Раймон Кено - Упражнения в стиле
Потом она выглянула во двор: там ничего не происходило. В квартире тоже по всем признакам ничего не происходило. Зази прижалась ухом к двери, но не услышала ни звука. Она бесшумно вышла из комнаты. В гостиностоловой было темно и тихо. Ставя ногу перед ногой, пятку перед носком, как в игре, когда определяют, кому водить, она продвигалась вперед, ощупывая руками стены и мебель, что было страшно забавно, особенно если при этом глаза закрыты, и так достигла второй двери, которую открыла с чудовищными предосторожностями. Во второй комнате, тоже темной и тихой, кто-то спал сном праведника. Зази закрыла дверь и двинулась назад задом наперед, что было тоже страшно забавно, и через некоторый, но ужасно длинный промежуток времени достигла еще одной, третьей двери, которую открыла с предосторожностями не меньшими, чем вторую. И оказалась в тускло освещенной прихожей: свет в нее проникал сквозь окно с красными и синими стеклами. Зази открыла еще одну дверь и оказалась у цели своих странствий — в сортире.
Сортир был на английский манер, с унитазом[*], и Зази вступила в эту обитель цивилизации, где провела добрых четверть часа. Место это она сочла не только полезным, но и приятным. Чисто, стены выкрашены. Шелковистая бумага приятно шелестит в руках. В эту пору дня там было даже светло: в форточку вливался поток солнечного света. Зази долго раздумывала, никак не могла решить, потянуть за цепочку или нет. Если спустить воду, поднимется шум. Она колебалась, колебалась, наконец решилась, дернула, и раздался рев низвергающегося водопада. Зази подождала, что будет, однако, похоже, никто и ухом не повел, прямо тебе не дом, а замок спящей красавицы. Зази снова присела на унитаз и принялась фантазировать на тему вышеупомянутой сказки, включая в фантазию крупные планы знаменитых киноактеров. Она слегка запуталась в сказочных перипетиях, но, вскорости обретя свойственный ей критический дух, сказала себе, что все эти сказки — дурь собачья, и решила покинуть данное помещение.
Оказавшись опять в прихожей, она обнаружила еще одну дверь, выходящую, надо полагать, на лестничную площадку. Зази повернула ключ, оставленный хозяевами из тщетной предосторожности в замочной скважине, и оказалась, как и предполагала, на площадке. Тихонько прикрыв за собой дверь, она так же тихонько стала спускаться по лестнице. На втором этаже она остановилась — кругом царила тишина. И вот она уже на первом, и вот он коридор, впереди светлый прямоугольник — распахнутая входная дверь, и вот Зази уже на улице.
Улица тихая и спокойная. Машины по ней проезжают так редко, что на мостовой можно безбоязненно играть в классики. На улице находятся несколько магазинчиков с товарами первой необходимости, выглядящих крайне провинциально. Туда-сюда неспешным шагом ходят люди. А когда они переходят улицу, то, сочетая законопослушание с преувеличенной заботой о собственной безопасности, сперва смотрят налево, а потом направо. Зази, впрочем, ничуть не разочарована, она понимает, что находится в Париже, а Париж, как известно, большая деревня, и не все парижские улицы похожи на эту. Вот только, чтобы вполне убедиться в этом, надо отправиться дальше. Что она с самым непринужденным видом и собралась проделать.
Но тут из своего бистро неожиданно вышел Турандот и с нижней ступеньки крикнул ей:
— Эй, малышка, ты это куда?
Зази не ответила и лишь ускорила шаг. Турандот поднялся на верхнюю ступеньку, упрямо продолжая взывать:
— Эй, малышка!
Зази перешла на спортивную ходьбу и плавно повернула за угол. Открывшаяся перед ней улица оказалась куда оживленней. Теперь Зази уже почти бежала. Ни времени, ни охоты смотреть на нее тут ни у кого не было. Но и Турандот тоже припустил. Перешел на галоп. Он догнал ее, схватил, не говоря ни слова, за руку и круто развернул к себе. Зази не сопротивлялась. Зато заорала:
— Помогите! Помогите!
Крик не преминул привлечь внимание имеющихся в наличии домохозяек и мирных обывателей. Они отвлеклись от своих персональных дел либо от ничегонеделания, дабы проявить интерес к возникшему инциденту.
Добившись такового и вполне удовлетворяющего ее результата, Зази продолжила:
— Я не знаю этого мосье, я не хочу идти с этим мосье, я не знаю этого мосье...
И теде и тепе.
Турандот, убежденный в благородстве своих намерений, проигнорировал ее излияния. Но очень скоро понял, что совершил ошибку, обнаружив, что находится в кольце суровых ревнителей нравственности.
Зази же, видя, что стала объектом внимания столь избранной публики, перешла от общих соображений к четким и детализированным персональным обвинениям.
— Этот мосье, — заявила она, — говорил мне неприличные вещи.
— И что же он тебе говорил? — спросила некая любознательная дама.
— Мадам! — возвопил Турандот. — Эта девочка убежала из дома. Я намерен отвести ее к родителям.
Кольцо, уже полностью сомкнувшееся, заржало с нескрываемым скептицизмом.
Любознательная дама не отступала. Она нависла над Зази.
— Не бойся, маленькая, — уговаривала она, — расскажи, что говорил тебе этот грязный субъект.
— Это очень неприлично, — пролепетала Зази.
— Он предлагал тебе делать неприличное?
— Да, мадам.
И Зази шепотом сообщила на ухо доброй женщине кое-какие подробности. Та выпрямилась и плюнула Турандоту в физию.
— Какая мерзость! — бросила она ему в качестве бесплатного приложения.
После чего украсила облик Турандота новым смачным плевком.
Один из присутствующих полюбопытствовал:
— Так чего он просил ее делать?
Добрая женщина нашептала ему на ухо зазические подробности.
— Ну? — изумился он. — А мне такое и в голову никогда не приходило.
И повторил, но уже, скорее, задумчиво:
— Никогда.
Затем повернулся к другому обывателю:
— Нет, вы только послушайте... (подробности). Просто в голове не умещается.
— Бывают же такие растленные типы, — изумился второй обыватель.
Теперь подробности расползлись по толпе. Одна женщина сказала:
— Не понимаю.
Один мужчина принялся ей объяснять. Он извлек из кармана листок бумаги и набросал шариковой ручкой эскиз.
— A-а, — мечтательно протянула женщина.
И спросила:
— А это что, и правда так здорово, как говорят?
Она имела в виду шариковую ручку.
Двое любителей заспорили.
— Вот мне лично, — заявил один, — рассказывали, что... (подробности).
— А я ничуть этому не удивляюсь, — ответил второй. — Меня, например, уверяли, что... (подробности).
Лавочница, которую вытолкало на улицу любопытство, пустилась в откровенности.
— Можете мне не поверить, — заявила она, — но однажды моему благоверному втемяшилось, чтобы... (подробности). Спрашивается, откуда он только набрался такого?
— Наверно, вычитал из какой-нибудь грязной книжонки, — предположил кто-то.
— Очень даже может быть. Но я, во всяком случае, сказала своему благоверному: значит, ты хочешь, чтобы я... (подробности). Перетолчешься на изжоге, вот что я ему на это ответила. Отправляйся к арабкам, если уж тебе так приспичило, а ко мне с такими пакостями не приставай. Можете мне не поверить, но так я и сказала своему благоверному, когда он потребовал, чтобы я... (подробности).
Все выразили единодушное одобрение.
Но Турандот не слышал этого. Он уже не строил иллюзий. Воспользовавшись общим интересом к техническим деталям, изложенным в обвинениях Зази, он незаметно слинял. По стеночке, по стеночке Турандот завернул за угол и со всех ног припустил в свое заведение, где ринулся за деревянную со времен оккупации стойку, налил большой стакан божоле, залпом заглотнул и тут же повторил операцию. После чего вытер усы тем, что у него числилось носовым платком.
Мадо На Цырлачках, чистившая картошку, поинтересовалась:
— Что-нибудь не так?
— Только не спрашивай меня. Впервые в жизни я так струхнул. Эти кретины решили, что я сексуальный сатир. Если бы я не смылся, они бы меня разорвали.
— Это вам наука не лезть не в свое дело, — наставительно сказала Мадо На Цырлачках.
Турандот не ответил. Он включил крохотный телек, находившийся у него в черепушке, и принялся просматривать в персональных последних известиях событие, в котором он только что поучаствовал и благодаря которому чуть было не вляпался если не в персонажи мировой истории, то уж совершенно точно в герои хроники дня. Мысленно представив, чего ему счастливо удалось избежать, он содрогнулся. И пот вновь заструился у него по лицу.
— Божежтымой, божежтымой, — забормотал он.
— Ты говоришь, говоришь, — выступил Зеленец, — и это все, что ты можешь.
Турандот утер лицо и обслужил себя в третий раз.
— Божежтымой, — повторил он.
Это выражение, как ему представлялось, наилучшим образом выражало сотрясавшие его эмоции.
