себя на столике, к нему в комнату прокралась, напрыгнула и обхватила его сзади някающая Саюри. Заглянула ему через плечо.
— Ой, Курама Тэнгу! Ня! Кавай…
— Погоди. Это не ня и не кавай, — одернул ее Сюэли, отбирая ксерокс с фотографии японского военнопленного, который он снял в самом начале своей работы в Чертоге. — Это военный преступник. И это не… подожди, как ты сказала?
— Это Курама Тэ-энгу, — капризно заныла Саюри. — Я зна-аю… Он такой же в фильме… И в старом, и в новом… С Номурой Манса-аем…
— Что значит «такой же»?
— Ну, так же одет… и глаза такие жуткие… Курама Тэнгу в нескольких фильмах в такой одежде.
— Да кто такой Курама Тэнгу? Как это пишется?
— Лесной дух горы Курама! Демон такой!
Саюри кокетливо наваляла иероглифы соком по столу, одной рукой обнимая Сюэли за шею. Сюэли посмотрел на иероглифы, не удержался и начал ржать.
— Тянь-гоу. Понятно. То есть и это вы свистнули у китайцев. Ну, нормально, я ничего другого не ожидал.
— Нет, это была пьеса театра Но, очень древняя.
— Ага, древняя. Древнее, чем царства Ся и Шан.
— Ну, пусть мы и взяли у вас, а все-таки мы много придумали всего вокруг.
«Много придумали чернухи», — подумал Сюэли, но, не зная, как сказать по-русски 惊悚 jing song — «чернуха», вслух произнес лишь: — Много придумали странных и мрачных идей.
— Послушай. Курама Тэнгу — это такой мститель. Он появляется ночью. И он помогает людям! С ним есть мистические ассоциации… можно так сказать.
Сюэли слушал, как ни странно, очень внимательно. На ксероксе фото был тот самый военнопленный, которого доставила в штаб разведка 5-й армии и который со странным торжеством поведал о том, что дедушка Сюэли продал им, японцам, то, что поможет им победить в войне. Что это — он не сказал. Больше он, кстати, вообще ничего не сказал, хотя у него, по-видимому, спрашивали. Сюэли пристально, тяжелым взглядом смотрел на Номуру Мансая на дисплее наладонника Саюри и напряженно думал, что это означает: Саюри некоторым образом «узнала» незнакомого ниндзя и назвала его Курама Тэнгу за общий облик. Она могла бы сказать что угодно, но у нее вырвалось именно это, а слово не воробей. Русские же разведчики объясняли, что взяли именно этого языка за экзотичность и нестандартное облачение. Решили, что такой может знать, соответственно, что-нибудь нестандартное. «А он и был из засекреченного подразделения „Курама Тэнгу“, они же с собственной формой, со своими знаками отличия… Боже моё! Вот так они и выглядели!!»
— Ня-я, — подлезла к нему под локоть Саюри.
— Не ня, — сурово сказал Сюэли. — Но я могу согласиться, что это сугой. В некотором смысле.
У него забрезжила мысль: возможно, его дедушка был связан не с Квантунской армией вообще, а именно с отрядом «Курама Тэнгу»? Если Леша согласится, что это имеет смысл, это знание сузило бы поиск.
— Тебе нравится Номура Мансай? — удивилась Саюри.
— Да. Мне нравится Номура Мансай, — твердо сказал Сюэли. — Он молодец.
В Институте Конфуция Сюэли с учениками стали понемногу приближаться к теме «Бамбук и светлячки», которая была заявлена в качестве темы конкурсного сочинения в конце года.
— Пишите, кто как умеет: «Когда древний правитель Шунь умер и был похоронен на горе Цзюишань, на берегу Сянцзяна… „Шунь“, „цзю-и“ и „сян“ я вам напишу… жены оплакивали мужа на его могиле».
— И заляпали кругом слезами весь бамбук, и он стал пятнистый?
— Я к этому веду. Молодец, уже что-то читала. Да, в провинции Хунань вот такой есть пятнистый бамбук. Нет-нет-нет, здесь сверху элемент «белый». Помнишь шутку? 王 wang (князь) посмотрел на 皇 huang (император) и говорит…
— «Что за радость быть императором? Вон, вся голова побелела!»
— Уже помнишь. Хорошо. И вообще здесь иероглиф huang не нужен, даже правильно написанный. Подумай, что здесь уместно. Росший кругом бамбук от их слез покрылся пятнами. Да, и с тех пор пятнистый бамбук в литературе стал символом тоски по любимому человеку… Не надо второй раз слово «гора». И так понятно, что гора. Эти два иероглифа тоже не путайте. Для них есть мнемоническaя подсказка: 比 bi увещевает 北 bei: «Женились уже, для чего разводиться-то?». Видите — в bei словно бы двое отвернулись друг от друга с презрением?
— Вэй-лаоши, ведь про бамбук и светлячков написано, наверное, очень много?
— Вы даже не представляете себе, насколько много. К сожалению, в современном Китае, когда какой-нибудь авангардный, эпатажный литератор захочет написать что-нибудь свежее и оригинальное, обычно выясняется, что все это уже было написано, обсосано эпигонами, спародировано и потеряло свою актуальность… приблизительно в третьем-четвертом веках до нашей эры, — медленно сказал Сюэли, тщательно подбирая слова.
— А по какому же принципу вы… как вы выбираете, что нам дать в диктанте?
— «Ученый муж весь в книги погружен. Их очень много есть, но достоверней и надежнее всего, он думает, лишь основные шесть канонов», — сказал Сюэли.
Диктанты он всегда давал из головы.
Как-то Леша застал репетицию сцены, в которой студент Чжан дает взятку коменданту общежития, где живет Ин-Ин, чтобы тот выделил ему там комнатку. Сцена, разумеется, точно повторяла разговор студента Чжана с настоятелем монастыря Пуцзюсы из «Западного флигеля», о том, нельзя ли ему снять в монастыре келью для занятий. Там это тоже было благовидным предлогом для того, чтобы приблизиться к Ин-Ин.
— В платочке этом шёлка цзяосяо
Подарок самый скромный. Речи нет,
Чтоб впору рангу вашему пришёлся.
— Эге, да тут пять лянов серебра!
Приличьям дань немыслимо щедра.
Сейчас на кухне два словца скажу —
И мигом нам чайку сооружу.
— Зачем так хлопотать из пустяка!..
А тут нам хватит закусить слегка.
Сюэли развязывал огромный узел. Коменданта играл Сюй Шэнь, полезник (с кафедры геологии и геохимии полезных ископаемых). Они с Сюэли спелись до невозможности и, садясь за импровизированный столик, изображали, как выпивают вместе примерно три даня — точно, что не чая, — постепенно расстегивая рубашки и снимая туфли.
