Глория Му - Жонглеры
Собственно, это не было открытием, а лишь подтверждало давние наблюдения.
Сколько я их видела таких? Наездников, картежников, музыкантов? Да что там. И повар может быть безумцем, почему нет?
Я защитила диплом и поехала дальше, дальше – дальше учиться, дальше от дома.
– Ну куда тебя опять несет? – увещевал меня Артем. – Тут у тебя все есть – друзья, работа, а ты опять как в холодную воду!
Но я поехала, мне хотелось – снова пожить в чужом городе, не гостем, а долго.
Мы виделись – реже, конечно, – в Крыму, или когда у меня начиналось осеннее обострение и я не могла усидеть на месте, ездила по разным городам, знакомым и незнакомым, заезжала и к Майке с Артемом (так я и думала – «к Майке с Артемом», хотя ведь теперь были и Ася, и Кирилл, да и Артем не сидел один, около него вечно роились какие-то девы, и появилась Зина, Зина-корзина, вечная страдалица) посмотреть, по правде, не столько на них, сколько на себя. На них тоже, но и на себя.
Я старалась себе не врать, никогда, но что поделаешь? Свои заблуждения, чужие иллюзии, в которые и сам начинаешь верить, желание «сохранить лицо», и это лицо становится маской, всегда только маской – все это было и только с Артемом уходило, как талая вода.
Странное дело, мы поддерживали друг друга всегда и во всем, могли просить о любой помощи, но просили (редко, очень редко) только об одном – «побудь со мной».
Артем позвонил мне как-то (а телефонными разговорами мы друг друга не баловали) – сколько? – три зимы спустя, наверное. Спрашивал, как дела, нес что-то невразумительное и на середине фразы вдруг распрощался.
Я поразмыслила денек, нашла себе дело в Харькове, отправила Артюше телеграмму и поехала.
Я так надеялась передохнуть от выматывающего душу волглого холода своих торфяных болот, но в городе бушевал злой зимний ветер, с метелью, с морозом – февраль был здесь лютым.
Я запихнула Тарасика за пазуху, а сама, как промерзший волчишко, вихляющей трусцой, мысленно поджимая то одну, то другую лапу, побежала в местный театр – иметь деловой разговор.
Но разговор затянулся. Все, с кем я работала когда-то, хотели меня видеть, все хотели поболтать, в результате я пропустила последнюю электричку, идущую от вокзала в новый городской район, где жил Артюша.
С год назад Артем и Майка с Кириллом и еще несколько человек из наших купили квартиры в новостройке, и теперь новый дом был просто набит художниками.
Место было очень удобным – пять минут от центра на электричке. Или полчаса пешком.
Но зима.
И я, сквозь метель, по шпалам, как Павка Корчагин, с собакой за пазухой и с рюкзаком в заледеневшей лапке…
Когда Артюша открыл дверь, я свалилась ему на руки мерзлой тушкой полярника.
Он потащил меня в комнату, усадил, стал расстегивать дубленку, оттуда вывалился Тарасик, бурно выражающий радость от встречи.
– Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй, и облизываяй, и прыгаяй! – сказал Артем. – Привет, чудище!
– П-привет, п-принцесса! – простучала я зубами.
Мы обнялись.
– Сиди тут! Я сейчас…
Артем куда-то убежал, а я огляделась.
Комната была почти пустой – кровать в углу, лампа, мольберт, какие-то ящики, на ящиках сидят три девицы.
Одна совершенной, немыслимой красоты – большие черные глаза, тонкие черты лица, кожа невообразимого абрикосового оттенка, щедрая коса-до-пояса цвета темной меди, хрупкие руки, полная грудь.
Вторая – Зина, Зина-корзина, с одухотворенно-страдальческим лицом христианской святой, на минуточку присевшей на горячую сковородку.
Третья – с ярким, детским румянцем во всю щеку и нахально-затравленным взглядом серых глаз, ребенок лет семнадцати.
Совсем ох. л старый муфлон, подумала я.
Старый муфлон был легок на помине.
– Чаю или водки? – Он встал передо мной, в одной руке – початая бутылка водки, в другой – чашка дымящегося чаю.
Я взяла чашку, Артюша опустился на колени, снял с меня сапоги, ворча:
– Совсем ох. ла! Еще и на каблах! Как ты дошла вообще?! – Отнес сапоги в прихожую, надел на меня огромные шерстяные носки, отнял пустую чашку, поставил на пол, поднял меня, вытащил наконец из верхней одежды, отвел в кровать и закутал в ватное одеяло.
– Ты что, меня же сейчас очередь порвет, – негромко сказала я, стрельнув глазами на девушек. – Постель шейха – это святое…
– Ну, я вижу, ты отогрелась… змея, – фыркнул Артюша, но тут в дверь позвонили.
Тарасик залаял, побежал в прихожую, Артем пошел за ним.
Шутки шутками, но девушки смотрели на меня с такой неприязнью, что я решила поберечь свою карму и вылезла из постели.
– Здравствуйте, бабочки, – сказала я. – Знакомиться будем?
– Привет, Глория. Как хорошо, что ты приехала, – неубедительно сказала Зина. – А мне Тёмушка рассказывал, что ты замуж вышла… Я так удивилась, так удивилась… Неужели правда?
– Ну… правда. А чего особенного? Вышла и вышла – с кем не бывает?
– Ой, ну, Глория, тебе же это совершенно не подходит! У тебя такой характер… такой резкий стиль… Я и подумать не могла, что кто-нибудь… что ты когда-нибудь выйдешь замуж!
– Зин, что ты-то знаешь о замужестве, м-м?
У Зины моментально задрожали губы.
Та-ак… началось, подумала я, но тут, к счастью, прибежал Тарасик, залаял, давая знать, что меня кто-то там зовет.
Я пошла за ним.
В прихожей было почти темно, только свет из кухни рассеивал полумрак.
Майка забилась в угол, у самой двери, ее трясло, глаза блестели, как у мышонка, который собирается задорого продать свою жизнь.
Артем, невысокий и не сказать чтобы громоздкий мужчина, нависал над ней злой глыбой и пытался ухватить за запястье.
– Брек! – сказала я, вклиниваясь между ними и отталкивая Артема. – Что у вас тут опять? Рецидив? Артем, отойди, ты ее пугаешь!
Майка вцепилась мне в локоть. Артем отступил на шаг, усмехнулся:
– Ты, Гло, со своими собаками сама стала как собака…
Тарасик, рыча, вцепился Артему в брючину.
– Пнешь собаку – убью, – сказала я. – Тарас, фу, сядь.
Тарасик отпустил Артема, тот резко повернулся и ушел.
Майка сползла по стене, я села рядом:
– Ты зачем пришла?
– Я… тебя хотела видеть… Мне Артем сказал, что ты сегодня приезжаешь…
– У вас опять вся эта фигня началась?
– Нет… нет. – Майка уткнулась мне носом в плечо. – Ничего не началось. Он хочет, чтобы… Но я не хочу. Не хочу…
– Ну и все. И успокойся. Никто не может заставить тебя делать то, что ты не хочешь…
– Может. Он – может… Ты его не знаешь…
– Не может, Майка. Никто не может. Хочешь Артема – твое дело. Ничье больше. Ни этих, – я кивнула на комнату, – ни Кирилла. Ни Артема даже. Хочешь Кирилла – оставайся с Кириллом. Только не обманывай его, пожалуйста. Не тот он человек, чтобы спокойно пережить обман…
– Нет! Я и не обманываю! Все было хорошо и у нас, и у Артема, а теперь его опять заклинило, он меня… Не могу я с ним. Хорошо, что ты приехала…
– Меня Артем позвал. Он тебя любит, Майка, и всегда будет защищать. Даже от себя…
Майка вздохнула, просунула мне руку под локоть, и мы немножко посидели на полу, в полутьме, молча.
Майка зашевелилась, я встала, помогла и ей подняться.
– Ты зайдешь к нам? На Аську посмотришь, она такая большая уже…
– Постараюсь. То есть я хотела, но теперь как пойдет, ладно?
– Ладно…
Майка ушла, я закрыла за ней дверь и вернулась в комнату.
Артем, сгорбившись, сидел за мольбертом на высоком табурете, подобрав ноги на перекладину, и тщательно выписывал блики на бутылках.
Девушки сидели там же, где я их оставила, и, словно стервятники, неотрывно глядели на Артема.
Я вздохнула и пошла на них как на кур, слегка растопырив руки:
– Девушки, а не пора ли и по домам?
– Почему ты здесь распоряжаешься? – возмутилась красавица. – Артем! Артем!!!
Артем и головы не повернул.
– Встаем. Одеваемся. Уходим. Иначе сама соберу в букет и вынесу на снег. Быстро.
– Пойдемте, девочки. С ней лучше не связываться. Она… – Зина покосилась на Артюшу и давать мне характеристику поостереглась.
Зина первой потянулась к двери. Неудивительно – она одна из всех точно знала, что я ей не соперница, не очередная Артюшина телка, и это был хороший повод увести и запутать остальных.
Я стояла над ними как надсмотрщик, пока они пыхтели, обувались, кутались в шубы.
Проводив дорогих гостей, я вернулась к Артему.
Он перешел к выписыванию узоров на скатерти.
Я немного выждала и запела мерзким, пингвиньим голосом (да, никто не знает, как поют пингвины. Может быть, это к лучшему. Сердце мне подсказывает, что не очень хорошо):
– Цветы роняют
Лепестки на песок.
Никто не знает,
Как мой путь одинок…
– И набирая силу, с чувством, громче:
– Сквозь дождь и ветер
Мне идти суждено!
Нигде не светит
Мне родное окно!!!
Живу без ласки,
Боль свою затая-а-а-а-а-а-а!!!
Всегда…
– Гло, прекрати! – не выдержал Артем. – Это отвратительно!
