Константин Сазонов - Фома Верующий
— Что видишь, боец? — неожиданно спросил он.
Я не знал что ответить.
— Чистое небо, товарищ полковник.
— Херов как дров, чистое. Видишь, вон на манную крупину похожее летит? Я пригляделся и заметил. И правда, на ярко-голубом полотнище отчетливо выделялась летящая звездочка.
— Так точно, заметил.
— То-то же, это разведывательный спутник. Догадываешься чей?
И мы пошли вниз. Спускаться оказалось еще тяжелее, чем подниматься.
И вот Ходарев уже заканчивает проверку:
— Командир второго батальона, ко мне! Во-первых, чего у вас, товарищ майор, боец стоит с затянутым бушлатом, как шалава перед клиентом. Во-вторых, вас ничего не смущает во внешнем виде этого старшины, товарищ комбат? — Хода-рев навис над контрактником Недорезовым.
— Никак нет, обычный старшина.
— А меня смущает, что он вечно обкуренный. Приглядитесь к нему внимательнее, глаза мне его не нравятся.
Недорезов избежал командирского гнева, да и неудивительно — парень он был смелый до отчаянности. На крайней спецоперации выгнал со своего места наводчика, который долго «телился» в поисках цели, а нужно было быстро, очень быстро. Глухая затрещина по шлему, и вот он уже на месте стрелка, из крупнокалиберного пулемета вырвалось полуметровое пламя и крыша избушки на окраине, откуда велся огонь, в секунды зазияла дырами, а после и вовсе загорелась и сложилась после нескольких попаданий мгновенно-детонирующих зажигательных.
Заместитель Ходарева по технической части — подполковник Талаев, который осматривал нашу роту, посмотрел на сцену со старшиной поверх голов и в очередной раз выдал: «Утро комбата. Холст, масло. И вот, товарищи офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты мы с вами наблюдаем трагедию маленького человека и стальной лом, перекушенный до зеркального среза безо всяких технических средств, при помощи одного лишь анального отверстия многострадального военного. Вольно. В субботу я провожу занятия по технике вооружения, чтобы были все».
Развод подходил к своему завершению. Скоро выезд. На прошлой спецоперации мы попали в небольшую заваруху. Из развалин был открыт огонь по инженерному дозору. Никто не пострадал, отреагировали быстро. Оцепили весь район и скоро заметили подозрительную машину, в которой рядом с водителем находился бледный пассажир. Это и был стрелок, которого успели зацепить. Медик перевязал раненого, но тут же нашу колонну блокировала толпа галдящих женщин с детьми, подъехала местная милиция, которая категорично потребовала отдать им стрелка для передачи в комендатуру, чему мы, конечно же, воспротивились. Дошло до стрельбы в воздух, но в целом все остались при своем. В качестве веского аргумента я вызвал БТР. Броня задним ходом подошла к стихийному митингу и развернула башню в сторону милицейского транспорта. Стрелка погрузили в транспортер и повезли.
Сегодня утром на центральную мачту прилетело сообщение из Заводского района. Там стоял наш первый мотострелковый батальон — махра на БМП. Ночью бесследно исчезли двое бойцов — рядовые Мицлер и Нигматуллин. Первым на гражданской машине туда умчался особист. Из батальона он передал командиру, что ситуация в общем и целом простая. Ночью пили. Причем за водкой ходили в местный пригород с оружием. Первая ходка была удачной, но по неписаному закону оказалось мало. Во второй раз ушли и не вернулись, а значит, варианта два: или их уже нет в живых, или где-то в плену, и скорее всего уже далеко от города.
Ехать опять мне. Для моей старой «сто пятьдесят девятки» это будет крайний выезд. Отслужили свое. Наконец-то наши мольбы услышаны, и вчера вечером с вертушкой передали ящик с новыми станциями. Мы по привычке ждали рухляди, из которой, глядишь, чего-то и соберем. Но привезли совершенно новые модели, причем двух видов: командирские рации и радиостанции на подразделение. Первых было всего четыре штуки, их по виду не отличить от сотового телефона, есть закрытый канал. Одна разница — говорить может только кто-то один из собеседников, второй должен принять, а только потом сможет ответить. Наши станции — это небольшие зеленые коробочки весом не больше полутора килограммов. Дальность — чуть меньше, чем у тяжеленных «динозавров», но качество лучше, частоты прошиваются специальным инфракрасным пультом, и нет этой длинной антенны — вместо нее гибкий фидер с небольшим набалдашником со спичечный коробок и защелка, чтобы запросто прикрепить к ремню брезентового чехла. Но аккумуляторы еще не успели зарядиться. К старой станции я беру штыри и не зря. Как только садимся в БТР, люк наблюдателя срывается с креплений и перебивает трос гибкой антенны. Она тут же повисает на «полшестого». Это была последняя, все остальные тоже пришли в негодность. Вставляю штыри. По ходу движения передаю на пункт боеуправления контрольные точки. Наш птичий язык для сторонних ушей — сущая абракадабра. Вот этот блокпост называется «Пермь», следующим будет «Уфа». Цифры и географические названия. И ничего лишнего.
По прибытию в район мы делимся на небольшие группы и, не теряя друг друга из вида, вместе со саперами идем по улицам и пустырям. Офицеры беседуют с местными, но это бесполезно. Уже третий час — и ничего, никакого результата: кто-то видел, кто-то что-то слышал, но каждый следующий говорит прямо противоположное. Тщетное занятие.
На обратном пути заезжаем на блок-пост. Я разгружаю кирпичи аккумуляторов — дефицит, привез им электролита для заправки станционных батарей. Вернулись на базу ни с чем и ни с кем. В столовой жидкая рисовая каша не лезет в горло. Что-то чувствовалось интуитивно в тех сельских улицах, и это ощущение никак не внушало оптимизма. От него веяло холодом.
Ночью заговорила минометная батарея. Дивизионные стодвадцатки ахали так, что с полок падали котелки. Впрочем, я этого не слышал, как и многие, — спали, привыкли.
Утром рассказали дневальные, когда спустился на узел связи. В бригадной машине с центральной радиостанцией сквозь помехи раздались позывные первого батальона.
Мицлера нашли на пустыре. Том самом, где вчера обыскали каждый квадратный сантиметр. Полиэтиленовый пакет с останками поместился под небольшое корыто, так и подбросили. Стала ясна и картина произошедшего. Видимо, зная, что, сколько ни бери, — всегда мало, торговцы водкой быстро сообщили о солдатах с оружием. Автомат — это деньги, да и просто нужная вещь. Когда Мицлер с Нигматуллиным пришли во второй раз — их уже ждали. И вот мы уже едем на место, полукругом стоим возле злосчастного корыта и смотрим на пакет. В нем расчлененное и частично сожженное тело. Назойливое жужжание мух, запах горелого мяса — невыносимое, тошнотворное зловоние. Брезентовые носилки накрываются плащ-палаткой, бойцы поднимают их на броню, и мы трогаемся.
На следующий день на разводе Ходарев немногословен, говорит жестко. Командование батальона получает выговоры и неполное служебное, хотя все понимают — просто реакция. Комбригу в штабе группировки за глупые потери устроили выволочку, и теперь он отыгрывается. Вердикт Ходарева жесткий: всем пройти через мертвецкую и в назидание своими глазами посмотреть на то, что осталось от бойца. В батальоне мне рассказали, что Немец был очень добрый, но бесшабашный. Чаще чем на посту его можно было увидеть возле клеток с кроликами, которых он сам и начал разводить. Мы, сняв шапки, подходили к моргу нашей санчасти. Небольшое помещение уже успело целиком заполниться скорбным запахом сгоревшего мертвого тела. Я не глядя прошел мимо стола, на котором лежал пакет.
Нигматуллина нашли уже весной где-то в горах — живого и здорового. Слышал, его на кого-то обменяли. Путаным рассказам пленника не верил никто: ни особисты, ни солдаты. Даже домой он отправился из санчасти, где мыл полы до самого дембеля. А я больше не подходил к той комнате, где мрачный спертый воздух висел густой пеленой и никогда теперь уже никогда не выветрится из моей памяти.
III
— Ну что ж ты за недоделанный такой! Выворачивай колеса!
Командир мотострелковой роты спрыгнул с брони БТР. Водитель не справляется и машина на извилистой дороге между холмами скользит по снегу в кювет. Чумазые механики — «мазута» — все спешат на помощь. Колонна останавливается. Они с пару минут обсуждают, как вытянуть бедолагу. Потом цепляют трос, буксируют и вот уже «коробочка» снова на обледенелой грунтовке.
— Осторожнее, — передает по рации командир пехотинцев. — Соблюдайте скоростное ограничение, лучше медленнее, но дальше. В городе по команде наоборот выйдем на скорость.
Сегодня мы едем в Ханкалу. За нами идут тыловые КамАЗы. Эти будут под завязку грузиться продуктами, потом тянутся четыре бензовоза за горючкой. Замыкают колонну коробочки. Периодически останавливаемся, чтобы саперы прощупали маршрут. Я включаю систему радиопомех. «Пелена» выдает в эфир белый шум, радиостанции замолкают. Сейчас колонна лишается ушей, блокируются все радиосигналы в радиусе 600 метров, но для саперов — это зона безопасности. Обычные находки — артиллерийский снаряд с вывернутым взрывателем, вместо него затычка из пласти-та, электродетонатор с проводами и рация с функцией набора номера или мобильник. Вообще, фокусов много. На прошлой неделе в инженерном дозоре молодой боец увидел на дороге запечатанную пачку дорогих сигарет. Чуть не схватил, старшие дали вовремя по рукам. Тихонько расчистили землю вокруг, обнаружили провод от противотанковой управляемой ракеты. Отличный проводник: тонкий как волос, очень прочный, но вместе с тем — это обычная двужилка. Саперы решают сложную задачу, но быстро приходят к выводу, что для существенного урона объема взрывчатки с пачку недостаточно, хоть ты всю ее пластитом забей, да и оболочки, считай, нет. Значит, остается одно — в пачке должно быть устройство для замыкания электроцепи. Башкир Фидан по прозвищу Бабай перекусывает провод, потом отходит на 30 метров, раскручивает на веревке и кидает к пачке саперную «кошку», похожую на абордажный крюк. Потом распечатывает свою добычу и вытаскивает стеклянную запаянную трубку с двумя контактами. Она похожа на металлический стержень, внутри ртуть. Немного смести пачку, и взрыв последует в следующие доли секунды. Молодого начинает бить нервная дрожь. До него доходит и смысл задумки, и возможные последствия. Бабай щурит глаза и говорит, по-башкирски съедая некоторые гласные:
