Кобо Абэ - Сожженная карта
— Глупость. В наше время одним, что ли, газом травятся. Что там ни говори, самое главное — удобство. Кто же станет сочувствовать причитаниям угольщика?
Город F., Иттемэ… Главная улица старого городка F., начинающаяся от почты… прямая, полого спускающаяся улица, метров четыреста, заканчивается у каменных ступеней муниципалитета… вперемежку с богатыми, крытыми черепицей домами много и деревенских построек с высокими крышами и решетчатыми дверьми, словно хозяева их до сих пор занимаются шелководством… но в просторных дворах вместо тутовых деревьев — малолитражка… непомерно ярко сияет, как, впрочем, и везде, магазин электротоваров… сам магазин только с виду похож на полуразвалившуюся бочарню, он все же достаточно процветающий, просто на здании — налет старины… однако уличных фонарей очень мало, и это говорит о жалкой судьбе заброшенной старой части города… на западе, за невысоким холмом, еще плывет свет, позволяющий рассмотреть каждую веточку каждого дерева — скоро на этот низинный город спустится тьма… я медленно пускаю машину по выщербленной, давно не ремонтированной мостовой, не теряя из виду глубокий кювет с правой стороны…
Недалеко от муниципалитета старая развесистая криптомерия закрывает ветвями чуть ли не треть дороги — здесь, кажется, вход в синтоистский храм. Большая площадь, стоит несколько автомашин. А светло-голубая или, может быть, грязноватая светло-голубая?.. из шести машин четыре — в голубых тонах, какая же из них? Окна муниципалитета на втором этаже еще кое-где светятся — может быть, сверхурочная работа — готовят отчет? Разворачиваюсь и медленно еду назад по той же улице.
Я плохо представляю себе деятельность топливной базы. По мере того как жилые районы выходят за пределы старого города, угольщики благодаря пропану расширяют свою торговлю и с ростом населения процветают все больше… но, подобно тому как выросшие до гигантских размеров пресмыкающиеся не могли не уступить место млекопитающим, они вынуждены отступать перед городским газом. Сколько иронии заключено в такой торговле: она рождается благодаря росту города и умирает тоже благодаря росту города… в момент наивысшего расцвета объявляют о смерти — жалкая участь… неуютное процветание — все равно что, сидя за столом, наслаждаться деликатесами, дарами лесов и морей, когда перед тобой маячит виселица… конечно, такое не может не причинять глубокие страдания…
Но какие бы страдания ни испытывал, результат поединка известен с самого начала. Куда денешься от настигающего врага — городского газа? Есть ли хоть малейшая надежда, что удастся сманеврировать? В таком столкновении силы слишком неравны. Какова бы ни была у него цель, когда он собирался в то утро использовать Тасиро в качестве курьера, вряд ли можно предположить, что именно в связи с этим создались обстоятельства, вынудившие его к побегу. Пожалуй, правильнее всего поверить словам управляющего, ответственного за сбыт, всячески убеждавшего меня, что в данном случае не может быть и речи ни о каком преступлении. По-видимому, и утверждения Тасиро о том, что он напрасно ходил на свидание, вполне правдивы. Что же касается заботы оптовой фирмы «Дайнэн» о своих мелких заказчиках, попавших в безвыходное положение, то можно сказать, что она помогает им спокойно умереть и принимает заказы на надгробья.
Останавливаю машину недалеко от топливной базы М.
Никаких перемен — только под навесом зажглись фонари, идущие в глубь склада. Так же как и раньше, двое рабочих перекатывают баллоны в склад. Один — ему не больше двадцати — ходит вперевалку, лицо серое, как у тяжелобольного. Другой — лет тридцати, обветренный, крепко сбитый, с полотенцем, повязанным вокруг толстой шеи. Работают они медленно, казалось бы, с прохладцей, но баллоны уже почти все убраны в склад.
— Что, самого нет еще?
— Самого? — Сделав вид, будто услышал непривычное слово, молодой, продолжая упираться руками в баллон, подозрительно смотрит на меня. Баллон и цветом и формой совсем как снаряд, а белая отметина примерно на середине корпуса похожа на лист дерева.
Может быть, ему не понравилось, что я употребил слово «самого»? Хоть он раньше и был угольщиком, но, поскольку теперь стал членом муниципалитета, его, видимо, следует именовать «хозяином». Но, кажется, я напрасно придавал этому такое значение: парень указал подбородком на дом через дорогу:
— Редко он завертывает сюда, на базу… да и домой еще, наверно, не пришел — машины-то нет…
— Собственно, я из фирмы «Дайнэн»…
Это было почти правдой. Хотя выехал я из своего агентства, но до этого действительно побывал в фирме «Дайнэн». Даже если бы меня подвергли потом перекрестному допросу, то, ведись он не особенно придирчиво, мои ответы показались бы вполне достоверными.
Парень оставил баллон, выпрямился и переглянулся со вторым, который постарше, вышедшим из склада: видимо, мои слова произвели впечатление. Правда, реакция не была особенно заметной, но, кажется, название «Дайнэн» было им хорошо известно… значит, и после его исчезновения топливная база М. по-прежнему была контрагентом фирмы «Дайнэн», связь между ними не прерывалась ни на день, и, следовательно, надежда случайно напасть здесь на его след нереальна.
Я, естественно, готов был ко всему, и это открытие не обескуражило меня, но получить нужные мне сведения стоило большого труда, и поэтому я решил по возможности продлить удовольствие. Меня пытались одурачить, пытались избавиться от меня, направляли по ложному следу, зря отнимали время — такой оттенок хотел я придать своему очередному донесению. Потому-то поездка, отнявшая у меня два с половиной часа, и превратилась в откровенный спектакль — все равно что забрасывать удочку в плавательном бассейне.
Кроме того, всякий раз, когда одна за другой рушились мои надежды, раздражающее копошение гнездящейся в моей груди кроваво-красной личинки какого-то огромного мотылька становилось все нестерпимее, возвещая приближение часа, когда напоенный кровью мотылек разрушит кокон и вылетит на волю. И стоит лишь вырваться ему на свободу, как в тот же миг, не раздумывая и не блуждая, он полетит в то самое окно лимонного цвета… и пробившись сквозь стекло и штору, вонзит клыки в отражающегося тенью мужчину — конечно же, это напоминающая черную стену спина самозваного брата, — целясь в его сердце. Постой, у мотылька ведь не бывает клыков. Нет, так он по дороге заглянет к дантисту и вставит их… да, нужно побыстрее сходить к зубному врачу. Трогая кончиком языка дырку от удаленного коренного зуба, я ощущаю металлический привкус крови.
— «Дайнэн», — это что, наша фирма, что ли?
Шмыгнув носом, молодой парень высунул из продранной рукавицы грязный палец и высморкался. Наверно, прочищенный нос помог ему уразуметь, в чем дело. Я утвердительно кивнул, и он сказал мне:
— Чудно, а сам сказал, что ему нужно в фирму «Дайнэн», и еще утром уехал, надо же…
— Понял?.. — Тот, что постарше, затолкал под воротник спецовки полотенце, которым у него была обмотана шея, продолжая странным неразборчивым говором: — Вот оно как, только вид сделал, что уезжает, а сам куда-то закатился. Ловок…
Я с таинственной улыбкой поддакнул:
— Конечно, на автомобиле до любого веселого местечка в городе добраться ничего не стоит.
— Чего? — молодой рабочий уперся руками в бока и покачивался. — Как в Нитемэ бараки появились, так сюда и из города катят… поедете обратно — поверните к речке… гостиница, ресторан — на том берегу… а на этом — здесь их вроде «микро» называют, маленькие, прямо как для детского сада, автобусы… с красными фонариками, они штук по десять выстраиваются в ряд каждый вечер — не хотите ли сосисок, не хотите ли подогретого сакэ с закуской?..
— Да брось трепаться-то, когда хочешь как следует поесть, за сосисками туда не пойдешь, — прохрипел старший и харкнул плевком чуть ли не в куриное яйцо. — Если вам нужно по-настоящему поесть, держитесь от них подальше… за перегородкой в этих автобусах знаете что?.. дырявые дзабутоны[4] там, вот, что, лучше туда не ходите.
— А знаете, почему их дырявыми дзабутонами зовут? — спрашивает молодой парень со смешком, точно его пощекотали, и присаживается на корточки. И тогда его тень, рожденная фонарями под навесом, еще более черная на черной земле, вдруг сжимается и ныряет под него. — Очень просто, места там за перегородкой нет — не вытянешься, — вот их и зовут дырявыми дзабутонами, а не живыми подстилками.
— Хватит тебе болтать — дырявые дзабутоны, которые деньги заглатывают, — сказал старший, плюнул и снова начал работать.
Молодой сразу же вернулся к своему небрежному тону и хлопнул рукавицами, которые от грязи и мазута стали похожи на потертую резину.
— Так-то вот. Когда вернется, кто его знает. Здесь еще другой тоже с час назад все приставал, а мы что…
