Анджела Картер - Кровавая комната
Свечи роняли горячие, жгучие капли на мои обнаженные плечи. С яростным цинизмом, свойственным тем женщинам, кого обстоятельства жизни заставляют быть молчаливыми свидетельницами безумия, я наблюдала, как мой отец, распаленный отчаянием и огненной водой, которую здесь называют «граппа», пускает на ветер последние остатки моего наследства. Когда мы уезжали из России, мы владели тучными землями, синими лесами, где бродили медведи и дикие кабаны, крепостными крестьянами, пшеничными полями, фермами, у нас были любимые мною лошади, белые ночи прохладного лета, фейерверки северного сияния. Каким тяжким бременем, наверное, были для него все эти владения, ибо, разоряя себя, он хохотал, словно это доставляло ему неизъяснимую радость; ему так хотелось отдать все Тигру.
Каждый, кто приезжает в этот город, должен сыграть в карты с «великим сеньором»; желающих немного. Никто не предупредил нас об этом в Милане, а может, они и предупреждали, да только мы не поняли — возможно, виноват мой хромающий итальянский, а может, странный местный диалект. На самом деле я сама высказалась в пользу этого уединенного провинциального городка, который вышел из моды лет двести назад, ибо он не мог, по иронии судьбы, похвастать ни одним казино. Мне было невдомек, что ценой, которую придется платить за тихий декабрьский постой, станет игра с Милордом.
Час был поздний. Холодная сырость этого места пронизывает камни, проникает в ваши кости и губчатую сердцевину ваших легких; она дрожью прокралась в нашу маленькую гостиную, куда Милорд прибыл, чтобы поиграть в карты в столь необходимом для него уединении. Да и кто мог отказаться от такого приглашения, которое его слуга принес к нам на квартиру? Разумеется, только не мой распутный отец; в зеркале над столом я видела отражение его безумной страсти, моего безучастия, догорающих свечей, полупустых бутылок, вздымавшейся и опускавшейся волны цветных карт, неподвижной маски, полностью скрывавшей лицо Тигра, оставляя видимыми лишь его желтые глаза, взгляд которых блуждал между раскладом карт в его руке и мною.
«La Bestia!» — сказала наша хозяйка, боязливо вертя в руках конверт с его огромным гербом, изображающим вставшего на дыбы тигра; при этом лицо ее выражало то ли страх, то ли удивление. Но я не могла спросить у нее, почему они называют хозяина этих мест La Bestia — может, это как-то связано с его геральдическим символом? — поскольку говорила она на таком вязком и гнусавом местном диалекте, что в ее речи я не могла разобрать ни слова, за исключением того, когда, увидев меня впервые, она сказала: «Che bella!»
С тех пор как научилась ходить, я всегда была красоткой, с моими гладкими каштановыми локонами и розовыми щечками. К тому же я родилась в Рождество — моя английская няня называла меня своей «рождественской розой». Крестьяне же говорили: «Вылитая мать», — и крестились, отдавая дань уважения покойнице. Моей матери недолго суждено было цвести; не поскупившись на приданое, родители выдали ее замуж за такого нерадивого отпрыска русского дворянства, что вскоре она умерла, не выдержав его страсти к азартным играм, хождения по проституткам и истерических раскаяний.
Только войдя, Тигр подарил мне розу, достав ее из петлички своего безупречного, хотя и несколько старомодного фрака, в то время как лакей отряхивал снег с его черного плаща. Пока отец с величественным размахом завершал свой путь к полному разорению, мои нервные пальцы лепесток за лепестком рвали в клочья эту белую, неестественную для зимы розу.
Местность тут унылая, замкнутая в себе; пасмурный, бесцветный пейзаж, туманный пар над мрачными водами реки, куцые, приземистые ивы. И страшный город: мрачная главная площадь — пьяцца, которая идеально подходит разве что для публичных казней, и нависшая над нею неуловимая, зловещая тень церкви, смахивающей на коровник. Приговоренных к смерти здесь когда-то вывешивали в железных клетках на городских стенах; здешним людям легко дается жестокость, у них у всех близко посаженные глаза и тонкие губы. Скудная еда: политые оливковым маслом макароны, вареная говядина с соусом из горьких трав. Везде царит гробовая тишина, жители кутаются от холода, так что их лица невозможно разглядеть. Кроме того, все вам лгут, все вас обманывают: владельцы гостиниц, извозчики — все до единого. Боже, как они нас обирали!
Предательский юг: вам кажется, здесь никогда не бывает зимы, но вы забываете, что приносите зиму с собой.
Мои ноздри все более раздражал дурманящий запах, который исходил от Милорда, это был чересчур сильный для столь небольшой квартиры и такой маленькой комнаты аромат багряной виверры. Наверное, он купается в благовониях, пропитывает ими рубашки и исподнее белье; каков же должен быть его собственный запах, если он так усиленно его скрывает?
Я никогда не видела, чтобы такой большой человек был в то же время таким плоским, несмотря на необычную элегантность Тигра, одетого в старомодный фрак, который, судя по виду, был куплен в те далекие годы, когда Тигр еще не стал добровольным затворником; он не стремится угнаться за временем. В его фигуре чувствуется грубая нескладность, происходящая от его неповоротливости и громадного роста; в его внешности есть какая-то странная сдержанность — как будто он борется с самим собой, чтобы стоять прямо, хотя гораздо охотнее ходил бы на всех четырех. Он опровергает наши жалкие человеческие потуги к достижению богоподобного, хотя и искаженного образа; только издали вы не заметите существенного отличия Тигра от обычного человека, хотя он скрывается под маской с искусно нарисованным красивым человеческим лицом. О да, красивым лицом; но черты его слишком правильны и симметричны, чтобы быть совершенно человеческими: одна половина этой маски является зеркальным отражением другой ее половины, чересчур совершенным, сверхъестественным. Кроме того, он носит парик, фальшивые волосы, перевязанные на затылке лентой, какие можно видеть на старинных портретах. Строгий широкий галстук, заколотый жемчужной булавкой, прячет его шею. А бежевые лайковые перчатки, казалось, с трудом прикрывают огромные и нескладные руки.
Он похож на балаганную куклу, сделанную из папье-маше, с волосами из пакли; и однако в картах он обладает дьявольской ловкостью.
Когда он склоняется над своими картами, его голос из-под маски разносится далеким эхом, к тому же в разговоре он так ужасно заикается, что только понимающий его лакей может перевести эту речь, словно хозяин — всего лишь неуклюжая кукла, а лакей — чревовещатель.
Фитиль упал в растопленный воск, свечи оплыли. К этому времени моя роза уже растеряла все свои лепестки, а отец тоже растерял всё до последнего.
— Всё, кроме девушки.
Азартные игры — это болезнь. Отец сказал, что любит меня, и тем не менее поставил свою дочь на карту. Он развернул их веером; в зеркале я увидела загоревшуюся в его глазах безумную надежду. Ворот его рубашки был расстегнут, волосы — всклокочены и стояли дыбом, у него был страдальческий вид человека, опустившегося до последней ступени разврата. От старых стен веяло резкими сквозняками, мне было так холодно, как никогда не бывало даже в России самой холодной русской ночью.
Дама, король, туз. Я видела их в зеркале. О, я знала: он был уверен, что не может меня проиграть; кроме того, вместе со мной он отыграл бы все, что до этого потерял: одним махом вернул бы все растраченные семейные богатства. К тому же, почему бы не выиграть в придачу и загородный фамильный палаццо Тигра, и его огромные доходы, и его земли по берегам реки, и его ренты, и сундуки с сокровищами, и полотна Мантеньи, Джулио Романо, солонки работы Бенвенуто Челлини, титулы… сам город.
Не думайте, что отец оценил меня меньше, чем в королевское состояние; но стоила я для него не больше, чем это королевское состояние.
В гостиной стоял адский холод. И мне — уроженке сурового севера — показалось, что на карту поставлена не моя плоть, а душа моего отца.
Мой отец, конечно же, верил в чудеса; а какой азартный игрок в них не верит? Разве не в погоне за таким чудом приехали мы сюда из страны медведей и звездопадов?
И мы балансировали на грани.
Тигр зевнул и выложил три оставшихся туза.
Равнодушные слуги неслышно, словно на колесах, проскользнули в комнату и одну за другой погасили свечи. При взгляде на слуг казалось, будто ровным счетом ничего не произошло. Они слегка недовольно зевали: ночь была на исходе. Мы не дали им спать. Слуга Тигра принес его плащ. Посреди всех этих приготовлений к отъезду мой отец сидел за столом, недвижно глядя на разложенные перед ним предательские карты.
Слуга Тигра твердо сообщил мне, что лакей заедет за мной и моими вещами завтра в десять, дабы препроводить меня в палаццо Тигра. Capisco? [14] Я была настолько поражена, что едва ли мне было вполне capisco; он терпеливо повторил мне приказ. Это был странный, худой, юркий человечек, который шагал, неровно подпрыгивая на косолапых ногах, обутых в смешные остроносые туфли.
