Ричи Достян - Тревога
Слава этого не ожидал и уже начал съеживаться, но его отвлекли фиолетовые усики на верхней губе у Гриши. Позабыв обижаться, он подумал — такие усики, вернее, рожки получаются, когда пьешь из стакана залпом.
— Ты что, красное вино пил?
Гришка объехал языком рот, иронически хихикнул:
— Кисель из черной смородины — очень полезная вещь!
Славе понравилась такая манера смеяться, он повторил «хе-хек» и бесцеремонно ткнул товарища в мягкий живот.
— Хо, я по-всякому могу. Вот слушай: а-хи-хи-хи — это одна женщина так смеется. А вот еще — это один папин знакомый: м-хы-мхы-м.
— Брось!
— Честное слово, а вот…
— Слушай, это у кого так радиола вопит?
— У Павлика. Бабушку его помнишь? Ну, на вокзале ты же ее видал.
— Видал, ну и что?
— Ничего…
Разговор кончился. Слава опять с обидой думал: «Почему он меня к себе не зовет? Может быть, ему на воздухе хочется немного побыть?»
— Как же Павлик в таком хае живет?
— Хай — это что! Они ведь, кроме того, с утра до ночи стихи читают. У нее ученики, она их учит, как правильно надо со сцены орать.
— Ска-ажешь.
— Ну вот! Я дело говорю. Из-за этого Павка такой псих.
— Слушай, а почему он у своих родителей не живет?
— Потому что не имеет.
— Вот еще! Войны ведь нет, куда же девался его отец?
— Не знаю. Мать умерла от чего-то, а папаня, кажется, еще раз женился, потому парень и болтается между бабками. А вообще эта ленинградская бабушка ничего, веселая, и денег у нее много. С холодильником на дачу ездит и…
— Гри-иш! Куда ты пропал?
— Уй, мне пора!
— Уходишь куда-нибудь?
— Heт, что ты, у нас ведь гости… я бы тебя пригласил, но такие зануды…
— Вот еще, я просто мимо шел…
— Это хорошо…
Обиженный до отчаяния, Слава секунду еще стоял, потом зло сунул руки в карманы по локоть и, не глядя на Гришку, сказал:
— Будь здоров… и так и далее!
Глава четвертая
...Подлинное счастье в том-то и состоит, чтобы тебе не делали зла свои.
Наконец наступил понедельник. Надев новые кеды, Слава хотел побежать к соседям, но оттуда доносились такие звуки, что идти он раздумал.
— Ай, — глухо слышалось из-за стены, — э-мм… блуу-у.
Слава плюхнулся на свою кровать, слушал и ушам своим не верил. Он посидел еще чуть, потом схватил ведро и выскочил во двор.
Когда он возвращался с полным ведром, Костя, стоя па ступеньках своего крыльца, преспокойно стругал что-то перочинным ножом.
— Ты что делаешь?
— Ничего, просто пробую ножик.
— Новый?
— Нет, я просил папу наточить — хорошо наточил.
— Покажи.
Протягивая Славе перочинный нож, Костя опешил:
— Куда ты смотришь? Что с тобой?
— Ага, — сказал Слава и опять уставился на веранду. — Это что, твою маму так здорово тошнит?
— С ума сошел! Они еще вчера уехали. — Костя оглянулся, послушал, понял, и чуть не свалился с крыльца.
Слава начал уже сомневаться в своих предположениях.
— Это Вика!. — рыдал от смеха Костя. — Вика учит английский язы-ык!
— Врешь, это не ее голос!
— Конечно, не ее... о боже мой, что ты со мной делаешь! Есть такие пластинки... уроки английского языка, неужели не знаешь?
Слава угрюмо молчал. Ему хотелось исчезнуть, но Костя понял все и мгновенно перестал смеяться:
— Слушай, Слава, я давно хотел тебе сказать: почему ты так злишься, когда не знаешь чего-нибудь? Мама нам без конца твердит: если не знаешь — спроси, ничего стыдного в этом нет. Все знать невозможно. Я ведь сам еще недавно понятия не имел, что есть такие самоучители. Зимой мама купила шесть пластинок, но мы не могли заниматься, потому что у нас не было проигрывателя, вот только сейчас купили и привезли. Хочешь — будем заниматься вместе!
— Ладно, — сказал Слава. — Потом, я сейчас не могу.
— Я тоже не могу, надоело, а ей, видишь, нет. Но вообще замечательная штука — надо только слушать и запоминать.
— Ладно, — повторил Слава, твердо зная, что не станет ни слушать, ни запоминать, хотя память у него отличная. — Вы уже ели?
— Нет еще.
— Я тоже. Давай после завтрака куда-нибудь пойдем.
— Хорошо, но я должен сначала сбегать в магазин.
Спешить было некуда, но Славе не сиделось за столом. Он подошел к окну и стоя жевал хлеб с колбасой. Наглотался, попил молока, вышел во двор и увидал Вику. Она шла с букетом зеленого лука, держа его головками вверх, и была какая-то очень грустная и растрепанная.
Славе стало интересно, куда она идет с этим луком, и он пошел за нею. Вика замедлила шаг, неожиданно улыбнулась ему и спросила:
— Ты где вчера пропадал? Мы хотели тебя познакомить с папой. Он спрашивал о тебе.
— А он правда капитан второго ранга?
— Да, а что?
— Врешь!
Вика пристально посмотрела на Славу и спросила:
— Слушай, может быть, тебя дома бьют? Почему ты такой?
— Какой?
— Иногда тебя просто невозможно слушать. — Потом она как-то очень хорошо улыбнулась и добавила: — Не обижайся, пожалуйста, но это правда.
У Славы мгновенно пропало желание огрызнуться: «Это вас, наверно, дома бьют!» Он спросил:
— Ты куда лук несешь?
— Ох, Славочка, мы не оправдали доверия! Ты даже не представляешь себе, как это плохо.
— Что плохо?
— Все плохо! Мы с Костей потеряли ФИНАНСОВУЮ НЕЗАВИСИМОСТЬ. Теперь хозяйка будет готовить нам обед, пока не научимся жить по средствам... Ты понял?
— Понял! С мороженым, значит, все!
— Нет, на мороженое мама нам оставила, но ты не знаешь, чем нам это грозит.
— Чем? — спросил Слава, совершенно не интересуясь чем. Очень уж приятно было, что она с ним обо всем этом говорит.
— Молдавией, — грустно произнесла Вика, а Славу точно по голове треснули — опять он ничего не понимал. Но Вика его выручила, она сказала: — Я потом тебе объясню, а сейчас меня наша хозяйка ждет, Я должна ей помочь.
Она ушла, а Слава продолжал стоять ошарашенный: все у них не как у людей. Какая-то Молдавия им грозит... Но Вика все равно хорошая.
В половине двенадцатого приятели собрались у камня и решили, что Вика останется помогать хозяйке, а Костя и Слава пойдут на вокзал за мороженым.
Пока шли на вокзал, Слава спросил между прочим:
— Что это вы так долго вчера делали в лесу, грибов-то еще нет?
— Ничего мы там не делали — знакомились просто.
— С кем?
— С лесом.
— Брось трепаться!
— Я правду говорю. Пробовали по голосам узнавать птиц. Но это трудно. У Вики хороший слух, она уже может, она вообще знает птиц, а я — нет. Жаль, что здесь кругом сосна, в одном только месте, на поляне, я определил несколько осин и кусты орешника.
— А на кой черт тебе это надо?
— Интересно просто, а тебе нет?
— Я об этом не думал, — сказал Слава и погрустнел. Обидно стало, что Косте интересно, а ему все равно.
Перрон был пуст. Все попрятались от жары в унылую тень пыльного здания.
Компания стояла просторной группой, полизывая эскимо и уже смутно подумывая о второй порции, потому что эскимо — это всего-навсего большая холодная конфета, и ее всегда мало…
Прозрачный звук ходко удаляющегося поезда еще долетал до станции, когда в солнечном проеме двери вдруг появилась собака. Немецкая овчарка. Большая. Огненно-рыжая. Помедлив чуть, она вбежала в помещение и на глазах у ребят превратилась в крупного черного щенка со светло-смуглой подпалиной. Таков был его настоящий цвет.
Низко держа морду над полом, собака побежала к газетному киоску, хороший кожаный поводок волочился за нею. Теперь мальчики окончательно разглядели пса. Конечно, это был не щенок, а скорее всего — собачий подросток. Если перевести возраст его на человеческий счет, то выходило ему примерно лет двенадцать-тринадцать — почти ровесники.
«Ищет», — одновременно подумали они.
— Уй, ребята, это собака с дальнего поезда!
— С чего ты это взял?!
— Здесь ни у кого такой нет, а потом смотрите — поводок!
— Конечно, — сказал Володя, — у нас никто с овчарками не гуляет. Они или на цепи сидят, или бегают, как звери, по участку.
Не обращая на ребят никакого внимания, собака несколько раз обежала зал и снова вернулась к газетному киоску.
Володя тихо и вкрадчиво свистнул. Собака рывком оторвала от пола нос, и все увидели, какая красивая у нее голова. Великолепный нос с горбинкой, раскосые карие глаза, обведенные черным, острые, сторожко поставленные уши. Собака в упор смотрела на Володю. В течение двух-трех секунд выражение ее глаз менялось: вопрос, надежда, упрек, вопрос. Человечье выражение этой красивой голове придавали еще и подвижные бугорки над глазами.
Овчарка снова опустила морду и, по-щенячьи небрежно ставя лапы, запетляла по залу. Конечно, все поняли, что она ищет.
