Мэтью Квик - Прости меня, Леонард Пикок
Я вроде как надеюсь, что он почувствует себя в какой-то степени виноватым: будет мучиться угрызениями совести, может, его даже стошнит.
16
Я встречаю в коридоре Ашера Била. Складываю пальцы пистолетиком и делаю вид, будто стреляю.
Два раза промахиваюсь, но затем попадаю прямо в лоб:
– Ты убит!
– Что с тобой не так? – спрашивает он, качая своей пока еще не пробитой головой.
– Все! – ору я. – Ничего! Тебе выбирать!
Ребята в коридоре смотрят на меня будто на чокнутого, будто хотят, чтобы меня здесь вообще не было.
Ашер Бил быстро проходит мимо.
– Я в курсе, где ты живешь! – ору я ему вслед.
Теперь, когда я знаю, что уже вечером со всем этим будет покончено и я перестану существовать, мне гораздо легче пережить сегодняшний день. Словно я во сне парю в неземном пространстве[30].
Мне осталось только вручить еще два подарка, а затем достать «вальтер» и уйти из этого мира в тот самый день, когда я в него и пришел.
С днем рождения меня!
Боже, я не могу ждать.
– Леонард? – останавливает меня миссис Шенахан.
Мой консультант-психолог одета в лимонно-желтое платье, ее рыжие волосы сегодня заколоты высоким узлом. Очки в небесно-голубой оправе болтаются в данный момент на серебряной цепочке, что выглядит немного нелепо: уж больно она молода, чтобы носить очки на цепочке. Иногда я задаю себе вопрос, как она одевается во внерабочее время, и представляю ее в панк-рокерском прикиде. Из всего преподавательского состава нашей школы она, наверное, самая молодая, возможно, одних лет с герром Силверманом.
– До меня дошли сведения, что ты себя сегодня как-то странно ведешь. Это правда? – устраивает она мне допрос прямо в коридоре на глазах у кучи ребят.
– Что? Я всегда странный, ведь так? Но в остальном все прекрасно, – отвечаю я, потому что боюсь опоздать в класс герра Силвермана по холокосту, куда, собственно, и направляюсь.
Вообще-то, обычно я не прочь зайти в кабинет миссис Шенахан: у нее всегда стоит на столе баночка с леденцами, и я всегда выбираю рутбирный леденец на палочке, но, прежде чем покинуть этот мир, я еще должен успеть попрощаться с герром Силверманом и не хочу пропустить его урок. Единственный класс, который мне нравится. Поэтому я включаю дурака.
– А что ты там скрываешь под шляпой? – спрашивает она.
– Просто стрижку.
– Миссис Джиавотелла сказала…
– Боюсь, я не слишком хороший парикмахер, – говорю я, заглядывая ей в глаза и награждая ее прямо-таки голливудской улыбкой. В случае необходимости я могу быть отличным актером. – С удовольствием показал бы вам свою новую стрижку прямо сейчас, но я немного стесняюсь, потому-то и надел шляпу. Можно я заскочу к вам перед восьмым уроком? Буду счастлив продемонстрировать свой новый имидж и поболтать, о чем пожелаете.
Она пристально смотрит на меня, словно пытаясь понять, а не вешаю ли я ей, случайно, лапшу на уши.
В глубине души миссис Шенахан уверена, что я вешаю ей лапшу на уши, я точно знаю. Но ей еще надо уладить миллион проблем, сотни учеников нуждаются в ее помощи, не говоря уже о толпах придурочных родителей, горах бумажной работы, заседаниях в этом ужасном конференц-зале с круглым столом в центре и работающими даже зимой оконными кондиционерами, потому что конференц-зал находится прямо над котельной, где стоит тропическая жара. И миссис Шенахан понимает, что, пожалуй, проще всего мне поверить.
Она выполнила свой долг и успокоила совесть, поймав меня в коридоре и позволив мне слегка повыделываться, а я, со своей стороны, достойно сыграл свою роль, сохранив самообладание, сделав вид, будто у меня все в порядке, и таким образом дав ей моральное право вычеркнуть мое имя из списка неотложных дел. Теперь она может идти дальше, да и я тоже.
Если понимать, как именно взрослые вписаны в систему, манипулировать ими плевое дело.
– Я отложила для тебя парочку рутбирных леденцов, а то они у меня уже кончаются, – говорит она и улыбается мне в ответ.
«Если бы только можно было решить все свои проблемы с помощью конфет, – думаю я, – миссис Шенахан была бы незаменима».
– Значит, поговорим перед восьмым уроком, да? Обещай, что непременно зайдешь ко мне. Я всегда рада видеть Леонарда Пикока в своем кабинете.
Последнюю фразу она произносит так, будто заигрывает со мной, типа, приглашает меня заняться сексом в своем кабинете, если я соблаговолю прийти. Многие учительницы делают то же самое: флиртуют с учениками мужского пола. Интересно, может, они просто не знают другого способа общаться с мужчинами? Используют свою сексуальность, чтобы получить желаемое. И должен признаться, это работает, потому что теперь мне действительно захотелось зайти к миссис Шенахан, и если бы я уже не решил наложить на себя руки, то определенно чуть позже заглянул бы в ее кабинет, хотя бы для того, чтобы получить свой рутбирный леденец и повыпендриваться.
– Непременно, – лгу я. – Я обязательно приду повидать своего любимого, самого красивого и проницательного консультанта-психолога. Но чуть попозже.
Она вроде как краснеет и затем улыбается мне, явно очень довольная собой.
А когда она уже собирается уходить, я окликаю ее, потому что не могу удержаться:
– Миссис Шенахан?
– Да, Леонард. – Она резко разворачивается, вся из себя ну прямо Мэрилин Монро, даже ее юбка будто развевается от ветра и чуть-чуть задирается.
– Спасибо, что не упускаете меня из поля зрения. Вы хороший консультант. Один из лучших.
– Всегда к твоим услугам, – отвечает она, и ее лицо светлеет, словно солнышко выглядывает из-за туч, ведь она не понимает, что́ именно я хочу ей сказать.
В конце концов, она всего лишь школьный консультант-психолог. Она может объяснить, какое среднее количество баллов необходимо для поступления в Пенсильванский университет, но ожидать от нее большего – это уже слишком. Спасибо хоть за то, что я получил столько леденцов.
И уже перед тем, как отойти от меня, она, словно в подтверждение того факта, что мы здесь играем в игру – игру со своими правилами, – добавляет:
– Ты ведь точно зайдешь в мой кабинет перед восьмым уроком, да?
– Вы же знаете, – вру я.
В глубине души я надеюсь, что у нее в бумагах где-то отмечен мой день рождения, но ей приходится иметь дело с нереальным количеством детей, поэтому, даже если она случайно и забыла, я на нее не сержусь.
В начальной школе учителя никогда не забывали о дне твоего рождения, что было гораздо приятнее. Нас угощали кексами, шоколадными пирожными с орехами или хотя бы печеньем, и все пели так, что ты сразу чувствовал себя особенным и частью чего-то значительного, даже если в глубине души ты ненавидел своих одноклассников. У учителей начальной школы есть своя причина так поступать. И дело не только в том, что они хотели нас развлечь. Нет, это было действительно важно.
Интересно, в каком возрасте нормально забывать о чужих днях рождения? Когда нам становится не нужно, чтобы люди вокруг нас признавали тот факт, что мы стареем и каждый год приближает нас к могиле? А вот этого тебе никто не скажет. Словно каждый год тебя обязательно поздравляют с днем рождения, а тут – бац! – и ты не можешь вспомнить ни когда тебе в последний раз пели «С днем рожденья тебя», ни когда тебя вообще перестали поздравлять. Ведь, по идее, ты должен запоминать такие вещи, разве нет?
Но мне никак не удается назвать конкретный год. Он как-то сам собой выскользнул из моей памяти, а я даже этого и не заметил, что меня очень расстраивает.
Я смотрю, как миссис Шенахан идет по коридору. Она шагает легко и пружинисто, точно мои комплименты повысили ее самооценку и заставили почувствовать, что она не ошиблась с выбором карьеры[31].
А затем она уходит.
17
Привет, папочка!
Это твоя дочка С. Все так странно! Не понимаю, почему должна писать тебе это письмо, если ты только что ушел в море на лодке с дедулей, а Горацио, дельфин, как всегда, плывет рядом, чтобы составить вам компанию.
Мамочка говорит, что ты грустный, а еще она говорит, что мы писали тебе, когда ты был еще маленьким мальчиком, что я не совсем понимаю. Она заставляет меня выполнять кучу странных школьных заданий, так что, наверное, письмо просто одно из них. Ты говоришь, чтобы я слушалась мамочку, поэтому я так и делаю. Она помогает мне писать это письмо. Она утверждает, что я должна рассказать тебе то, что ты уже обо мне знаешь, – по-моему, жуткая глупость, но ничего не поделаешь.
Мой любимый цвет серый, как спина у дельфина.
Мое любимое созвездие – Кассиопея, потому что мне нравится произносить это слово.