Дзюнпэй Гомикава - Условия человеческого существования
— Так или иначе, рабов и рабовладельцев на этом руднике больше не будет, — подытожил Кадзи. — Подряды ваши аннулируются, артели распускаются, рабочие передаются в прямое подчинение администрации рудника.
— То есть как передаются? А кто оплатит наши убытки? — подал голос Кобаяси.
«Этот мальчишка разыгрывает тут из себя святого, — негодовал он. — Делает доброе лицо, а того не видит, что компания только и держится благодаря подрядам. Руда потому только и идет, что из рабочих соки выжимают. Выходит, что компания и подрядчики — одного поля ягода! Ну а если компания задумала пенки снимать — не выйдет! Не дадим!»
— Вы думаете, мы поплачем-поплачем, да и успокоимся? Не-ет, не ждите!
— Да какие у вас убытки? — усмехнулся Кадзи. — Впрочем, поскольку компания забирает у вас рабочих, мы можем возместить вам деньги, выданные вами авансом при вербовке рабочих. В ближайшие дни прошу подать счета в контору. Заниматься махинациями не рекомендую. Я не слепой, вы имели возможность убедиться.
Подрядчики переглянулись. Фуруя с безучастным видом вышел из комнаты. Усида проводил его взглядом до самых дверей.
— Господин Окидзима, — умоляюще проговорил он, — заступись хоть ты, пожалуйста. Ведь старые знакомые…
— Да, знакомые старые. Плесень на мне завелась от этого знакомства. Но вот, спасибо, Кадзи появился, пемзой оттер. Все содрал без пощады, даже шкура саднит.
Подрядчики снова переглянулись и почти одновременно поднялись.
— Видно, не угадали мы сегодня, не ко времени пришли. До свиданья, господа, как-нибудь в другой раз заглянем.
Усида подобострастно поклонился, и все пошли к двери. Кадзи окликнул Усиду и протянул ему конверт.
Усида хотел было что-то сказать, но Канэда, злобно оскалившись, выхватил конверт из рук Кадзи.
— Продукты и полотно отправлены вам на квартиру, — сказал Кадзи.
Подрядчики поспешили уйти.
Отерев с лица пот, Кадзи неторопливо размял сигарету и закурил. С дымом от первой затяжки у него вырвался вздох.
Странно, что-то уж больно быстро они отступили… Конечно, они не уступят. Они будут искать лазейку. Не поторопился ли он?.. Вообще если разобраться, все это — попытка уничтожить определенную систему эксплуатации не с помощью силы, созревшей в недрах этой системы, а под воздействием извне, силой власти, приказом… Знает ли история революций хоть один случай, когда такой способ имел успех?
От сигареты стало горько во рту. И на душе — от неудовлетворенности. Он служащий компании, и от него ожидают не философствования и исторического мышления, а конкретных решений и немедленных практических результатов. Хочешь не хочешь, а придется попробовать.
— А если бухгалтерия откажется выплатить подрядчикам? — заговорил Окидзима. — Ведь не жить тебе тогда, подкараулят, будь уверен. Либо прирежут, либо угодишь под взрыв в забое. На твои похороны они не поскупятся…
— Я уже подумал об этом. Если будет заминка с выплатой, постараюсь провести эту сумму как расходы по новому набору рабочих. Конечно, это тоже жульничество, но…
Окидзима осклабился.
— Сам заделаешься подрядчиком? Любопытное будет зрелище.
— Да, получается так.
Окидзима прав. Теперь эта роль выпадает ему: наседать на рабочих, брать их за глотку, лупить, выжимать из них пот.
— Я знаю, ты обо всем уже подумал — такая уж у тебя натура. А вот пришло ли тебе в голову, что эти подлецы могут с поклоном получить компенсацию, а потом сманят рабочих?! Что тогда?
Кадзи поморщился.
— Ну… тогда мне останется надеяться только на две вещи: во-первых, на твою бдительность — ты насквозь видишь подрядчиков и рабочих и уж глаз с них спускать не будешь…
— Э-э, нет! Ты мне, пожалуйста, не подкидывай лишнюю работу, хватит той, что навалили, — запротестовал Окидзима, сердито сверкая глазами. Кадзи не понял, в шутку он это или всерьез. — Тебя прислали, чтобы разгрузить меня, а получается вроде наоборот.
Но Кадзи продолжал, уставившись куда-то в пространство:
— …А во-вторых, я хочу верить, что в той же мере, в какой я считаю рабочих людьми, они сами начнут относиться к себе как к людям, что они не позволят торговать собой, не дадут выжимать из себя последние соки…
В другое время Окидзима реагировал бы на подобные речи насмешливой улыбкой. Но сейчас он подавил усмешку, и на лице его появилось какое-то странное выражение.
— А ты и вправду гуманист. Да еще и сентиментальный впридачу.
— Ты считаешь, что я неправ? — вскинулся Кадзи.
— Совсем необязательно.
Кадзи вспомнил, как в ночь перед отправкой на фронт Кагэяма сказал то же самое: «Эх, ты, сентиментальный гуманист».
Да, тогда он колебался. И было от чего: интеллигенту предлагали место сторожевого пса… А теперь, когда он стал псом? Теперь он раздумывал, загонять овец или нет.
17Недели через две по радио передали сообщение о разгроме японского гарнизона на острове Атту. Директор Куроки распорядился приспустить на руднике флаги. Это трагическое известие пришло вскоре после сообщения о гибели главнокомандующего японским флотом Ямамото. Оно как громом поразило горстку японцев, осевших в глухой маньчжурской долине. Ведь перед этим их месяцами потчевали победными реляциями.
«Интервью с новым командующим ВВС Ясудой. Авиационные удары по территории США вполне осуществимы! Мы захватили инициативу в воздухе!..»
«Бомбовые удары по Австралии и Новой Гвинее!..»
«Разгром каравана транспортных судов противника…»
«Американцы высадили на острове Атту крупный десант. Упорные бои на острове Атту. Противник проявляет растерянность. Победа наших войск обеспечена».
И еще: «Разгром англо-индийских войск, вторгшихся в Бирму. Занят крупный опорный пункт противника…»
И дальше: «Гарнизон императорской армии доблестно сражается на острове Атту. Японские войска теснят превосходящие силы противника…» «Блестящая победа морских соколов у острова Атту. Потоплено семь линкоров и другие корабли противника…»
И вдруг после всех этих ликующих возгласов появилось сообщение о том, что на острове Атту, севернее Японии, «полк императорской армии», отличавшийся «несравненной доблестью духа», «проявил свою божественную сущность» и с честью погиб, «разбился вдребезги, подобно яшме»!..
На площади перед главной конторой директор собрал всех японцев, работавших на Лаохулине, — более двухсот человек. Сотрясаясь всем своим коротеньким, тучным телом, он произнес речь, подобную львиному рыку, на тему: «Отомстим за остров Атту!» Краткое содержание речи, изобиловавшей возгласами: «Все сто миллионов грудью пойдут в атаку!» или «Больше снарядов для фронта!» — сводилось к тому, что трагедия, разыгравшаяся на острове Атту, является прямым следствием нерадивости работников Лаохулина. Директор так вошел в роль патриота, что и сам в это поверил. Он никак не мог закончить свою темпераментную речь, потому что то и дело заливался слезами. Он и впрямь казался воплощением высокого верноподданнического порыва.
В этот день с рудника отправлялись одиннадцать японцев, призванных в армию: семеро с производства и четверо из отдела рабочей силы. Одиннадцать избранных роком «защитников божественной родины» под звуки песни «Вернемся с победой», которую пел провожавший их хор служащих-японцев, спустились по горной дороге к платформе железнодорожной ветки, проложенной по ущелью для вывоза руды. После известия о поражении и громовой патриотической речи директора все чувствовали себя нелепо и растерянно. Провожающих набралось порядочно, пришли со всех участков рудника. Пришел и Кадзи проводить своих четверых сотрудников.
У платформы столпились жены призывников и все женское население японской колонии с национальными флажками в руках. До отхода поезда оставалось еще много времени. Мобилизованные из отдела рабочей силы по очереди подходили к Кадзи прощаться.
— Благодарим вас за терпение и внимание к нам!.. Не печальтесь, прокатимся весело!
Никто из них, конечно, не пылал к Кадзи любовью, никто не забыл, что на другой же день после приезда, не успев еще толком узнать, как кого зовут, Кадзи начал их гонять и заваливать работой. И все-таки это было лучше фронта…
Кадзи не нашелся, что им сказать в ответ.
Из этой четверки только один был женат. Его жена с лицом, опухшим от слез, но напудренным, держалась бодро, громко разговаривала и пересмеивалась с соседками. Женщина воюющей страны не имеет права плакать. И она изо всех сил крепилась, словно в этом была единственная женская добродетель. Муж стоял рядом с традиционной котомкой «служивого» и ждал с бесстрастной улыбкой отправления поезда. Холостяки беспечно подшучивали друг над другом, поминутно поглядывая на ручные часы.
— С вами такой неприятности никогда не случится, — глухо пробормотал Фуруя рядом с Кадзи.
